Малахитовая шкатулка – материальный символ «каменной силы» малахита. Это символ красоты, которая дается одному человеку, да и то тесно связанному с тайной силой… Вообще же шкатулка – классический женский символ, «символ сюрприза, загадочного, пугающего и манящего»[8]. В истории с малахитовой шкатулкой Хозяйка выступает соблазнительницей мужчин и соперницей земных женщин. С этой точки зрения становится понятно, почему она отказывает в помощи женатым мужчинам. И Степан, и Данила общаются с ней до брака. Однако уровень постижения героями «каменной силы» Хозяйки различен. Степан добывает малахитовые глыбы, о дальнейшей судьбе которых он не задумывается. Не С этой точки зрения становится понятно, почему она отказывает в помощи женатым мужчинам. И Степан, и Данила общаются с ней до брака. Однако уровень постижения героями «каменной силы» Хозяйки различен. Степан добывает малахитовые глыбы, о дальнейшей судьбе которых он не задумывается. Не понимает он, и тайны малахитовой шкатулки-завещания понимает он и тайны малахитовой шкатулки-завещания
Шкатулка становится символом тайны, связавшей навечно Степана и Хозяйку, символом совершившегося между ними тайного брака. Она, безусловно, предназначена не для земной невесты Степана Настасьи, которая «простой человек, обыкновенный», а для «чудесного ребенка» Танюшки, классического образца «подменыша» – плода горного духа и смертного человека. Поэтому закономерно, что только одна Танюшка может оценить магию чудесного подарка Хозяйки. Так что «если на Настасью малахитовые украшения… веют холодом, то дочери от них тепло.
6. Образ повествователя – рассказчика дедушки Слышко
Исследователи неоднократно указывали на системность отношений текстов в корпусе сказов П.П. Бажова. Образ рассказчика и характер повествования играют важную роль в формировании единства «сказового мира». В сущности, рассказчик – дед Слышко – выступает в роли единственно-компетентного знатока описываемого мира. Фрагментарность хода повествования определяется положением рассказчика – «наверху и в центре» описываемого мира в буквальном смысле это караулка на Думной горе, откуда на большую часть локальных «привязок» рассказчик может «указывать рукой». Автор формирует безусловное доверие к рассказчику и к тому миру, который он созидает, – включая элементы фантастики. Причем, по словам Д.В. Жердева, «для самого рассказчика «мир сказов» не есть его порождение, но поле коллективного опыта, поле знания сказового социума, содержащее систему архетипов, смыслов, ценностей, эстетических и моральных норм, требований и табу, представлений, сюжетов и навыков этого мира. Слышко же выполняет при этом мире функцию транслятора – медиатора, репрезентирующего этот мир и включающего его в систему отношений мира реципиентов» [9].
В сказах 40‑х годов образ рассказчика изменяется. П.П. Бажов отмечал: «В сущности, Хмелинин старым Гумешевским рудником ограничивался, все остальное идет не от его имени»[10]. По словам М.А. Батина, новый рассказчик – «типичный представитель старшего поколения советского рабочего класса, с чертами, присущими только советским людям»[11].
При выявлении связи между прошлым, настоящим и будущим особую значимость приобретает мотив памяти. Так, в сказе «Шелковая горка» рассказчик, критикуя авторов книг по истории Невьянского завода, замечает, что не сами Демидовы сделали себе славу, а замечательные мастера, оказавшиеся незаслуженно забытыми. Целью повествования становится рассказ о «тех людях, кои самих Демидовых столь высоко подняли, что их стало видно на сотни годов» [12]. В настоящем, когда «старинная работа в полную силу оценена»[13], наградой талантливым предкам становятся память и признательность благодарных потомков. Таким образом, выявляется роль рассказчика: как и другие заводские старики, он служит поддержанию связи времен, напоминает о значимости механизма памяти. Через категорию исторической памяти, через механизм воспоминания (повествования) о давно прошедшем, талантливые мастера обретают вторую – подлинную, по мысли рассказчика, – жизнь в настоящем времени. Как отмечала Л.И. Скорино, именно заводские старики выполняют важную социокультурную функцию: они являются хранителями мировоззренческого и социального опыта. По словам исследовательницы, «приисковые старые рабочие служат великому делу – связи времен»[14].
7. Хозяйка медной горы
Хозяйка Медной горы – владелица земных богатств, демоническое создание; в любом контакте с ней содержится потенциальная опасность: «Хозяйка эта – Малахитница-то – любит над человеком мудровать»[15]; «Худому с ней встретиться – горе, и доброму – радости мало»[16]. В то же время очевидна женская природа Хозяйки, этим объясняется поведение мужчин: «Парень испужался, конечно, а виду не оказывает. Крепится. Хоть она и тайна сила, а все ж таки девка. Ну, а он парень – ему, значит, и стыдно перед девкой оробеть»[17].
Малахитница ищет себе жениха, поэтому часто заманивает в свои владения молодых мастеров и испытывает их. В сказе «Травяная западенка», основанном на пародировании кладоискательских тайн, подчеркивается, что Хозяйка Медной горы «женатым не пособляет»[18]. В своих поисках жениха Хозяйка использует различные мотивы, в том числе и жажду познания человеком тайны прекрасного. Малахитница испытывает мастеров – Степана, Андрюху Соленого, Данилу – на смелость («Мне как раз такого и надо, который никого не боится»[19]; «Видно, Хозяйка горы смелость мою пытает. Это, говорят, у ней первое дело»[20], некорыстливость («…не обзарился ты на мои богатства…» [I, 56], верность («…не променял свою Настеньку на каменну девку…»[21]. Самым трудным испытанием оказывается испытание памятью: «Все будет устроено, и от приказчика тебя вызволю, и жить безбедно будешь со своей молодой женой, только вот тебе мой сказ – обо мне, чур, потом не вспоминай. Это третье мое тебе испытание будет»[22]. Степан не может забыть слез «каменной девки», как не может изменить слову, данному Настеньке. Он «принимает смерть» с этими слезами, оказавшимися «редкостным камнем», – медным изумрудом – на Красногорском руднике, где встретил Малахитницу в первый раз.
Последствия контакта с Хозяйкой Медной горы проявляются в дальнейшем в жизни и смерти мастеров. Степан находит «малахитовую глыбу во сто пуд», поскольку «он все нутро горы вызнал и сама Хозяйка ему пособляла»[23]. Данилу все называют «горным мастером. Против него никто не мог сделать»[24].
Печать «потусторонности» лежит на детях мастеров – Танюшке и Митюньке. Танюшка «на заводских девчонок будто и вовсе не походит». Степан сравнивает зеленые глазки дочери с малахитом, черные волосы – с землей и зовет девочку Памяткой. Только ей впору украшения из малахитовой шкатулки, подаренной Хозяйкой Медной горы Настасье. Она, неласковая даже к членам своей семьи, «льнет» к малознакомой страннице; та называет ее «доченькой да дитятком», ни разу не поминая «крещеное имечко». Настасья же на вопрос, кем ей приходится Танюшка, отвечает: «Дочерью люди зовут». Ненароком, будто бы случайно Настасья определяет истинную – сверхъестественную, инфернальную – сущность Танюшки. Все выявленные маркеры «инаковости» позволяют предположить, что Танюшка – дочь Степана и Хозяйки. Вероятно, Малахитница подменила ребенка, что проговаривается и самой Настасьей: «Красота-то красота, да не наша. Ровно бы кто мне подменил девчонку»
8. Образы животных
Образ Великого Полоза
Центральным животным персонажем ряда сказов выступает Великий Полоз. В мировом рабочем фольклоре встречается множество его аналогов: дракон, змея, змей, царь (цариица) ужей, ящерица. «Будучи связанными с подземным мраком, они воплощают в себе хтоническое начало».[25] Их отличительным свойством выступает тесный контакт с землей (способ передвижения, место обитания) и миром мертвых (посредническая функция). В устной поэзии горняков сохраняется отличие змеи от змея, хотя оба эти персонажа рабочим известны. Змей соотносится преимущественно с водой, огнем, ветром; змея – с нижним миром. Лингвисты считают понятия «змея» и «земля» этимологически родственными. Еще И.И. Срезневский отмечал переосмысление семантики словоформы «змея» под влиянием словоформы «земля» в Остромировом Евангелии XI века, где зафиксирована форма «змлия».[26] «Змея» – буквально «земляная, ползающая по земле»[27] В отличие от сказочного родственника, она немногоголова, не жжет людей огнем, не топит в воде, не поглощает, не похищает, не сражается с героем.
Образ Полоза выписан П.П. Бажовым в полном соответствии с фольклорной традицией, подтверждением чему является не только широкое бытование представления о гигантском змее в горняцкой среде Среднего Урала, Башкирии и Алтая, но и наличие типологически сходных персонажей в поэтическом творчестве горнорабочих Западной Европы. Полоз властен над всем золотом, может опоясать его, притянуть к себе: «Где он пройдет – туда оно и подбежит»[28]. Недаром дочь Полоза носит имя Золотой Волос – золотые прожилки в породе ассоциируются у старателей с ее прядями – «Коса у ней золотая и длиной десять сажен. Речка от этой косы горит, что глаза не терпят»[29]. Традиционный облик Полоза – огромная змея, хотя он способен «оборачиваться», трансформироваться. «И вот видят ребята – человека того уже нет. Которое место до пояса – все это голова стала, а от пояса шея. Голова точь-в-точь как была: только большая, глаза ровно по гусиному яйцу стали, а шея змеиная. И вот из-под земли стало выкатываться тулово преогромного змея»[30]. Мужская ипостась змея проявляется в сказе «Про Великого Полоза». «Незнакомый какой-то и одет не по-нашински. Кафтан это на нем, штаны – все желтое, из золотой, слышь-ко, поповской парчи, а поверх кафтана широкий пояс с узорами и кистями, тоже из парчи, только с зеленью. Шапка желтая, а справа и слева по ней красные зазорины, и сапожки тоже красные. Лицо желтое, в окладистой бороде, а борода вся в тугие кольца завилась. Только глаза зеленые и светят, как у кошки. Мужик… грузный. На котором месте встал, под ногами у него земля вдавилась»[31] Цвет одежды в данном случае символизирует золотые залежи, ведь желтый и красный – функциональные эквиваленты огня, второй ипостаси золота. Огненная сущность проявляется также в том, что Полоз оставляет после себя участки выжженной земли. Избыточный вес персонажа объясняется тяжестью драгоценного металла. Яркое свечение глаз и желтый отлив кожи – телесные аномалии, выдающие сверхъестественную суть. Вычурность и богатство одежды характеризует ее носителя как «чужака».