Тема:
«Языковые средства создания гиперболы и литоты у Н.В. Гоголя
ПЛАН
Введение. Слово и его свойства
I. Теоретическая глава
1. О тропах
2. Гипербола
3. Литота
II. Практическая глава. Языковые средства создания гиперболы и литоты у Н.В. Гоголя
Вывод. Употребительные средства выразительности у Гоголя
Слово только потому есть орган мысли и непременное условие всего позднейшего развития понимания мира и себя, что первоначально есть символ, идеал и имеет все свойства художественного произведения[1]
Понять действие слова, можно, конечно, только наблюдая свойства самого слова.
Отношение говорящего к употребляемым словам двояко. Во-первых, к значительной части этих слов он относится почти так, как ребенок, который впервые знакомится с их звуками и значением.
Мы говорим ребенку, указывая на вещи или изображения: это дом, лес, соль, сыр. Дитя по нашим указаниям, но самостоятельно составляет себе соответственные образы и понятия. Мы умышленно не позволяем ему сойти с пути, намеченного преданием, то есть назвать, например, дом – лесом, соль – сыром; но необыкновенно, даже при желании, не можем обвинить, почему соль не называется сыром, и наоборот. Единственное объяснение: так говорят, так говорили исстари. Во-вторых, к другой части слов мы относимся более активно. Именно стоит употребить такие слова в переносном, производном смысле или образовать от них новые, и основания такого действия скажутся, будут тем явственнее, хотя бы мы и не в состоянии были дать в них отчёта – например, когда мы говорим: я здесь (то есть в этом деле, в этом кругу мыслей) «дома», или «я тут (как) в лесу», «чем дальше в лес, тем больше дров», волка как ни корми, он всё в лес смотрит».
В последнем примере «в лес» значит приблизительно то же, что «вон», то есть в сторону противоположную домашнему, дружественному.
1. О тропах
Начиная от древних греков и римлян и с немногими исключениями до нашего времени определение словесной фигуры вообще не обходится без противопоставления речи простой, употребленной в собственном, естественном, первоначальном значении, и речи украшенной, переносной.[2]
«Троп есть выражение, перенесенное для красоты речи с его первичного, естественного значения на другое, или, как чаще всего определяют грамматисты, выражение, перенесенное с места, где оно является подлинным, на другое место, где оно является неподлинным.» Следовательно, троп есть выражение, перенесенное с естественного или главного значения на другое. По мнению оратора Древнего Рима МаркаТуллия Цицерона: «Слова, употребленные в переносном значении и слова измененные украшают речь, словно некие звезды. Словами в переносном значении я называю те, которые переносятся по сходству с другого предмета»[3]
Независимо от отношения слов первообразных и производных, всякое слово, как звуковой знак значения, основано на сочетании звука и значения по одновременности или последовательности. Все значения в языке по происхождению образны, каждое может с течением времени стать безобразным.[4]
Тропы (в стилистике от греч. tpopos - поворот), употребление слова или выражения не в обычном, общеупотребляемом значении, а в переносном смысле.
Основные виды тропов: метафора, метонимия, синекдоха, гипербола, ирония, литота и др.[5]
2. Гипербола.
Гипербола (от греч. Huperbole – преувеличение), стилистическая фигура или художественный прием, основанный на преувеличении тех или иных свойств изображаемого предмета или явления. Гипербола является художественной условностью; вводится в художественную ткань произведения для большей выразительности; характерна для поэтики эпического фольклора, для поэзии, романтизма и жанра сатиры у Николая Васильевича Гоголя.[6]
Гипербола - фигура по отношению к метафоре; она не может быть соподчинена с тропами.
Гипербола может быть. принимаема и за родовое название, как вышеупомянутого случая, так и противоположного уменьшения.
Литота (от греч. Litotes- простота) – троп, обратный гиперболе (более правильное название – мейосис):преуменьшение признака предмета («Мужичок с ноготок») LITOTES – мáлить - относится к эверемизму, отлично от преувеличения. В частности, литота принимается в транзитивном смысле и есть выражение взгляда на 3-е лицо, между прочим и презрения к нему; между тем унижение и умаление (литота) принимается в рефлективном смысле, когда лицо говорит о себе.[7]
Гипербола есть результат как бы некоторого опьянения чувством, мешающего видеть вещи в их настоящих размерах. Поэтому она редко, лишь в исключительных случаях, встречается у людей трезвой и спокойной наблюдательности. Если упомянутое чувство не может увлечь слушателя, то гипербола становится обыкновенным враньем.[8] Гоголь без всякой иронии: «…знать, у бойкого народа ты (тройка) могла только родиться, в той земле, что не любит шутить, а ровнем-гладнем разметнулась на полсвета, да и ступай считать версты, пока не зарябит тебе в очи».[9]
И полусонным стрелкам лень
Ворочаться на циферблате,
И дольше века длится день
И не кончается объятье.
(Б.Л. Пастернак. Единственные дни.)
В выделенных строках содержатся гиперболы, что называется в чистом виде. Каждый знает, что длительность дня - величина конечная и переменная в физическом и психологическом планах, то есть зависит от времени года, месяца, а также от настроения, наполненности теми или иными событиями, переживаниями.
В цитируемом стихотворении поэт говорит о тех зимних днях, когда солнце поворачивается на лето, меняется настроение, особо ощущается и само время. Всего два гиперболизирующих слова; «дольше века», но как глубоко, образно они передают душевное состояние поэта, его завороженность самой длительностью времени, а возвратный глагол кончаться в отрицательной форме передает бесконечность любви.
Как литературный прием гипербола подчеркивает субъективность создаваемого образа, его нарочитую условность. Но наряду с этим в гиперболе сохраняется связь с действительностью в основе[10] гиперболизации лежит оценка художественных явлений (образов), имеющих свой аналог (референт) в первичной реальности.
Художник как бы возводит изображаемые явления в превосходную степень, крупно масштабирует их; он не обманывает читателей, а создает для них мир смещенных пропорций, преувеличенных страстей, заражает их этим миром, вызывая реакцию доверия. Это стимулирует воображение, заставляет обратить внимание на выделяемые особенности явлений, высвечивает черты характера литературных героев. Гоголь пишет, что на сыновьях Тараса Бульбы были «шаровары шириною в Черное море, с тысячью складок и со сборами…» («Тарас Бульба».)[11] А другой его герой Иван Никифорович, носил «шаровары в таких широких складках, что если бы раздуть их, то в них можно бы поместить весь двор с амбарами и строениями»[12]. («Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем»). Гипербола по определению Скибы есть превышение нормы (предполагается, что читатель знает норму и в состоянии оценить эстетическую меру отхода от нее).
Гипербола - художественный вымысел, но не ложь в привычном смысле. Основа гиперболы предметная, реальная. У А.А. Потебни есть тезис: «Ложь относится к гиперболе, как ирония к комизму[13]». Иными словами, ложь может быть элементом, усиливающим гиперболизацию, предающим ей особый эстетический шарм. Простая ложь, вранье - чистая выдумка. Относительно нее чеховский герой сказал бы: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда» («Письмо к ученому соседу»)[14]. Гипербола, образно говоря, есть та величина, на которую художник в своем воображении отходит от нормы, не теряя ее из виду. В рассказе Чехова «Сельские эскулапы» дается портрет фельдшера Глеба Глебыча, «не умывавшегося и не чесавшегося со дня своего рождения»[15]. Допуская возможность такой неаккуратности, нечистоплотности (и в этом смысле отходя от правды), писатель создает комическую и сатирическую сценку. Гипербола здесь налицо. А ложь? Если она и присутствует, то в качестве «момента истины», о котором нельзя сказать, что «этого не может быть никогда».Таким образом, основное отличие гиперболы от лжи в том, что, гиперболизируя, художник усиливает нечто реально существующее; а во лжи, кроме выдумки, ничего нет. В литературе выразительны и гипербола, и ложь. Нельзя согласиться с
мыслью Потебни о том, что ложь не увлекает[16]. Разве не интересно врет барон Мюнхгаузен, когда, например, рассказывает о том, как вытащил себя за волосы из болота? Или гоголевский персонаж, утверждавший, что «Луна ведь обыкновенно делается в Гамбурге; и прескверно делается… Делает ее хромой бочар, и видно, что дурак, никакого понятия не имеет о Луне»[17]. Лжет и Хлестаков в гоголевском «Ревизоре». Да так, что приходит от этого состояния экстаза, его прямо- таки распирает от восторга, в его речах- ложь вперемежку с былью, и противоречие создаваемого автопортрета с реальностью (о которой он иногда проговаривается) порождает комизм. Вообще, когда, по словам Крылова, к былям небылицы прилагаются то ли ради хвастовства, то ли затем, чтобы просто поразить воображение собеседника, быль принимает гиперболизированную форму. Как хвастается крыловский Лжец:
Вот в Риме, например, я видел огурец:
Ах, мой Творец!
И по сию не вспомнюсь пору!
Поверишь ли? ну, право, был он с гору[18].
К такому приему часто прибегают в рекламных или пропагандистских текстах. Читаем у В.В. Маяковского: «От игр от этих стихают дети. /Без этих игр ребенок – тигр.»