До сих пор не существует ясной периодизации творческого пути Клейста, и это обстоятельство обычно упускается исследователями из виду. Ранняя драма, «античная драма», реалистическая комедия, романтическая драма и, наконец, патриотическая драма - такова приблизительная и отнюдь не строгая схема драматургии писателя.
Значительное место в художественном наследии Клейста занимают новеллы. В них, в основном, разрабатываются те же проблемы, что и в драматургии.
Клейстом написано восемь новелл: «Найдёныш» («Der Findling»), «Землетрясение в Чили» («Das Erdbeben in Chili»), «Маркиза д’О»(«Die Marquise von O…»), «Обручение на Сан-Доминго» («Die Verlobung in St. Domingo»), «Поединок» («Der Zweikampf»), «Локарнская нищенка» («Das Bettelweib von Locarno»), «Святая Цицилия, или Власть музыки» («Die Heilige Cäcilie oder die Gewalt der Musik»), в том числе и единственная повесть «Михаэль Кольхаас» («Michael Kohlhaas. Aus einer alten Chronik»).
Г. Клейст в большинстве своих новелл строго держится специфики жанра, строя повествование вокруг одного основного события и рассказывая о самых невероятных происшествиях как о заведомых «былях». Невероятность у Клейста не переходит в диалектику (как это часто бывает у других немецких романтиков), указание времени и места, всевозможные бытовые подробности создают правдоподобный фон, конкретно оттеняющий исключительность событий. Только в «Локарнской нищенке» и отчасти в «Святой Цицилии» Клейст вводит столь излюбленными романтиками чудеса, но при этом «Локарнская нищенка» стилизована не под сказку, а под быличку, а «Святая Цицилия»- под легенду, то есть жанры, претендующие на достоверность. Явление пугающего привидения в «Локарнской нищенке» передаётся с холодностью объективного наблюдателя-хроникёра.
Клейст использует некоторые традиционные авантюрно-новеллистические мотивы, но трактует их нетрадиционно или трансформирует сами мотивы до неузнаваемости. Так, мотив избежания позора за невольный грех и восстановление поруганной чести за счёт счастливого узнавания парадоксально преображён в «Маркизе д’О».
Таким образом, автор отворачивается от традиционных вариантов новеллы как комической, так и трагической; он создаёт свой особенный тип героико-трагической новеллы. Столь важный для традиционной новеллы счастливый/несчастливый финал для Клейста не столь существенен. Для него важнее практическое решение моральной проблемы, а героическая стойкость может привести как к спасению («Маркиза д’О»), так и к гибели («Обручение на Сан-Доминго»). Исключительные происшествия у Клейста обычно являются частью некоего катастрофического события, затрагивающего судьбы многих людей, и вместе с тем порождают глубинные события, сотрясающие не только материальное бытие, но и переворачивающие духовный мир основных героев повествования.
В новеллах внутренний мир личности, сотрясённый внешними событиями, должен противостоять неустойчивому миру не только поисками и личной ситуацией, но и героической защитой нравственных ценностей, ведущей в конечном счёте к гармонизации мира.
«Граничные» ситуации пробуждают в личности её героические возможности, в этот ответственный момент как бы происходит дозревание личности и одновременно её самопознание, диктующие затем ей твёрдую линию поведения. Поведение это может казаться со стороны эксцентричным, нелепым или смешным, но его героическая сущность при этом не поколеблется. Индивидуальный героический акт оказывается выше социальных предрассудков.
У Клейста ситуация является исходной не только для внешних, но и для внутренних действий, которые развёртываются параллельно с внешними и взаимодействуют с ними. В отличие от других романтиков писатель изображает странное поведение - результат странных обстоятельств, но не странные характеры.
В новеллах Клейста присутствует сильнейшее драматическое напряжение, само повествование разбивается часто на серию ярких эпизодов, имеющих характер, сходный с драматическими сценами. И всё же Клейст не выходит за границы жанра и нисколько не нарушает специфику новеллы. Ведь структура новеллы включает концентрацию действия и известный драматизм. И то и другое доведено Клейстом, можно сказать, до предела.
Клейст создал двухчастную композицию новеллы: два последовательных (включая предысторию) или параллельных сюжета прикрепляются как к шарнирам к тем же поворотным пунктам. Таким образом, удаётся драматически спрессовано передать целую «историю», которая могла бы составить длинную повесть.
В двух мирах живёт его душа - в самом жарком, тропическом зное фантазий и в самом трезвом, самом холодном, объективном мире анализа,- поэтому раздвоено его искусство, и каждая половина безудержно стремится к своему полюсу.
Часто драматурга Клейста соединяют с Клейстом - новеллистом, называя его просто драматургом. В действительности же две эти формы воплощают полярность, двойственность его внутреннего «я», доведённого до последнего рубежа: драматург Клейст набрасывается на свой материал, накапливает его лихорадочными ударами своего пульса; новеллист Клейст преодолевает своё участие в повествовании, насильно подавляет себя, остаётся в стороне, чтобы его дыхание не проникло в рассказ.
Противоречие немецкой действительности, кризис гуманистического идеала - всё это окрашивает драмы и новеллы Г. фон Клейста в мрачные тона, наполняет их кричащим диссонансом, протестом отчаявшегося человека, ненашедшего пути в героический, свободный мир.
Таким образом, искусство Клейста всегда стремится к превосходной степени.
Глава ΙΙ Правда и мистификация в комедии «Разбитый кувшин»
В комедии «Разбитый кувшин» перед читателями представлена Германия конца ΧVΙΙΙ века, хотя Клейст и перенёс действие пьесы в Голландию. Здесь голландский колорит играет второстепенную, чисто декоративную роль.
События комедии развиваются в голландской деревушке Гейзум близ Утрехта. Содержание произведения - судебное разбирательство по иску Марты Рулль, касающемуся разбитого кувшина. Комичность ситуации состоит в том, что судье Адаму приходится, да ещё и в присутствии приехавшего ревизора Вальтера, разбирать дело, главным виновником которого является он сам. Адам тщетно пытается замести следы своей причастности к истории, в результате которой он разбил кувшин, гордость фрау Рулль. В ходе процесса нити происшествия постепенно распутываются, и Адаму, несмотря на всю его изворотливость, становится всё труднее доказать свою невиновность.
Клейст обращает внимание на то, что каждый персонаж комедии явился на суд со своими интересами. Кто-то побывал накануне вечером у Евы и разбил кувшин. Марта пытается выяснить, кто это сделал, и требует возместить ущерб. С её слов становится ясно, что вещь дороже дочери. Все мысли и разговоры Марты лишь о кувшине. Она также подробно рассказывает всю историю разбитого горшка:
Кувшин, кувшинам всем кувшин,- расколот.
…А здесь, посереди, в священной митре
Архиепископ аррасский стоял,
Да в преисподнюю и провалился…
(3.78 - «… Der Krϋge schönster ist entzwei geschlagen... Hier in der Mitte, mit der heligen Mutze, sah man den Erzbischof von Arras stehn; Den hat der Teufel ganz und gar geholt...» 2). Уморителен многословный панегирик её разбитому кувшину. Но здесь, не без основания, А. В. Карельский разглядел «символ безвозратно разрушенной первозданной цельности мира - а это и сквозная тема Клейста-трагика».
Следующий персонаж - Фейт. Он пришёл с надеждой вернуть подарок, вручённый его сыном Еве, о чём герой прямо и говорит:
Я шёл сюда, сыновней правдой крепок,
Чтоб по решенье тяжбы их сговор
Рассторгнуть тут же да взыскать с девчонки
За ладанку с серебряной цепочкой…
(3.103 - «Von seiner Unschuld völlig ϋberzeugt, kam ich hierher, nach abgemachten Streit Sein ehelich Verlöbnis aufzulössen, und ihm das Silberkettlein einzuforden...» 2).
Суд же интересует прежде всего дыра в кувшине:
Ваш распавшийся союз
До дела не касается нисколько.
Дыра- вот в ней суть. А не в уделах,
Которые сданы были на ней.
(3.79 - «Erlaβt uns das zerscherbte Paktum, wenn es zur Sache nicht gehört. Uns geht das Loch nichts die Provinzen an, die darauf ϋbergeben worden sind» 2).
Судья Адам - одна из ключевых фигур в пьесе. Это нашкодивший ловелас, пройдоха, который вынужден был раскрывать преступление, совершённое им самим. Вот что пишет о нём Самарин: «Постепенно, деталь за деталью вскрывается продажный и бесчеловечный характер той «законности», которую представляет Адам» (3.14). Клейст рисует Адама как взяточника и неряху.
Беспорядок, хаос творится в мыслях судьи. С самого начала пьесы и до конца он «сеет» ложь, тщательно скрывая правду, которую никто не должен знать: ловко запутывает дело, уходит от прямых вопросов, выдвигает две версии о пропаже своего парика, без которого Адам не может вести тяжбу:
1) парик утащила кошка и вывела там котят;
2)накануне он уснул, и парик вспыхнул от свечи.
Не менее примечателен и сон Адама, имеющий важное значение. Перед началом судебного процесса он рассказывает писцу Лихту:
Мне снилось, будто я истцом задержан
И будто в суд меня он приволок,
Что, в свой черёд, с своих судейских кресел,
Задав себе здоровый нагоняй,
Я сам себя и засудил в оковы
… А там, в одном лице судья и жертва,
Мы оба скрылись в лес искать ночлега.
(3.62 - «Mir träumt, es hätt ein Kläger mich ergriffen und schleppte vor den Richstuhl mich; und ich, ich säβe gleichwohl auf dem Richtstuhl mich dort, und schält und hunzt und schlingelte mich herunter, und judiziert den Hals ins Eisen mir. ... Drauf wurden beide wir zu eins, und flohn, und muβten in den Fichten ϋbernachten» 2).
Здесь показан момент рождения сознания, когда оно утрачивает единство и цельность. По поводу этого А. В. Карельский говорит, что «Клейст обращается к горестной теме разлада, раздвоения человеческой души… У него два креста: жестокий мир вне его - напряжённейшее противоречие внутри, в самой душе».