Нестеров избирает эпизод из жизни святого Сергия, когда благочестивому отроку, посланному отцом на поиски пропавшего стада, было видение. Таинственный старец, к которому отрок, тщетно пытавшийся овладеть грамотой, обратился с молитвой, одарил его чудесным даром премудрости и постижения смысла Священного Писания.
Нестеров выставил «Отрока Варфоломея» на XVIII передвижной выставке. Очевидец триумфа Нестерова вспоминал, что “нельзя даже представить себе впечатление, которое она произвела на всех. Картина действовала ошеломляюще”. Но были и критики картины. Видный идеолог передвижничества Г.Мясоедов доказывал, что золотой венчик вокруг головы святого надо закрасить: “Ведь это же абсурд даже с точки зрения простой перспективы. Допустим, что вокруг головы святого круг золотой. Но ведь вы видите его вокруг лица, повёрнутого к нам анфас? Как же можете видеть его таким же кругом, когда это лицо повернётся к вам в профиль? Венчик тогда тоже будет виден в профиль, то есть в виде вертикальной золотой линии, пересекающей лицо, а вы рисуете его таким же кругом! Если же это не плоский круг, а шаровидное тело, окутывающее голову, то почему же сквозь золото так ясно и отчётливо видна вся голова? Вдумайтесь, и вы увидите, какую написали нелепость”. Столкнулись два века, и каждый говорил на своём языке: упрощённый реализм боролся с символическим видением внутреннего мира человека. Протест вызывали и нимб, и старец. И пейзаж, и бесплотный отрок (по преданию, он писался с “больнушки” — деревенской больной девочки из-под Троице-Сергиевой лавры). К П.М. Третьякову явилась целая депутация художников с требованием отказаться от приобретения «Варфоломея». Третьяков картину купил, и она вошла в пантеон русского искусства. Окрылённый успехом, живописец решает создать целый картинный цикл, посвящённый Сергию Радонежскому. Триптих — форма весьма редкая в те годы — напрямую восходил к череде иконописных клейм, к деисусному ряду иконостаса. В «Трудах преподобного Сергия» (1896–1897) также главенствующую роль играет пейзаж, причём разных времён года. Сергий, с его крестьянской, простонародной натурой, осуждал праздность монахов и сам первый показывал пример смиренного трудолюбия. Здесь Нестеров приблизился к осуществлению своей постоянной мечты — создать образ совершенного человека, близкого родной земле, человеколюбивого, доброго. В Сергии нет не только ничего напористого, но и ничего вычурного, показного, нарочитого. Он не позирует, а просто живёт среди себе подобных, ничем не выделяясь.
Говоря о другом художнике — Николае Рерихе, чья жизнь и творчество были связаны не только с Россией, но и с Индией, нужно вспомнить, что одной из самых значительных серий картин, созданных в Индии, были «Учителя Востока». В картине «Тень учителя» Рерих воплотил предание о том, что тени древних мудрецов могут являться людям для напоминания о нравственном долге. Среди полотен, посвящённых великим учителям человечества — Будде, Магомету, Христу, — есть и картина с образом святого Сергия Радонежского, которому художник отводил роль спасителя России во всех трагических поворотах её истории. Рерих верил в историческую миссию России. Русская тема не уходила из его творчества; с особой силой она возродилась в годы Отечественной войны. Рерих писал русских святых, князей и былинных героев, словно призывая их на помощь сражавшемуся русскому народу. Опираясь, как когда-то, на традиции древнерусской иконы, он пишет образ святого Сергия. По свидетельству Елены Ивановны Рерих, святой явился художнику незадолго до его кончины.
Образ святого Сергия Радонежского близок и нам, живущим в начале третьего тысячелетия. Таким образом, литература Древней Руси - это не простая совокупность литературных произведений. Сами по себе отдельные произведения еще не создают литературы как единого целого. Произведения составляют литературу, когда они связаны между собой в некое органическое единство, влияют друг на друга, "общаются" друг с другом, входят в единый процесс развития и несут совместно более или менее значительную общественную функцию. Их целостный, глубокий анализ возможен лишь в контексте эпохи, в связи с другими видами искусства, например, иконописью.
2.2 «Слово о полку Игореве» и жанровые параллели в средневековой и мировой литературе
В кругу шедевров национальных литератур «Слово о полку Игореве» занимает особое место. Его издал граф А.И. Мусин-Пушкин, обер-прокурор Святейшего Синода, действительный тайный советник, известный собиратель древнерусских рукописей, ознаменовав 1800 год, канун нового столетия, публикацией прославленного памятника. Сенатская типография напечатала памятник в количестве 1200 экземпляров. Всё это были счастливые обстоятельства, поскольку вскоре безмерная радость от открытия шедевра была омрачена новым драматическим событием. В огне пожара, вызванного наполеоновским нашествием, погибла коллекция Мусина-Пушкина, находившаяся в его московском доме на Разгуляе вместе с бесценной рукописью и большей частью тиража изданного произведения. Однако сохранилась упомянутая писарская копия и напечатанный текст памятника, разошедшегося среди российских читателей.
Широкие, необозримые просторы Родины открываются перед читателем, когда он приступает к чтению «Слова». Автор рисует бескрайнюю степь и её незабываемую природу, вводит названия рек и гор, сёл и городов, изображает белокаменный Киев и укреплённые стены Путивля. Родная земля в его изображении раскинулась от Дуная до Волги, от северных княжеств до Тмутаракани. Игорь и Всеволод ведут свои полки, чтобы отстоять целостность родного края. Их воины с горечью покидают его пределы. “О Русская земля! Ты уже за холмом”, — восклицает вместе с ними автор. Он же с горечью свидетельствует, что “тоска разлилась по Русской земле”. И киевский князь в унисон авторским переживаниям скорбит о напастях, свалившихся на землю предков. Он зовёт князей русских к нерушимому единству, и защитить родину от разорительных половецких набегов, заклиная выступить “за землю Русскую, за раны Игоря, храброго Святославича!”
Особый интерес вызывает личность автора гениального творения, этого загадочного человека XII столетия. Вероятнее всего, это был участник похода Игоря и, возможно, его плена; он великолепный знаток воинского дела, оружия и тогдашнего быта. Это человек тонкого ума и обширной образованности. Д.С. Лихачёв называет его всевидящим и всеслышащим, всё охватывающим своим умственным взором творцом, парящим мыслию по поднебесью. Иван Новиков полагает, что это был замечательный “книжник”, хорошо знавший историю своего народа, а главное — был выдающимся гражданином своей страны. Писатель высказал гипотезу о том, что автор «Слова» был старшим товарищем Владимира Игоревича, учил его грамоте и наукам. Другой исследователь — генерал В.Г. Фёдоров — пришёл к выводу, что автор памятника был военным, входил в старшую дружину, занимал пост воеводы или тысяцкого, близкого самому Игорю. Учёные и поэты предприняли попытку установить и имя автора «Слова». И.Новиков “извлекает” из документов его фамилию: Рагуилов. В.Фёдоров уточняет: имя автора было Рагуил. Академик Б.А. Рыбаков полагает, что создателем «Слова» был боярин Пётр Бориславич, киевский летописец. Поэт А.Чернов, ссылаясь на историка XIX века И.Е. Забелина, утверждает, что выражение в тексте “ходы на” является именем песнотворца Ходына. При этом Чернов ссылается и на исследования учёного А.Г. Степанова, и на писателя В.В. Набокова, который высказал эту мысль в романе «Бледный огонь». Наконец, упомянем поэта и переводчика «Слова» И.Кобзева, который убеждён, что автором произведения является… сам князь Игорь Новгород-Северский.
Разумеется, всё это гипотезы, окончательно не доказанные. Но несомненна гениальность творца «Слова», поразительны его осведомлённость в делах похода и страстная заинтересованность в его успехе. Поражает тонкая восприимчивость его к природе, чуткость к художественному слову, глубокий лиризм, позволивший так проникновенно нарисовать образ Ярославны. Необычен жанр этого произведения. Прежде всего, перед нами “слово”, то есть торжественная речь. В древнерусской литературе нередки творения с родственным жанровым обозначением: «Слово о законе и благодати» (XI век), «Слово о князьях Владимирских» (XII век), «Слово о погибели Русской земли» (XIII век). Профессор И.П. Ерёмин рассматривал эти произведения как ораторскую прозу. Особенности её он видит и в «Слове о полку Игореве», которое адресовано к слушателям и обращено к “братии”. Поэтому так часты в произведении приёмы ораторской речи: риторические вопросы, восклицания, призывы. Совсем не случайно в центре памятника оказалось “золотое слово” Святослава.
С другой стороны, это произведение является “трудной”, то есть воинской, повестью. Именно так автор его называет в тексте. В основе «Слова» — военный поход, в котором участвуют князья и дружина. В образном мире произведения важную роль играют батальные эпизоды и военные образы-символы, подкреплённые соответствующими терминами.
Но автор называет своё творение ещё и “песнью”, в которой многое передано в лирическом ключе, взволнованно и эмоционально. Здесь слышатся восторг, укор, радость и печаль. Рефрены, чередуясь в тексте, напоминают припевы в песне. Песенный характер «Слова» выражается в отчётливо лирическом складе этого произведения, очень много места занимает изображение и выражение душевных движений. Обычно они даются в виде бурных излияний чувств. Однако лиризм в «Слове» сращён с заметным драматизмом. Д.С. Лихачёв в одной из своих поздних статей обратил внимание на то, что текст памятника имеет диалогическое строение: он как бы рассчитан на двух исполнителей, из которых второй развивает то, что начинает первый. За вопросом следует ответ, за фактом обобщение. Всюду чувствуются два удара, некая бинарность. Жанровое своеобразие произведения, выражается в соединении воинской повести с “плачем” и “похвалой”.