Смекни!
smekni.com

Современые тенденции в гоголеведении (стр. 3 из 5)

Эти персонажи второго плана утверждают свое существование иногда простейшим способом: используя манеру автора подчеркивать то или иное обстоятельство или условие и иллюстрировать их какой-нибудь броской деталью. Картина начинает жить собственной жизнью — вроде того ухмыляющегося шарманщика, которого художник в рассказе Г. Уэльса "Портрет" пытался замазать зеленой краской, когда портрет ожил и вышел из повиновения.

Особенно отмечал Набоков особенности взгляда Гоголя на мир: «Разницу между человеческим зрением и тем, что видит фасеточный глаз насекомого, можно сравнить с разницей между полутоновым клише, сделанным на тончайшем растре, и тем же изображением, выполненным на самой грубой сетке, которой пользуются для газетных репродукций. Так же относится зрение Гоголя к зрению средних читателей и средних писателей. До появления его и Пушкина русская литература была подслеповатой. Формы, которые она замечала, были лишь очертаниями, подсказанными рассудком; цвета как такового она не видела и лишь пользовалась истертыми комбинациями слепцов-существительных и по-собачьи преданных им эпитетов, которые Европа унаследовала от древних. Небо было голубым, заря алой, листва зеленой, глаза красавиц черными, тучи серыми и т. д. Только Гоголь (а за ним Лермонтов и Толстой) увидел желтый и лиловый цвета. То, что небо на восходе солнца может быть бледно-зеленым, снег в безоблачный день густо-синим, прозвучало бы бессмысленной ересью в ушах у так называемого писателя-"классика", привыкшего к неизменной, общепринятой цветовой гамме французской литературы XVIII в».[9]

Глава 2. Современные тенденции понимания Гоголя

Обобщая современные подходы и методы в изучении жизни и творчества великого русского писателя, бросается в глаза повышенный интерес к изучению Гоголя с позиций православного мировоззрения. На рубеже второго тысячелетия происходит открытие Гоголя как православного писателя-просветителя, в связи с чем Святейший Патриарх Алексий II в одном из выступлений сказал: «Нашим современникам открывается подлинный лик Гоголя как великого духовного писателя России».

Как известно, в литературоведении — и в дореволюционном либеральном, и особенно в советском — творчество и жизнь, и весь внутренний облик Гоголя освещались вне православного миросозерцания писателя, хотя оно явственно видно в сочинениях, письмах, свидетельствах современников, многочисленных документах.

В рамках этого подхода созданы шесть томов учебника «Православие и русская литература» Михаила Дунаева, преподавателя литературы Московской Духовной семинарии. По мнению М. Дунаева, православные догматы формировали характер нации, определяли политическое и экономическое своеобразие ее истории, судьбу народа. Ведь русская литература свою задачу и смысл существования видела в возжигании и поддержании духовного огня в сердцах человеческих. Свое творчество русские писатели сознавали как служение пророческое.

Гоголь, как пишет Дунаев, поднял планку требований к литературе так высоко, как никто до него. И трагедия его заключалась в том, что он попытался в сфере душевного (коим является искусство) добиться того, что возможно только в сфере духовного. «Не изъяны общественного строя высмеивал он, а вскрывал пороки души человека, чтобы побудить его к покаянию. Успех “Ревизора” ужаснул его, так как зрители не поняли его целей. Гениальный художник Гоголь совершил подвиг: он направил всю русскую литературу на путь осознанного религиозного служения. С этого времени она либо служила Православию, либо противилась ему на самом глубоком - мировоззренческом уровне. Как известно, в своем гневном истерическом письме Белинский обвинил Гоголя в отходе от целей литературы, которую сам он видел в борьбе с Православием, самодержавием и народностью, с которыми Гоголь никогда не боролся».[10]

Однако не только духовные, но и светские литературоведы все чаще обращаются к понимаю творчества Гоголя как творчества православного писателя.

«Н. В. Гоголь и православие» — так называется сборник статей о творчестве Гоголя, составленный доктором философских наук, профессором Валерием Алексеевым и изданный в 2004 году Издательским домом «К единству!» Международного Фонда единства православных народов.

«Гоголь всегда был обращен к Богу настолько, насколько вмещала душа его Господа, — отмечает в предисловии к сборнику Валерий Алексеев, — насколько это вообще было возможно в миру, в светском обществе России первой половины XIX века, уже тогда крепко болевшем болезнью маловерия, а то и прямого богоотступничества, соблазнившемся суетными ценностями материального быта, чуждой культуры, активно проникавшей из католическо-протестантской Европы, к тому времени весьма зараженной вирусом воинствующего атеизма. Конечно, этим душевным недугам в большей части была подвергнута дворянская и разночинная Россия, интеллигенция. Но Гоголь как раз и принадлежал по сословному признаку к этой части общества, хотя, конечно, душой, творчеством писатель всегда был народен. Именно в толще народной жизни, здоровой, как это понимал Гоголь, он искал спасения, ибо, по мысли писателя, русский народ глубоко религиозен по самой своей природе».[11]

Одним из наиболее ярких исследователей этого направления – Владимир Алексеевич Воропаев, доктор филологических наук, профессор Московского государственного университета, член Союза писателей России, автор многочисленных трудов о жизни и творчества Гоголя.

«Новизна предлагаемого подхода к биографии и творчеству Гоголя, — отмечает в своей статье Владимир Воропаев, — заключается прежде всего в том, что мы рассматриваем их сквозь призму религиозного миросозерцания писателя. Гоголь был православным христианином, и его православие было не номинальным, а действенным, — без учета этого мы мало что поймем в его жизни и творчестве. Гений Гоголя до сих пор остается неизвестным в желаемой полноте не только широкому читателю, но и литературоведам, которые при нынешнем состоянии отечественной науки, очевидно, не всегда способны осмыслить судьбу писателя и его зрелую прозу. Настоящее исследование — попытка наметить вехи духовной биографии Гоголя, особенно в его связях с русским монашеством».[12]

Современный исследователь Гоголя Игорь Виноградов также видит ключ к его загадке в обращении к анализу христианских основ художественного миросозерцания Гоголя. «Старайтесь лучше видеть во мне христианина и человека, чем литератора», - просил Гоголь. И вся, если можно так выразиться, стратегия исследований творчества Гоголя выстроена у Виноградова на этой гоголевской просьбе. Его книга называется «Гоголь – художник и мыслитель: христианские основы миросозерцания».[13] Виноградовым подготовлены и выпущены также сборники «Неизданный Гоголь» и «Переписка Н. В. Гоголя с Н. Н. Шереметьевой».

Упомянутый подход к гоголевскому творчеству оказался весьма плодотворен и помог предложить решение некоторых проблем гоголеведения. Рассмотрение под этим углом зрения самых ранних, "веселых" произведений писателя – "Вечеров на хуторе близ Диканьки" - принесло результат, который трудно переоценить: в "Вечерах..." с их "детскими" суевериями выявлено присутствие темы морального несовершенства человека – темы, которой Гоголь так мучительно тревожился всю жизнь, и темы реального, а отнюдь не сказочного присутствия в нашей жизни нечистой силы. Черт – в светской жизни, в светских законах бытия. Основа светскости – потакание низменным страстям человека, его гордости и тщеславию. Пойдешь хоть в малом навстречу черту, соприкоснешься с темными силами – и помертвела душа. Может быть, в этой идее Гоголя и кроется разгадка того, что писатель так и не связал себя семейными узами, остался "монахом в миру"?

Такое объяснение вполне оправданно в концепции Игоря Виноградова. В этих веселых "сказках" уже виден будущий автор не только "Мертвых душ", но и непонятых Белинским, несправедливо обруганных им "Выбранных мест из переписки с друзьями", а также "Размышлений о Божественной литургии", молитв и духовно-нравственных правил. Виноградов убедительно показал, что Гоголь "Вечерами..." вступил в литературу не просто остроумным рассказчиком "из народного быта", а серьезным писателем, связанным глубинной духовной связью с православной традицией русской литературы и русского мышления.
В этой связи интересны исследования такого важного вопроса, как отношение Гоголя к католицизму.

Виноградов также доказывает, что католические симпатии Гоголя не более чем легенда; и противоречия между пафосом "Тараса Бульбы" и жизнью и поведением Гоголя в Италии в 1837 - 1838 годах мнимы. Нет противоречий, убеждает и показывает исследователь. И княгиня Волконская, ревностная католичка и поклонница Европы, старавшаяся обратить Гоголя в католичество, в конце концов послужила лишь прототипом еще одного образа в галерее "мертвых душ" России.

Особенно интересно в построениях И. Виноградова попытка охарактеризовать отношения Гоголя к городской теме. Читая главы, посвященные петербургским повестям, не находишь аргументов для спора с автором, который доказывает, что у Гоголя нет никакого любования Городом, городской "цивилизацией". Правда, фразы автора о всевозможных "развращающих соблазнах", хлынувших через Петербург с Запада в Россию, оставляют впечатление некоторой наивности. Когда заходит речь об отношениях России и Запада, дело представляется неизмеримо более сложным и глубоким. И Гоголь, думается, это понимал. Его неприятие "цивилизации", неприятие Города объясняется именно его пониманием национального, его христианским, православным миросозерцанием. Все это вскрыто и явлено читателю объемным, исчерпывающим анализом текстов Гоголя, фактов его биографии, перепиской и свидетельствами его современников. Это еще один результат, обусловленный исходной концепцией Виноградова при подходе к анализу творчества Гоголя.