Творчество Франсуа Мориака
Франсуа Мориак родился в «столице вин» 11 октября 1885 года. Род Мориаков восходит к землепашцам и купцам — торговцам деревом и сукном, людям среднего достатка и строгих правил. Отец его, Жан Поль Мориак, поэт по призванию, деловой человек по роду занятий, умер, когда Франсуа не было и двух лет. Детей — четырех сыновей и дочь — воспитывала мать Клер, в отличие от своего покойного супруга глубоко верующая, истая католичка: каждый день в семье завершался вечерней молитвой.
Юный Франсуа получил религиозное образование в католической школе святой Марии и в католическом коллеже при монастыре марианитов. В восемнадцатилетнем возрасте Мориак склонялся к религиозному «модернизму» — реформаторскому течению в католической церкви; оно сформировалось на рубеже XIX—XX веков и стремилось «обновить» католицизм, согласовать его с достижениями современной науки. Юноша с 1905 года становится сотрудником журнала «Сийон», которым в то время руководил Марк Санье (1873—1950), журналист и политический деятель, один из лидеров «модернизма», последователь философа Ламенне, родоначальника христианского социализма во Франции. В 1907 году Мориак вышел из журнала, но до конца дней оставался приверженцем воззрений Санье, проповедовавшего возвращение к идеалам раннего христианства. В начале 60-х годов Мориак писал о Санье как «о вечно живом старом архангеле».
При всей любви к родным местам юноша не мог смириться с нравами и психологией провинциальной буржуазии, он чувствовал себя очень одиноким. «Когда пишешь о провинциальном городе, таком, как Бордо, всегда приходишь к мысли о бегстве. В Бордо не смог бы жить ни один непокорный человек: там надо любой ценой приспособляться». Под предлогом подготовки к поступлению в Архивный институт Франсуа Мориак в сентябре 1906 года уезжает в Париж. В Архивный институт он поступил в ноябре 1908 года и проучился недолго: после весенних экзаменов Мориак решил оставить его. Молодой человек написал матери, что хочет посвятить себя литературной деятельности.
Писать стихи, сочинять романы Мориак начал еще в школе. Первый же поэтический сборник — «Руки, сложенные для молитвы» (1909) принес ему успех: книгу удостоил похвалы Морис Баррес, писатель и публицист, имевший тогда шумный успех, благосклонно отозвался о ней поэт Гийом Аполлинер. Гораздо строже оценил ее Ален-Фурнье, автор романа «Большой Мольн» (1913): «Это поэзия богатого, благоразумного и послушного ребенка». «Я вошел в литературу херувимом из ризницы»,— подтвердил через много лет его правоту сам писатель.
Раннее творчество Мориака — сборники стихов «Прощание с отрочеством» (1911), «Пропавший без вести» (1918), романы «Дитя под бременем цепей» (1913), «Патрицианская тога» (1914)—глубоко автобиографично, во многом подражательно, но в нем уже намечаются ведущие проблемы зрелого периода: путь молодого героя, ищущего бога; тема всевластия денег.
Когда разразилась первая мировая война, Мориака призвали в армию. По состоянию здоровья он был зачислен санитаром в отряд Красного Креста. Несколько месяцев Мориак вместе с отрядом странствует сначала по территории Франции, затем в конце 1916 года его отправляют морем в Грецию, в Салоники. В Салониках Мориак заболел малярией и попал в госпиталь. В начале 1917 года писатель возвратился на родину и демобилизовался.
Война на несколько лет оторвала Мориака от занятий литературой. Он никогда прямо не писал о войне, но тяготы и переживания тех лет способствовали формированию нового мироощущения писателя, внесли перемены в его творчество.
Мориак никогда не считал себя католическим писателем. «Я католик, сочиняющий романы»,— утверждал он. Писатель стремился разграничивать свои произведения — художественные, публицистические и религиозные, но полностью это ему не удавалось: во всех них он отстаивал свои исходные жизненные принципы. Эстетические взгляды Мориака неразрывно связаны с его этическими нормами.
Отправной точкой творчества Мориака было ощущение неотвратимой гибели того уходящего в прошлое мира, который он воссоздавал на страницах книг.
Главную причину кризиса традиционного «бальзаковского» романа Мориак видел в изменении самой жизни: утратив идею бога, буржуазное общество потеряло основание своей морали, без сдерживающих запретов любовь превратилась в эротику. Потому и в литературе ослабевают, исчезают ее вечные конфликты: религиозный — между человеком и богем; любовный — между мужчиной и женщиной; нравственный — между эгоистическими побуждениями и совестью, страстью и долгом (статья «Роман», 1928). Столица разрушила все границы между людьми, но осталась «провинция — источник вдохновения, среда, что позволяет возводить на пути человеческих страстей преграды, почва, на которой еще произрастают драмы!.. Сдерживаясь религиозными запретами, социальными препонами, страсть аккумулируется в сердце» (эссе «Провинция», 1926).
Мориак, выбрав раз и навсегда место и время действия — Бордо и его окрестности, начало XX века,— сознательно пошел против главенствующей линии французской литературы, рисовавшей провинциальную жизнь как жалкое, карикатурное подражание жизни столичной. В его романах среда превращается в активное действующее лицо, определяет границы и законы происходящего: в борьбе с ней герои Мориака утверждают себя как личности. Но исход трагически предрешен: либо смерть, либо бегство в Париж (замена самоубийства, как считал сам писатель). Для этих людей жизнь невозможна ни в провинции (где ее превращают в ад), ни вне ее.
Другую причину упадка жанра писатель усматривал в том, что прежние способы художественного освоения действительности устарели. Мориак настойчиво искал новые пути. «Мои романы — вовсе не розданы, а помесь исповеди с дневником, притчи с классической трагедией»,— утверждал он. Критически оценивая художественный метод Бальзака, строившего образы своих персонажей на одной главенствующей черте, отчетливо осознавая недостатки художественных приемов писателей-натуралистов, искавших в человеке не индивидуальные, а типичные черты, Мориак стремился обогатить реалистический роман опытом психологического анализа Пруста, Джойса и, самое главное, Достоевского. Писатель мечтал соединить «французскую упорядоченность с русской сложностью, создавать внутренне противоречивых, а не цельных персонажей, разрешать им проявлять свою волю внутри четкого авторского замысла. За конкретной жизненной судьбой (у многих героев Мориака были реальные прототипы) он видит проявление универсальных основ бытия, его «Человеческая комедия» строится как отражение «Божественной комедии». Мир без бога оценивается по законам мира божьего и лишь через него получает оправдание своего существования.
Большинство персонажей — буржуа до кончика ногтей, деньги для них не только мерило нравственных ценностей, человеческих чувств (строго «по таксе» платят богачи своим любовницам), но и замена их. Достоинство художественного метода Мориака в том, что именно в этих иссушенных алчностью людях он открывает живые, страдающие души.
Писатель больше всего любил непокорных героев, тех, кто, как Тереза Дескейру, отказывался «подчиняться» творцу. «Чем больше жизни в наших персонажах, тем меньше они нам подчиняются»,— писал Мориак. Мотивы преступления Терезы остаются так до конца и неясными ни ей самой, ни окружающим, и именно в этом, подчеркивает автор, сила, убедительность ее образа (статья «Романист и его персонажи», 1933). Двойственность, исходной установки, когда, предельно «преувеличивая, романист одновременно упрощает», приводит к созданию «оксюморонных» героев: святая отравительница, гадина-жертва. На уровне стиля «двойственность» проявляется в постоянном чередовании и взаимопереплетении голосов автора и героя, ведет к спору человека со своим вторым «я». Усиление субъективной точки зрения даже саму действительность делает зыбкой, колеблющейся. На равных правах в сюжет вводятся возможные, но не случившиеся события (этот прием последовательно используется в «Дороге в никуда» и «Подростке былых времен»), их придумывают и обсуждают не только герои, но и автор, переводящий действие в сослагательное наклонение: «Если бы он в тот вечер направился... ему пришлось бы... он остановился бы...» Динамическое, а не статическое противопоставление полярных начал характерно для творческого метода Мориака.
Населяя персонажами созданный им мир, Мориак не стремился, как это сделал Бальзак, связать все произведения между собой, создать стройную, единую картину. Лишь малую часть романов Мориака объединяют общие герои. В одно большое произведение, которое Мориак писал и переписывал всю свою жизнь, их превращают единство конфликта, повторяемость главных действующих лиц, ситуаций, мотивов, образов, даже отдельных фраз — от проходных («Я дам вам попить холодненького, но только немного погодя, когда вы остынете»— «Пустыня любви», «Тереза Дескейру») до центральных («Вы такой же, как и все»,— успокаивают ни на кого не похожего героя «Агнца». «Я не такой, как все мальчишки»,— тщетно убеждает себя герой «Подростка былых времен»).
Жесткая детерминированность произведений Мориака, установка на противоборство автора и героя вызвали развернутую критику Жана-Поля Сартра («Господин Франсуа Мориак и свобода», 1939), тогда еще молодого писателя. Сартр противопоставил Мориаку субъективное видение мира, характерное для модернистской прозы, отказывающейся от концепции всевидящего, всезнающего автора. «Романист может быть либо свидетелем, либо соучастником, но никогда — тем и другим одновременно»,— утверждал Сартр. Человек самоопределяется свободным выбором, а в романах Мориака герой лишен выбора — он сделан за него автором. В этом смысле Мориак претендует на роль бога. Отсюда и безапелляционный вывод: «Господь Бог не художник, г-н Мориак тоже».
В полемически заостренной статье Сартр верно отметил слабые места психологизма Мориака. Действительно, многим персонажам писателя — в свете божественного предопределения — присуща известная заданность. Запрограммированность — составная черта художественного метода Мориака, писателя религиозного, убежденного в том, что обладающий верой обладает истиной.