Можно заключить, что путь – Хадж, а всякие тощие – это верблюды.
При описании турчанок Бунин не скрывает источника («думает словами Корана»).
Лица их похожи на яйца страуса, сохраненные в песке.
Сходно с тем, что написано в 37 суре «Стоящие в ряд», в 47 стихе:
У них есть потупившие взоры, глазастые, точно охраняемые яйца.
В виде строфы приведенной фразе:
- Во имя Бога Милосердного и милостивого!
Хвала ему, властителю вселенной!
Владыке Дня суда и Воздаяния!
соответствие можно найти в первой суре Корана:
- Во имя Аллаха милостивого, милосердного!
Хвала – Аллаху, Господу миров!
Милостивому, милосердному, царю в день суда!
Таковы некоторые из приведенных в очерке цикла цитат Корана и Саади.
Структура моего повествования в этом месте умышленно разрывается своего рода «эпиграфом» – словами Саади:
Слух и зрение будут пусть на страже.
Эта мысль может озаглавить то, посредством чего происходит описание деятельности героя и его идей/мыслей. Описание пространства, точнее, его восприятия героем, пронизано сенсорными деталями, которые подвергаются классификации по принципу соотнесенности с типами восприятия: Слух, обоняние, Зрение + движение (этот компонент выбивается из общей схемы, но он все же есть).
Попытаемся одним фрагментом кратко проиллюстрировать, как эти элементы организуют текст: глаголы говорения, «смотрения», обоняния, отглагольные существительные, слова со звуковой семантикой и др.
Слух: Ревут вокруг трубы отходящих пароходов, в терцию кричат колесные пакеботы, гудит от топота копыт деревянный мост Султан-Валидэ на Золотом Роге, хлопают бичи, раздаются крики водоносов в толпе, кипящей на набережной Галаты…
Обоняние: Оттуда, из товарных складов, возбуждающе пахнет ванилью и рогожами колониальных товаров; с пароходов – смолой, кокосом и зерновым хлебом, сыплющимся в трюмы, от воды, взбудораженной винтами и веслами – огуречной свежестью…
Визуальное восприятие: Солнце меж тем скрывается за Стамбулом – и багряным глянцем загораются стекла в Скутари, мрачно краснеет кипарисовый лес его Великого кладбища, в фиолетовые тоны переходит…
(Далее совмещение всех элементов восприятия) …сизый дымный воздух над рейдом, и возносятся в зеленеющее небо печальные, возрастающие и замирающие голоса муэззинов <…>
Описание компонентов произведения, обладающих повышенной значимостью и семантической насыщенностью, то есть мотивов, активно причастных к теме и концепции (идее) произведения, невозможно без краткой презентации религиозно-культурологического контекста.
Понятие, на котором строится весь текст – суфизм. Суфизм – это мистическое направление в исламе. Для суфизма характерно стремление к постижению тайн веры методом мгновенного озарения, которое приходит через музыку и танец. С мистической точки зрения первым аспектом, который делает интеллект сознающим проявление, является звук; следующим аспектом является свет (цвет). Таким образом объясняется пристальное внимание героя к звучащим и видимым деталям, его восприимчивость как слушателя и созерцателя.
Суфизм основывается на богатой литературной, художественной и музыкальной традиции[10]. Участвуя в этой церемонии, кружащиеся дервиши стремятся возвыситься, стать ближе к небу и Богу. Церемония Сама является мистическим путешествием человека, его духовным восхождением к совершенству.
В тексте флейта – основной инструмент.
Музыка (gushehs) отражает «путь и поведение» суфия, странствующего в поисках истины. Мелодичные узоры и изменения тональности изображают суфия, который в поиске иногда плачет как suz-o-godaz (название мелодии, означающей «плач»); (ср. голоса флейт, жалобная печаль которых уже перешла в упоение этой печалью), иногда испытывает крушение надежд как jameh-daran (мелодия, называемая 'рвущий одежду'), порой, как dad ('вопящий'), и иногда ищет спасение в бунте, как hesar ('тюрьма'), чтобы освободить себя из тюрьмы эго. Суфизм неотделим от классической персидской музыки. К некоторым особенностям, придающим суфийской музыке ее отличительные черты относятся: особые ритмические узоры, использование суфийской поэзии, которая смешивается с мелодией в своеобразной манере, и использование tarji-band (форма повторения определенных концовок).
Это имеет непосредственную связь с тем, что мы можем наблюдать в тексте Бунина, у которого под музыкой, помимо собственно восточной, уже будут подразумеваться звуки как таковые, каждый из которых будет нести отдельную семантическую и семиологическую нагрузку. Широкое понимание «музыки» (как звуков) в этом тексте непременно подвергает ее классификации/систематизации.
Так можно выделить музыку:
· Музыку города современного
· Музыку каждого топонима (урбанонима (названия городских объектов), астионима (названия городов), гидронима) как историко-культурологического события.[11]
· Звуки людей (голоса, техника[12], музыкальные инструменты) и звуки животных (приятные[13] и неприятные[14])
· Звуки природы (деревья, море)
· Музыку христианства и музыку ислама
Музыка / звуки здесь противопоставлены тишине, молчанию, так как суфийская музыка берет начало именно в нем. Ее умиротворенность и спокойствие выражают вечную Истину в обрамлении звуков, принадлежащих миру внешних форм, в то время как Истина эта существует вне всяких форм, определений и уточнений. Покой и свет этой музыки – печать мира Духа, наложенная на мир форм. Корень каждого мелодичного звука формируется в глубинах обширного мира молчания, лежащего за пределами любого звука. Герой вслушивается во внутреннюю музыку всего живого и поверх шума повседневности слушает музыку Востока и музыку Молчания: «…засыпаю среди криков, несущихся с улицы, стука сторожей, говора проходящих под окнами и нескладной, страстно-радостной и в то же время страстно-скорбной восточной музыки, прыгающей в лад с позвонками».
Музыка молчания – это, конечно, символичное название для этого текста, это герой находит на исторических местах:
Чем дальше поднимаешься по улице, идущей слегка в гору, влево, тем все тише и безлюднее становится вокруг. И уже совершенное безлюдье царит у высоких ворот Старого Сераля, при входе в его запущенные сады и широкие дворы… За внутренними стенами Сераля, охраняющими покои, недоступные для европейца, расцветают под надзором евнухов те редкие цветы девичьей красоты… розовым цветом цветут чащи деревьев в оврагах возле Старого Музея…В мире, в котором я существую, нынче весеннее утро, здесь - тишина, узорчатые тени, пение птиц и незримое присутствие девушек за стенами мертвых дворцов. Я заглядываю в их ворота, в аллею платанов за воротами, выходя на горячий солнечный свет, на зеленый Двор Янычар. Древний дуплистый Платан Янычар дремлет на припеке возле тысячелетней св. Ирины…
<...> светлая, безмятежная тишина, чуждая всему миру, царит кругом, тишина, нарушаемая только плеском и свистом голубиных крыльев в куполе, да певучими, печально-задумчивыми возгласами молящихся, гулко и музыкально замирающими среди высоты и простора, среди древних стен, в которых немало скрыто пустых амфор-голосников.
Можно попробовать соотнести композицию поэмы с композицией суфийской мелодии. Система построена так, что за основу взята одна определенная нота; ею мелодия начинается и к ней она постоянно возвращается. В нашем случае взята фигура Саади, которая вшивается в расшитую композицию своим именем и всем, что с ним связано, всем религиозно-культурологическим мифом/пространством/контекстом.
Ритм и метр этой музыки таким образом меняют взаимоотношения героя и обычного времени: есть очень быстрые и правильные ритмы и мгновения тишины, незаполненной никакими ударами или иными формами отсчета времени. Такой рассказ, как и Мир – тоже песня, сотканная из гармонических звуков, составляющих мелодию.
Для выражения своей истины, суфизм использует различные доступные ему средства – искусство ткачества и искусство стрельбы из лука, архитектуру и музыку, логику и традиционную теософию (хикмат-и илахи). Цель суфизма – возвести человека, существующего в мире форм, из этого мира в мир Духа.
Форма – завеса, скрывающая духовный мир; но в то же время форма – символ духовного мира и лестница, посредством которой достижимо единство с ним. Поэт Авхади Кирмани сказал:
Я изучаю форму (сурат), пользуясь глазом, поскольку в форме - путь Духа (ма’на). Это мир форм, и мы живем, заключенные в них; дух не увидеть без участия формы.
Это вполне соотносится с тем, что проделывает герой в очерке Бунина. Его маршрут – экскурсия – это символический Путь того же суфия, того же Саади.
Суфий – человек, верящий в возможность непосредственного приобщения к Всевышнему, подчиняет свою жизнь одной этой цели. Это же ассоциируется с Дорогой. Сами суфии именуют себя людьми Пути, имея в виду Путь к истине.
Посмотрим, что происходит с героем ближе к концу очерка: самой последней инстанцией оказалась башня Христа. Это – точка, в которой завершается Путь. Символическое достижение цели.
Зато как прохладно в жерле башни Христа!
Сладок среди вони и плесени базарных улиц, среди чада простонародных таверн и пекарен, свежий запах овощей и лимонов, но еще слаще после галатской духоты чистый морской воздух. Медленно поднимаемся мы по темным лестницам возле стен башни, достигаем ее круглой вышки - и выходим на каменный покатый балкон…