На другой день спозаранок
кровавые зори свет возвещают;
черные тучи с моря идут,
хотят прикрыть четыре солнца,
а в них трепещут синие молнии.
Еще одна особенность пространства в «Слове» – связь города с окружающим миром, «вынос» города за пределы самого города. Например, кольцо монастырей по горизонту за пределами Новгорода: Нередицкий, Михайло-Сковородский, Андрея на Ситке, Кириллов, Ковалевский, Волотовский и т. д.
Особое значение придавалось пространству и в быту. Победа над врагом – это обретение пространства. Напротив, поражение или пленение – это потеря пространства. Пленение – это, кроме того, разлука: разлучаются односельчане, братья, пленные разводятся в разные стороны[5]. Пространство находится в общем владении. Именно поэтому поражение – потеря пространства, связанное с разлукой, а победа – обретение, связанное с единением. Отсюда ясно, что призыв автора к единению князей особенно выразительно сочетается для своего времени с призывом к походу на половцев.
Еще одна черта, характерная для «Слова» как воплощения стиля монументального историзма, – это историческая дистанция во времени. Там, где в искусстве динамизм, там обычно вступает в силу и историческая тема, появляется обостренный интерес к истории. Движение в пространстве тесно связано с законами передвижения во времени[6]. Довольно четко устанавливается та «временная дистанция», которая нужна автору, чтобы опоэтизировать современность. Это – примерно век или чуть меньше. Автор привлекает русскую историю XI века. События XII века не годятся и не упоминаются. Олег Святославович и Всеслав Полоцкий, поединок Мстислава Тмутороканского и Редеди, певец Боян – все это XI век. История XII века, предшествующая походу Игоря, будто отсутствует в «Слове» – она не нужна эстетически. Представления об истории были представлениями своего времени, историческое время было скорее эпическим, а не летописным.
Были века Трояна,
минули годы Ярославовы;
были походы Олеговы,
Олега Святославовича.
Тот ведь Олег мечом крамолу ковал
и стрелы по земле сеял.
Историчность монументального стиля соединяется со стремлением утвердить вечность. Вечность не противоречит движению, это не неподвижность. Ведь библейские события историчны и вечны одновременно.
Таким образом, можно сделать следующий вывод: одной из самых ярких особенностей композиции «Слова о полку Игореве» являются время и пространство в произведении. Главная временная характеристика – нарушение хронологии. Автор свободно перемещается во времени от времен Бояновых до времен междоусобиц и походов на половцев. Главная пространственная характеристика – масштабность, «панорамное зрение» (как бы с высоты птичьего полета, как отмечал Лихачев). Это дало автору возможность включить в действие произведения огромные географические пространства, при этом не упустив ни одной детали. Эти аспекты оказали влияние на остальные композиционные элементы.
3. Композиционные вставки в «Слове»
Композиционные вставки в «Слове» составляют наибольший объем и имеют огромное значение. Они не только добавляют в произведение лирику, но и являются выражением авторской позиции. Это – авторско-исполнительское начало, дающее возможность лирически интерпретировать события, сопровождающее рассказ горестными размышлениями, лирическими восклицаниями и отступлениями, призывами объединиться и стать на защиту Русской земли. Также эти вставки обращают внимание на связь «Слова» с традициями устного народного творчества, на близость к народу (плачи и «славы»), на связь с мифологией (сон князя Святослава). Все это, несомненно, обогащает «Слово» и позволяет глубже проникнуть в его смысл, проследить взаимосвязь произведения с литературными процессами Древней Руси.
Главный процесс, отразившийся, в том числе и на композиции «Слова», – образование новых жанров в русской литературе XI–XII веках. По большей части эти жанры рождались на стыке фольклора и литературы. Возможно даже, что зарождение новых жанров происходит в устной форме, а потом уже закрепляется в литературе[7]. «Слово о полку Игореве» вышло из среды княжеских певцов, принадлежит к числу книжных отражений раннефеодального эпоса. Автор причисляет свое произведение к «трудным повестям», то есть к повествованиям о военных деяниях. Но наряду с рассказом о военных действиях мы находим в «Слове» сильное лирическое и публицистическое начало, без которых произведение потеряло бы свой истинный смысл.
Древнерусские авторы не стремятся описывать картины природы, изображать ее статические состояния, спокойные пейзажи. Природе уделяется внимание только тогда, когда она теснейшим образом связана с судьбой действующих лиц, когда она оказывает на них влияние, когда она проявляется в действии. Сцена солнечного затмения в «Слове» – один из тех немногих случаев в древнерусских произведениях, когда природа играет прямую роль, она включена в самый ход повествования.
Как известно, солнечные затмения воспринимались в старину как божьи знамения, сулящие добро или зло. Вполне естественно, что при виде такого знамения у средневекового человека невольно возникал вопрос: а что оно значит? Именно так отреагировал в первый момент и князь Игорь. За сообщением о солнечном затмении следует обращение Игоря к дружине. Принято считать, что это обращение является реакцией князя на затмение. Но пред нами девиз, типичный для воинского этикета средневековья, который обычно произносился перед походом или перед битвой:
О дружина моя и братья!
Лучше ведь убитым быть,
Чем плененным быть…
После этого автор «Слова» говорит: «Спала князю умъ похоти и жалость…», что обычно понимается как пояснение к речи князя Игоря. Сильное замешательство Игоря, вызванное затмением, само собой подразумевает вопрос от лица князя о смысле затмения. Но, во-первых, здесь произвольно нарушен порядок слов оригинала. Во-вторых, «жалость» не имело значения «жажда, страстное желание». В-третьих, при такой трактовке Игорь предстает противопоставляющим себя судьбе, пренебрегающим ради своего желания божьим знамением. Это противоречит не только реальным событиям, лежащим в основе «Слова», но и всему духу эпохи средневековья, которой принадлежит автор. Если Игорь, увидев затмение, не повернул назад, то это не значит, что он решил действовать наперекор судьбе. И здесь важно учитывать принципы христианской морали, которыми Игорь руководствуется[8].
По существу не отступая в сцене солнечного затмения от действительности, автор «Слова» превратил конкретно-исторические факты в яркую драматическую картину. Она предопределяет общий тон повествования. И это закономерно, так как сцена солнечного затмения является составной частью вступления к «Слову».
После соединения со Всеволодом повествование продолжается: «Тогда въступи Игорь-князь въ златъ стремень и поЂха по чистому полю. Солнце ему тъмою путь заступаше, – нощь, стонущи ему грозою, птичь убуди». Здесь не дается повторного изображения затмения, оно лишь мельком упоминается как нечто уже известное (читатель знает о нем из вступления). Причем солнечное затмение упоминается сопоставительно с ночным.
Такова композиция начала «Слова». Будучи художественно совершенной, она не требует никаких поправок.
В «Слове» соединены два фольклорных жанра – «плачи» и «славы»: прославление князей с оплакиванием печальных событий. В самом произведении и «славы» и «плачи» упоминаются неоднократно. В других произведениях Древней Руси также можно заметить соединение этих жанров. Например, «Слово о погибели Русской земли» – это соединение «плача» о гибнущей Русской земле со «славой» ее могучему прошлому.
«Плачи» и «славы» автор «Слова» буквально приводит в произведении и им же больше всего следует в своем изложении. Они эмоционально противоположны. Это дает обширный диапазон чувств и настроений, который характерен для «Слова» и который отличает его от произведений устной народной словесности, где каждое произведение подчинено в основном одному жанру и настроению[9].
«Плачи» автор упоминает не менее пяти раз: плач Ярославны, плач жен русских воинов, падших в походе Игоря, плач матери Ростислава, плачи имеются в виду, когда говорится о стонах Киева и Чернигова и всей Русской земли после похода Игоря. Дважды приведены и сами «плачи» – плач Ярославны и плач русских жен.
Близость «Слова» к плачам особенно видна в плаче Ярославны. С него начинается третья часть «Слова». Это важное звено в дальнейшем развитии сюжета, плач предваряет развязку – бегство Игоря из плена. Автор будто цитирует плач Ярославны – приводит его в большом отрывке или сочиняет его за Ярославну, но в форме, которая реально могла ей принадлежать. Плач Ярославны состоит из четырех обращений: К Каяле, к ветру, к Днепру и к солнцу. Каждое обращение Ярославны начинается со сходных слов.
Ярославна рано плачет
в Путивле на забрале, приговаривая:
«О ветер, ветрило!
Зачем, господин, веешь ты навстречу?.»
Во втором и третьем обращении последняя фраза заключает в себе конкретное предложение. В первом и последнем – некую конкретизацию ситуации[10]. Плач Ярославны – это голос живой, всепобеждающей любви. Он обращен не к людям, которые бессильны помочь ей, а к стихийным силам. Думая об участи мужа, Ярославна думает и о всех русских воинах, ушедших с ним. Любовь к Игорю неразрывно связана с любовью к Русской земле и ее защитникам. По глубине чувства, по художественной выразительности плач Ярославны не имеет себе равных во всей мировой литературе. И словно откликаясь на страстный призыв, природа приходит на помощь. Ветер отвечает Ярославне тем, что посылает смерчи, указывающие путь Игорю. Солнце посылает тьму. Днепр пробивает каменные горы и несет на себе Святославовы насады, предоставляя Игорю путь по Донцу. Неоднозначность пронизывает все уровни плача – вплоть до жанрового, где соединились традиции причитаний и языческих заклинаний.