Смекни!
smekni.com

Черты поэтики сентиментализма в романе Л. Стерна "Сентиментальное путешествие" (стр. 2 из 5)

Однако и в немецкой и во французской литературе сентиментального направления не обошлось без идей, родственных английскому сентиментализму. Роман Гете «Страдания молодого Вертера» проникнут материалистическим мировоззрением, но не чужд известной идеализации пассивного страдания. В произведениях Жан-Жака Руссо революционный протест сочетается с критикой идеи прогресса и цивилизации.

В каждой стране литература носила ярко выраженный национальный характер в зависимости от своеобразия исторического развития народа, его национальных черт, национальных традиций. Однако для всей передовой литературы европейских стран XVIII столетия характерно общее антифеодальное, освободительное направление.

Таким образом, можно выделить следующие черты поэтики сентиментализма:

- культ чувств (все люди, независимо от положения в обществе, равны в своих чувствах);

- обращение к внутреннему миру человека;

- обращение к жанрам, с наибольшей полнотой позволяющим показать жизнь человеческого сердца – дневник, путешествия, письма;

- сострадание, сочувствие героя ко всему, что его окружает;

- интерес к незначительным деталям, их подробное описание и размышления над ними;

- способность делать выводы;

- лирические отступления.

Данные черты поэтики сентиментализма присутствуют в романе Л. Стерна «Сентиментальное путешествие».

1.2 Влияние творчества Л. Стерна на английский сентиментализм

Стерн дал название целому литературному направлению, возникшему в XVIII столетии,— оно стало называться сентиментализмом после выхода в свет его романа «Сентиментальное путешествие».

Сентиментализм обрел международное значение, и к нему приложили свое перо такие всемирно известные имена, как Шиллер и Гете, Жан-Жак Руссо и Дидро, а в живописи — Шарден и Грёз.

Однако в истории сентиментализма первым, пожалуй, нужно назвать Ричардсона. Он первый возвел чувствительность в эстетический принцип. Он открыл изумленному взору читателей-современников, что основным содержанием повествования могут быть не события, как утверждала стародавняя традиция, а чувства и перипетии чувств. Писатели и поэты, увлеченные успехом Ричардсона и требованием читателей, ощутивших сладость умилительных слез, пошли по ого стопам.

Сентиментализм приобрел социальную окраску, в нем зазвучали политические потки. Сострадание не вообще к человеку, а к бедняку. И нравственный принцип сострадания стал принципом политическим. Бедняк, социально униженный и обездоленный человек, стал предметом общественного внимания. То презрение, которое раньше окружало его, сменилось чувством жалости к нему, и этот переворот в нравственном сознании общества сделала литература.

«Сентиментализм родился в Англии. Его возникновение было обусловлено социальными причинами. В стране в XVIII столетии произошли крупные экономические сдвиги, по своему значению равносильные революции, - аграрный и промышленный перевороты. Если с 1700 до 1760 г. Парламент принял 208 актов, то с 1760 по 1801 г. Таких актов было принято уже 2000, что привело почти к полному обезземеливанию английского крестьянства. Деревни опустели. Массы нищих заполнили дороги и города. Патриархальная старина уходила в прошлое»[3].

Сентиментализм явился миру как реакция на буржуазное переустройство общественной системы. Англия в XVIII столетии была единственной страной, в которой это переустройство происходило со всей интенсивностью, причем прежде всего привело к фантастическому уничтожению деревни. Поэтому сентиментализм нес в себе антиурбанистские тенденции и был полон печали об утраченной идиллии деревенской жизни и прелести природы.

Писатели, поэты, всегда готовые отозваться на народные страдания словом сочувствия, не могли не откликнуться и теперь, когда их взору предстали эти бедствия простых тружеников. Они ответили явлением сентиментализма, вобравшем в себя все достоинства их сердец и все слабости их политического и философского мышления. Они начали прославлять старину, прелесть патриархальной деревни, рисовать идиллические картины мирной природы, тишину которой разрушал прогресс.

Мы не найдем у Стерна взволнованных и патетических описаний природы, как у Руссо, но восхищение деревенской жизнью ощутимо в его книге: «Природа сыплет свое богатство в подол каждому», «Музыка отбивает такт труду, и все дети его с ликованием собирают гроздья», «Мир тебе, благородный пастух!... Счастлива твоя хижина — и счастлива та, кто ее с тобой разделяет — и счастливы ягнята, резвящиеся вокруг тебя»[4]. Здесь не только восхищение, но и ирония.

Для Стерна чувствительность превыше всего, он называл ее «великим Сенсориумом мира» и по сути дела указывал человечеству на страну, где она может укрыться от всех социальных бед, от которых не умеет избавиться иным путем, страну забвения, где и богач и бедняк найдут успокоение, испив божественный нектар чувства. «Милая чувствительность! Неисчерпаемый источник всего драгоценного в наших радостях и всего возвышенного в наших горестях! Ты приковываешь своего мученика к соломенному ложу — и ты возносишь его на небеса — вечный родник наших чувств! — Я теперь иду по следам твоим — ты и есть то «божество», что движется во мне»[5].

Первым в истории сентиментализма был Ричардсон, но после выхода в свет романа Л. Стерна «Сентиментальное путешествие» у литературного направления появилось название – сентиментализм. По стопам Стерна пошли многие писатели и поэты: Жан-Жак Руссо, Шиллер, Гете, Дидро.


Глава 2. Отражение концепции сентиментализма в поэтике романа Л. Стерна «Сентиментальное путешествие»

2.1 Форма, приемы и основные мотивы повествования

Роман «Сентиментальное путешествие» имеет форму самоповествования. Главным героем его становится пастор Йорик, от лица которого и написана книга. Повествование ведется от первого лица, в мемуарной форме, со сложным соотношением между авторской позицией и позицией героя-повествователя. О мемуарной, а не дневниковой форме свидетельствует довольно большой разрыв между временем действия и временем описания. Так, при знакомстве с монахом Йорик тут же упоминает о его последующей смерти и, далее, о своем теперешнем отношении к полученной от него табакерке: «...я храню эту табакерку наравне с предметами культа моей религии, чтобы она способствовала возвышению моих помыслов...»[6].

Однако данное самоповествование в действительности не относится ни к жанру автобиографии, ни к привычной мемуаристике, ни к путевым заметкам. Его можно назвать ироническим подглядыванием за самим собой.

Мотив подглядывания ощутим на всем протяжении романа. Йорик именно подглядывает во всякие запретные вещи, не переходя к их совершению («Так что, когда я протянул руку, я схватил fille de chambre за –»)[7]. Сами эротические сцены Стерна являют собой вариант нескромного подсматривания в щелочку. Йорик все время играет в нескромность, отступая в самый волнующий момент. Тема отступлений проявляется не только во внешних формальных отступлениях от сюжета, намеренно тормозящих действие, но и в постоянном самоодергивании героя. Йорик, делая непривычно смелый ход, тут же словно пятится назад. И дело тут не только в игровом моменте, шутке, намеренном одурачивании читателя неожиданным трюком, состоящим в отсутствии ожидаемого, в пустоте, белых листах бумаги, постоянно сюжетно подсовываемых Стерном вместо планомерного и закономерного развития действия - Стерн переворачивает с ног на голову саму закономерность жизни и сюжетики, переключая внимание на ничего не значащие мелочи, второстепенные детали: «Мне кажется, в этом есть что-то роковое», - признается сам Йорик, - «я редко дохожу до того места, куда я направляюсь»[8].

Как пишет В. Шкловский: «Стерну первому пришлось распутать самую основу клубка человеческих отношений. Он изменил масштабы описаний, снял крупным планом ничтожное. Он изменил часы времени в искусстве»[9].

О значительности стерновского времени говорит и М. Соколянский, отмечая, что «в пространственно-временной организации этого произведения доминирующую роль играет время, открытое время; оно куда важнее пространства, открываемого Йориком»[10].

Изменение хода времени, особо ощутимое в «Тристраме Шенди», произведении усложненной формы и спиралевидной композиции с переплетенным временным потоком, в «Сентиментальном путешествии» проявляется в ином ракурсе. Стерн здесь не нарушает сам порядок течения времени и временных процессов, создавая затейливую путаницу времен, - в «Сентиментальном путешествии», оставляя ход времени внешне линейным, он нарушает его масштабирование, непрерывность, равномерность. Время в «Сентиментальном путешествии» движется неравномерно, скачками, зачастую оно вообще не движется, что проявляется в мнимой смене одних и тех же заглавий глав, словно застрявших в одном временном отрезке. Сами эротические сцены заключают в себе обрыв времени, совпадающий с окончанием глав. Между сценой зашнуровывания Йориком ботинок горничной в главе «Искушение. Париж» и невинным провожанием ее до ее комнаты в начале следующей главы «Победа» скрыт обрыв времени, целый кусок, в течение которого могла произойти ожидаемая сцена, так что сообщение Йорика о могущей быть одержанной победе и его благопристойным удовлетворением от одного лишь ее осознания может таить в себе не только своеобразную игру с читателем и его разочарование, но и намек на происшедший временной разрыв, о котором герой не считает нужным повествовать.

«...после этого я поднял ее другую ногу, чтобы посмотреть, все ли там в порядке, - но сделал это слишком внезапно - хорошенькая fille de chambre не могла удержать равновесие - и тогда…