В рассказе «Карлица Катька» автор дает историческую основу образа: «Катька одна из многочисленных карлиц государыни Анны Иоановны», «она была дочерью русской православной мещанской четы Пятаковых» [65].
Карлица - не исключение. Автор неоднократно подчеркивает типичность этого образа. В финале: «Таких как Катька, было во дворце много,- убыль невелика» [67].
В рассказе нет строгих хронологических рамок: время глаголов прошедшее, незаконченное, смерть Катьки – незаметная («До самого утра Катька лежала спокойно, не то спала, не то ушла из этого неласкового мира…) не вносит изменений в течение времени.
О Катьке автор сообщает, что ей было пятнадцать лет, когда ее взяли во дворец «шутихой». Сколько она прожила там, мы не знаем.
«Суточное время» автор использует при описании трагического события в жизни Катьки – шутовской свадьбы князя Голицына («В день свадьбы был великий мороз», «Свадебное пиршество продолжалось и на следующий день», «Только через день про болезнь Катьки узнала государыня») [ ,67]. Причем для автора важно не живоописание свадьбы, а эмоциональное состояние Катьки: «учила песни, глотая слезы», «у Катьки на ресницах налипли соленые ледяные сосульки». [67].
Произведение имеет замкнутое пространство – это дворец Анны Иоановны. Правление царицы ограничивалось рамками этого пространства: «хотя государыня Анна Иоановна управляла страной, размеров которой сама не ведала и народов которой не могла бы счесть, но свободного времени у нея было больше, чем занятого государственными делами» [66].
Жизнь карлицы также ограничивалась рамками дворца: «прилипнув к косяку, пробирается из комнаты в комнату», «жалась к стенке», «пробиралась из общих шутовских покоев на свидание в нижние прихожие дворца», «где-нибудь в уголке», «садилась в уголок поодаль», «малые санки». С одной стороны такой тип пространства характеризует бытовую сторону жизни героев (императрицы и карлицы), с другой- ограниченное пространство рисует жестокий мир («холодный», «неласковый»), в котором живет карлица, это мир горя и страданий Катьки. «Мир» дворца приобретает символическое значение. Дворец – «Ледяной дом»- «куриное царство». Отсюда внутренний литературный контекст в рассказе: автор упоминает исторический роман И. И. Лажечникова «Ледяной дом» (1835).
Мотив ледяного дома, также как и ледяной статуи, имеет в романе Лажечникова первостепенное значение и звучит рефреном на протяжении всего произведения. Образ ледяного дома у Лажечникова – это широкое авторское обобщение, приближающееся к символу. Подобно тому как Пушкин в «Арапе Петра Великого» аллегорически представил всю Россию петровского времени в образе гигантской мастерской, так и Лажечников попытался создать обобщенный образ России аннинского царствования. Ледяной дом – это и есть образ России времен бироновщины, так же как ледяная статуя – олицетворение замученного, как бы окаменевшего от гнета русского народа. Ледяная статуя в ледяном доме - это символический атрибут положения народа в бироновской России. Проводя литературную параллель, можно сказать, что ледяной дом Лажечникова – это в известной степени прообраз будущего символического «мертвого дома» Достоевского («Записки из мертвого дома»).
Знаменательно, что на Западе также существовала традиция в обращении к ледяному дому Анны Иоановны как к символу реакции. Английский романтик Томас Мур (стихотворение «Конец священного союза», 1823), немецкий революционный поэт, друг К. Маркса, Фердинанд Фрейлиград («Ледяной дворец».1846) и, наконец, В. Гюго («Наполеон Малый», 1852) отдали дань этой традиции.
Подобно тому, как эти писатели символизировали в образе ледяного дворца заподноевропейскую политическую реакцию, Лажечников, обращаясь к тому же символу, истолковал и оценил мрачную страницу в русской истории – бироновщину.[311]
О народе в рассказе Осоргина упоминается два раза; и каждый раз акцент ставится на множественности. Анна Иоановна не ведает размеров страны и не может счесть ее народов: «Толпы народов собрались смотреть на свадебный поезд - царицыну забаву». Народ – свидетель трагедии.
Мотив холода символизирует жесткость правдения императрицы: «В день свадьбы был великий мороз», «Устав и перемерзнув, все спали как убитые». Символично, что Катька, замерзнув, заболевает и умирает. Осоргин тем самым через призму трагедии одного маленького, угнетенного и униженного существа показывает жесткость царствования Анны Иоановны, создает обобщенный образ этой эпохи.
Карлица Катька – одна из многочисленных эпизодических исторических лиц, о трагедии жизни и любви которой повествуется в рассказе. Ее образ строится на контрасте внешней и внутренней стороны. Внешне «очень дурна собой, при том слабосильна и запугана», ростом едва поболе аршина, лицом старообразна и морщиниста, на руках пухлые ребячьи пальчики, ножки бревнышками, грудь под самым подбородком и непомерно развита». За такое безобразие взяли ее во дворец шутихой, обучили квакать, кудахтать, драться и петь» [66]. Катька – любимица императрицы. «По чину- дура, Катька не была идиоткой. В ея безобразном теле, там, где быть полагается, билось робкое и чувствительное сердце». [66].
Ее чин –«парадная государынина кукла», «ряженная», «разраженная в шелковые тряпки, с лицом, обсыпанным мукой, и наведенными бровями». Однако она умеет страдать и сострадать. Изо всех сил она поддерживает родителей «в суровой жизни» ( за стенами дворца люди тоже страдают). «А когда родители уходили, Катька с теми же предосторожностями пробиралась обратно, всхлипывая густым басом (оксюморон) и размазывая по старческому пятнадцатилетнему лицу обильные настоящие человеческие слезы».[66]
Ради других она терпит унижения и побои. Заботится, например. О впавшем в идиотство, несчастном князе Голицыне, питала к нему «материнскую привязанность. И хотя он был ростом вдвое больше против нея,- он ей казался маленьким, как бы ребеночком, нуждающимся в ея заботах». Он один ей «вежливо кланялся и говорил кроткие слова благодарности» [66]. Для остальных она всего лишь «комнатная собачка» и «живая кукла» (оксюморон).
Болезнь – пограничная ситуация между жизнью и смертью. Полуреальность, полусон. Сон в данном случае символизирует освобождение души и смерть тела: «все спали, как убитые»(сон – смерть), «не то спала, не то ушла из этого неласкового мира (сон – смерть). [67] Но в любом случае, сон – переход души в иной мир. Смерть выступает здесь как освобождение от мук и страданий и это еще более обостряет трагедию жизни. Катька в конце рассказа «засыпает» навсегда. «И тогда Катьке сразу полегчало, она успокоилась, стала большой и красивой, повидалась с родителями, поведала им, что выходит замуж за любимого человека и что сама царица одарила ее своими милостями» [67]. Финал трагичен: воплощение идеала (простой человеческой Катькиной мечты о любви) оказалось невозможным в реальности.
В этом смысле образ карлицы Катьки восходит к романтической литературной традиции (например, у В. Гюго «Собор Парижской Богоматери», образ Квазимодо: контраст внешнего – уродливой внешности – и внутреннего – прекрасной души. Трагический финал).
Автор представляет несколько типов шутов: «уродцы» и «умные дураки». «Не меньше, чем к маленьким уродцам», расположена Анна Иоанновна к Михаилу Алексеевичу Голицыну. К первому типу мы можем отнести Катьку, «невесту» калмычку, бородатого Карлу. Ко второму типу относятся Балакирев и Лакоста, а также ловкий шут – мошенник итальянец Пьетра Миро, по прозвищу Педрилло.
Лакоста – Ян Акоста, португальский еврей, пользовавшийся в качестве шута расположением Петра Первого, который подарил ему пустынный остров в Балтийском море и прозвал в связи с этим «самоедским королем».
Балакирев Иван Емельянович – камер-лакей Петра Первого, в 1724 году подвергнутый опале и сосланный; при Анне Иоановне – придворный шут.
Проанализировав рассказ «Карлица Катька», подведем некоторые итоги. Небольшой по объему текст написан на историческом материале в художественном стиле. Образ автора- повествователя организует все повествование. Нет диалогов, нет характеристики речи персонажей, Внутренний мир Катьки передан через поступки, бред и видения. Внешний портрет еще более оттеняет красоту ее души, и невозможность воплощения ее души в реальности. Ограниченное пространство символизирует, во-первых, душную атмосферу эпохи бироновщины, а, во-вторых, замкнутость и безвыходность ситуации, в которую волею судьбы поставлена Катька.
Осоргин пишет миниатюру «Аввакум», которая имеет подзаголовок «Рассказ по житию и творениям». В центре миниатюры историческая личность, протопоп Аввакум Петрович (1620-1682) – глава старообрядчества, идеолог раскола в Православной церкви, писатель [ ,526].
Автор-повествователь использует прием ретроспекции, рассказывая о событиях, которые произошли до встречи с героем, с финала жизненных исканий и деяний протопопа Аввакума к началу его жизненного пути. Введены философские размышления автора: «Дня своей смерти никто не знает, ни простец, ни искусник, ни философ, ни гадатель» [ ,67]. Таким образом, смерть и жизнь, по Осоргину, зависят от воли Божьей.
Противопоставление условно-ритуального автор представляет в своих произведениях как оппозицию социального и природного. Аввакум не принимает нововведений патриарха Никона, его реформы в области церкви («Приказал Никон в церкви поклоны творить не на колену, а в пояс и креститься тремя персты»), для него главным является вера человека.* Все живое на земле : рыба птицы, звери – дано богом, а человек в бога не верит («…а человек бога не молит, насыщается довольно – лукавствует, яко бес, скачет яко козел…покаяние же отлагает на старость…»).
*В середине 12 века по почину патриарха Никона в русской церкви были проведены некоторые реформы в сфере религиозной обрядности, и в связи с этим предпринято было исправление богослужебных книг. Сущность реформы заключалась в приведении к единству русского церковного обряда и написание богослужебных книг, практиковавшихся в современной греческой церкви и не во всем совпадали с русской церковной практикой. Русское государство стремилось к упорядочению разных сфер государственной жизни и тем самым жизни религиозно-церковной, поскольку последняя должна была служить его интересам. Как снег на голову упала «память» Никона, сокращавшая число земных поклонов и заменявшая двоеперстие, утвержденное еще стоглавым собором, троеперстием. В реформе по-разному были заинтересованы и верхи правящей аристократии, и верхи аристократии церковной. Служение божеству для рядовой массы духовенства сводилось к механическому выполнению заученных обрядов и произнесению усвоенных словесных формул. Признать неправильность этого обряда или усомниться в нем для защитников старины значило бы усомниться в святости подвижников. Новый обряд шел из Греции, которая еще 2 века назад была за отступление от благочестия и за это была покарана богом, отдавшим ее во власть неверных. Два века официальная церковная публицистика учила тому, что подлинной и единственной хранительницей православного благочестия является только русская церковь, которая должна была признать авторитет церкви греческой. Таковы были в совокупности причины, определившие собой враждебное отношение к реформе со стороны рядового духовенства. Что касается высшего духовенства, то оно приняло новшества Никона без сопротивления и даже в ряде случаев оказало им энергичную поддержку. Такая позиция обуславливалась тем, что интересы этого слоя не только не страдали от реформы, а, напротив, выигрывали. Это лучше всего доказывается тем, что русские архиереи приняли положение Никона о превосходстве священства над царством. Реакция против никоновской реформы нашла себе сочувствие в разнообразных социальных группах – буржуазия, крестьянство, боярство.