Смекни!
smekni.com

Космизм Есенина как зарождение темы богоборчества (стр. 1 из 6)

Мир - это единство человека и космоса.

"Человек есть ни больше, ни меньше, как чаша космических обособленностей" и наступит время, возвещает поэт, когда "опрокинутость земли сольется в браке с опрокинутостью неба".

Кто усомнится теперь в жизненной достоверности поэтических пророчеств Есенина, когда устами космонавтов мы можем подтвердить: "Верха и низа в ракете, собственно, нет, потому что нет относительной тяжести... Мы чувствуем верх и низ, только места их сменяются с переменой направления нашего тела в пространстве". Это ведь и есть мир, где "опрокинутость земли сольется в браке с опрокинутостью неба". Конек с крыши есенинской избы умчался в небо, разрастаясь до объема земли, а Млечный Путь стал "дугою" в его упряжи:

Пой, зови и требуй

Скрытые брега;

Не сорвется с неба

Звездная дуга!

Поэтическое слово таит в себе мироздание, предвещая космическое будущее Руси:

И чуется зверю

Под радугой слов:

Алмазные двери

И звездный покров.

("Отчарь")

Поэт чувствовал себя странником, несущим на плечах "нецелованный мир" вселенной:

Свят и мирен твой дар,

Синь и песня в речах,

И горит на плечах

Необъемлемый шар!..

Закинь его в небо,

Поставь на столпы!

Там лунного хлеба

Златятся снопы.

("Отчаръ")

В те времена "космизм" Есенина мог казаться да и казался наивным, как, в частности, и "космизм" Циолковского, и слова не признанного в то время ученого прямо перекликаются со словами признанного и популярнейшего поэта:

"Мне представляется... что основные идеи и любовь к вечному стремлению туда - к Солнцу, к освобождению от цепей тяготения - во мне заложены чуть ли не с рождения" (К. Циолковский). Освоение космоса принесет человеку "горы хлеба" и "бездну могущества", писал Циолковский. Об этом же говорил поэт:

Плечьми трясем мы небо,

Руками зыбим мрак

И в тощий колос хлеба

Вдыхаем звездный злак.

("Октоих")

Космическое родство ученого и поэта дает нам уникальную возможность почувствовать собственно поэтический смысл космических метафор Есенина.

Сила и могущество космоса для Есенина чуть ли не то божественное, чему он поклоняется.

Вот растет фольклорное древо Млечного Пути, небесный кедр:

Шумит небесный кедр

Через туман и ров,

И на долину бед

Спадают шишки слов.

Поют они о днях

Иных земель и вод,

Где на тугих ветвях

Кусал их лунный рот.

Здесь же под небесным Маврикийским дубом сидит дед поэта в звездной шубе и в шапке-месяце:

И та кошачья шапка,

Что в праздник он носил,

Глядит, как месяц, зябко

На снег родных могил.

И тогда сквозь прорастающий светом снег поэт слышит голос о будущем космическом рождении человека:

"Восстань, прозри и вижди! –

Неосказуем рок.

Кто все живит и зиждет –

Тот знает час и срок...

И облак желтоклыкий

Прокусит млечный пуп.

И вывалится чрево

Испепелить бразды...

Но тот, кто мыслил девой,

Взойдет в корабль звезды".

"Дева" - душа народа, она ведет к звездам. Образ рождения Руси для Есенина в прошлом и в будущем связан с космосом:

О Русь, приснодева,

Поправшая смерть!

Из звездного чрева

Сошла ты на твердь.

Для поэта вектор будущего простирается ввысь к небу. К небу обращает он свои слова:

Уйми ты ржанье бури

И топ громов уйми!

Пролей ведро лазури

На ветхое деньми!

И дай дочерпать волю

Медведицей и сном,

Чтоб вытекшей душою

Удобрить чернозем...

Космос требует новых ритмов, других размеров, диктует смелую головокружительную метафору. Здесь ковш Большой Медведицы черпает волю сном. Здесь небо изливает ведром лазури, а вытекшая душа удобряет чернозем русских "небесных пажитей". Отказ от рифмы в поэме "Преображение" продиктован все тем же стремлением вырваться на волю из привычных оков:

Ей, россияне!

Ловцы вселенной,

Неводом зари зачерпнувшие небо...

Светлый гость в колымаге к вам

Едет.

По тучам бежит

Кобылица.

Шлея на кобыле -

Синь.

Бубенцы на шлее -

Звезды.

Прорастание колоса и звезды даст новый урожай слова:

И от вечера до ночи,

Незакатный славя край,

Будет звездами пророчить

Среброзлачный урожай.

Сеятель слова, ловец вселенной, собирающий звездный урожай, неводом слова вытягивающий звездный улов, - таков образ Есенина в 1917 году.

Вектор поэзии Есенина до 1917 года был направлен к небу, к космосу, к вселенной, как к недостижимому и вечному, перед чем трепещет не только он, но и тысячи и сотни тысяч людей.

Пройдет год, и небо превратится в колокол, где язык - месяц, а звонарь - поэт, взывающий к "вселенскому братству людей":

Крепкий и сильный,

На гибель твою

В колокол синий

Я месяцем бью.

В этом отрывке воочию видно как сменяется вектор направленности есенинской поэзии; он теперь если не полностью направлен к земле, то уже в поэзии, обращенной к космосу нет того трепета и восторга, а есть прямое подчинение ее как своим нуждам, так и нуждам всего человечества.

Вселенная и революция перемежаются, где Есенин может сам управлять вечными ее законами, т.е. «в колокол синий месяцем бить».

Но в тоже время в его поэзии воскресает древний образ космического человека из Глубинной книги. Он заполняет своим телом вселенную, его кожа - небо, его зрение - солнце, его дыхание - ветер:

До Египта раскорячу ноги,

Рискую с вас подковы мук...

В оба полюса снежнорогие

Вопьюся клещами рук.

Коленом придавлю экватор

И, под бури и вихря плач,

Пополам нашу землю-матерь

Разломлю, как златой калач.

И в провал, отененный бездною,

Чтобы мир весь слышал тот треск,

Я главу свою власозвездную

Просуну, как солнечный блеск.

Здесь заметно уже полное покорение вселенной; он – Сергей Есенин ее хозяин, он – Бог. Он может самостоятельно управлять всеми вселенскими законами.

Этот образ напоминает и древнеегипетское изображение неба в виде человеческой фигуры, дугой распростершейся над землей, и другую средневековую гравюру, где странник, дошедший до "конца света", пробивает головою небо, глядя - что там за его пределами. Появляется и новый образ - вселенная в упряжке земли, вспахивающая землю для нового урожая.[4]

Пятками с облаков свесюсь,

Прокопытю тучи, как лось;

Колесами солнце и месяц

Надену на земную ось...

И вспашу я черные щеки

Нив твоих новой сохой;

Золотой пролетит сорокой

Урожай над твоей страной.

Для крестьянского поэта Есенина хлеб земной и небесный - одна краюха. Жатва словесная, и жатва космическая, и жатва земная - единый труд. Его полет к небу не от земли, а вместе со всей землей. Его земля - небо, небо - земля.

Там, за млечными холмами,

Средь небесных тополей,

Опрокинулся над нами

Среброструйный Водолей,

Он Медведицей с лазури –

Как из бочки черпаком.

В небо вспрыгнувшая буря

Села месяцу верхом.

В вихре снится сонм умерших,

Молоко дымящий сад,

Вижу, дед мой тянет вершей

Солнце с полдня на закат.

Деревянный резной конек превратился в огненного коня, несущего землю к небу. Он и не мог быть другим, этот конь, в огне 1919 года:

Сойди, явись нам, красный конь!

Впрягись в земли оглобли.

Нам горьким стало молоко

Под этой ветхой кровлей...

Мы радугу тебе - дугой,

Полярный круг - на сбрую.

О, вывези наш шар земной

На колею иную.

Так промелькнули и умчались небесные кони в поэзии Есенина. Эта вспышка космических метафор длилась два года - с 17-го по 19-й, а потом стихи обрели привычную ритмику, образ мира-космоса постепенно отошел на второй план, так в древней живописи поздний слой закрывает ранний, не уничтожая его. [2;78]

Внутренний космический огонь - в глубине поэзии Есенина, он похож на пламенные белые блики в темной живописи Феофана Грека. Это огонь изнутри, отсвет космического пламени. Есенин не повторялся, но и не отказывался от былых прозрений.

Сейчас трудно определить, кто на кого влиял, но космос Есенина удивительно схож с космосом Хлебникова и Маяковского. Это сходство разных поэтов в обращении к одной теме свидетельствует о вполне объективной закономерности рожденья космической метафоры в русской поэзии тех лет. От "Облака в штанах" Маяковского к поэмам Есенина 1917-1919 годов, от поэм Есенина к "Ладомиру" Велимира Хлебникова пролегает путь непрерывный. Этот светящийся звездный пунктир на время скрылся из поля зрения, как скрывается видимый путь той или иной планеты от земного зрения телескопов. Но астрономы знают: пройдет время и в намеченный срок звезда засияет снова. [2;101]

Окинем общим взглядом мир космических метафор Есенина. Небо - необъемлемый звездный шар на плечах поэта, конь, несущий ввысь запряженную землю, алмазная дверь, корова, рожающая золотого телка - солнце, колокол с языком месяца, ведро лазури, пролитое на землю, звездный зипун деда, сидящего на завалинке в шапке месяца, звездные нивы и пажити, прорастающие колосьями звезд, море, таящее звездный улов, развернутая книга со звездными письменами и, наконец, "власозвездная" глава самого поэта.

Млечный Путь - дорога в небо, небесный кедр, звездная дуга в упряжке небесного коня, звездная пуповина, связующая небо и землю.

Звезды - колосья хлеба, колосья слов, далекие и близкие предки, корабли, уносящие в небесную высь.

Земля - телега в оглоблях небесного коня, золотой калач, теленок, рожденный небом.