"В пустой избе стоял горячий, спёртый воздух. Солнце сквозь маленькие, склеенные из кусочков, мутные стекла било жаркими лучами на покоробленную доску стола, которую, вместе с крошками хлеба и большой ложкой, черным роем облепили мухи" . (Из р-за "Кастрюк".)
"Все постройки на старинный лад – низкие и длинные. Дом обшит тесом; передний фасад его глядит во двор только тремя маленькими окнами; крыльца– с навесами на столбах; большая соломенная крыша почернела от времени"
. (Из р-за "В поле".)
Или вот такое описание крестьянского жилища в средней полосе России:
"Вот богатый двор. Старая рига на гумне. Варок, ворота, изба – всё под одной крышей, под старновкой в начес. Изба кирпичная, в две связи, простенки разрисованы мелом; на одном – палочка и по ней вверх – рогульки, - елка, на другом что-то вроде петуха; окошечки тоже окаймлены мелом – зубцами"
.
Не менее точен Бунин и в описании народных костюмов ("Антоновские яблоки"):
"Толпятся бойкие девки – однодворки в сарафанах, сильно пахнущих краской, приходят "барские" в своих красивых и грубых, дикарских костюмах, молодая старостиха, беременная, с широким сонным лицом и важная, как холмогорская корова. На голове ее "рога" - косы положены по бокам макушки и покрыты несколькими платками, так что голова кажется огромной; ноги, в полусапожках с подковами, стоят тупо и крепко; безрукавка – плисовая, занавеска длинная, а понева – черно-лиловая с полосами кирпичного цвета и обложенная на подоле широким золотым "прозументом" .
"Мещанин, в ситцевой рубахе и обтертых докрасна опойковых сапогах, торчал возле стола, осев на одну ногу и касаясь земли носком другой, – безобразной, с высоким подъёмом, с большим каблуком, – выставив кострец, и, как обезьяна, с необыкновенной ловкостью и быстротой грыз подсолнухи, не спуская своих бельм с Захара" . ("Захар Воробьев".)
"Вот две спускаются под гору, по каменистой дороге. Одна, крепкая, невысокая, хмурит брови и рассеянно смотрит своими черными серьезными глазами куда-то в даль, по долине. Другая, высокая, худенькая, плачет… Обе наряжены по-праздничному, но как горько плачет одна, прижимая к глазам рукава сорочки! Спотыкаются сафьяновые сапоги, на которые так красиво падает из-под плахты белоснежный подол…" . ("На край света".)
Бунин внимательно изучал "Исторические песни малорусского народа", изданные Вл. Антоновичем и М. Драгомановым, сборники Е.В. Барсова, П.В. Киреевского, П.Н. Рыбникова, делал из них многочисленные выписки . Очевидно, он был знаком и со сборниками великорусских песен И.А. Соболевского, П.В. Шейна, а также с лубочными песенниками, сборниками частушек и пословиц. Порой книжный источник явно ощущается в его произведениях. Таковы, например, фольклорные реминисценции в рассказе "На край света", где вспоминаются "величаво - грустная" дума о том, "як на Чорному морi, на бiлому каменiсидить ясен сокiл – бiлозiрець, жалiбленько квихлить – проквиляе…" . Все десять вариантов думы "Алексей Попович и буря на Черном море", опубликованные в сборнике Антоновича и Драгоманова, начинаются с образа ясного сокола, который на Черном море, на белом камне "жалiбненько квиле – проквиляе"; особенно близок к тексту Бунина вариант, где фигурирует именно "ясен сокiл - бiлозiрець", а в других думах этого же сборника мы найдем и "басурманскую каторгу", и "сиви туманя", и сизокрылых орлов, которые стали "на чорнiкудри наступати, з лоба очи видирати" . Все это – locicommunes ("общие места") украинских дум, переданные с большой точностью. Они близки русским думам, т.к. помним, что украинский язык и русский имеют общий корень – язык древнерусской народности.
В прозе Бунина использованы почти все фольклорные жанры, и каждый раз достоверность бунинского текста подтверждается или печатным, или – что еще более ценно – архивным источником. Так, например, песня "Сова ль ты моя, совка", которую Бунин цитирует, безусловно, по памяти в рассказе "Божье древо", написанном в 1930 г., зафиксирована в Тенишевском архиве. Вариант одной из самых острых антибарских сказок, рассказанной в "Сказке" , впервые был опубликован незадолго до написания рассказа; бытовал он и в Орловской губернии. Вариант этой сказки, записанный в 1898 г. в Болховском уезде, Орловской губернии, хранится в материалах Тенишевского этнографического бюро. Запись "Псалмы про сироту", обнаруженная в архиве Бунина, дает основание полагать, что обстоятельства, при которых она была сделана, легли в основу рассказа "Лирник Родион".
Со знанием дела описывает Бунин самый процесс собирания и записи фольклорных текстов. Например:
"А записывал я стих про сироту в Никополе, в жаркий полдень, среди многолюдного базара, среди телег и волов, запаха их помета и сена, сидя вместе с Родионом прямо на земле. Диктовал Родион ласково и снисходительно, повторяя одно и то же по несколько раз, и порою останавливался, сдерживая легкую досаду, когда я ошибался" . ( "Лирник Родион".) Здесь все типично: и самый процесс записи под "диктовку", и отношение Лирника к этому делу, и варьирование им текста:
"Некоторые стихи он говорил то так, то сяк, кое-что улучшая по своему вкусу" . ("Лирник Родион".) Все это хорошо знакомо любому фольклористу- собирателю, вплоть до намека лирника "насчет корчмы."
В рассказе "Забота" молодой барин обращается к мужику:
"Расскажи что-нибудь интересное, что было в твоей жизни" ; в "Сказках" к сказочнику обращена просьба:
"Ну, расскажи ещё что-нибудь, Яков Демидыч" .
Вопросы, направленные на то, чтобы разговорить сказочника, задают ему господа и в рассказе "Божье древо" . Интерес Бунина к фольклору продиктован, прежде всего, потребностью проникнуть в самую душу народа, к жизни и судьбе которого он далеко не равнодушен.
Множество портретов "носителей" фольклора находим мы у Бунина. Тут и странники, исполняющие духовные стихи, и мастера-гармонисты, и певцы, и сказочники, и частушечницы. И прежде всего – сказочник Яков Демидыч и лирник Родион.
"Бог благословил меня, - пишет о Родионе Бунин, - счастьем видеть и слышать многих из этих странников, вся жизнь которых была мечтой и песней, душе которых были еще близки и дни Богдана, и дни Сечи, и даже те дни, за которыми уже проступает сказочная древнеславянская синь Карпатских высот" . ("Лирник Родион".)
На чужбине, с болью осознавая свою уже неустранимую оторванность от Родины, от того, что любил всю жизнь и неизменно продолжал любить, Бунин создает образ сказочника Якова Демидыча, обнаруживая при этом глубокое проникновение в самый процесс жизни фольклорной сказки. Он не только точно фиксирует сказочный текст, но и записывает ремарки сказочника, сохраняет индивидуальную интерпретацию традиционной сказки, проявляет интерес к тому, как сам сказочник расценивает своё мастерство:
"А что ж вам ещё рассказать? Сказку какую-нибудь? Али событие?
- Что хочешь. Мы и сказки твои любим.
- Это правда, я их хорошо выдумываю.
- Да разве ты их сам выдумываешь?
- А кто же? Я хоть и чужое говорю, а выходит, все равно, что выдумываю.
- Это как же так?
- А так. Раз я эту сказку сказываю, значит, я своё говорю" .
Бунин воспроизводит певучую речь сказочника, соблюдает диалектные особенности его языка, показывает его отношение и к тому, что он рассказывает, и к своим слушателям:
"Да вы не сбивайте меня, а то мне скушно станет…" .
Бунин подробно передает именно манеру рассказчика:
"Начал рассказ шутя, отрывисто, но тотчас стал увлекаться, глаза, брови заиграли, быстро меняя выражение, изображая то мужиков, то чванного москвича, то подкрадывающихся к нему собак, а потом вдруг вскрикнул, как бы от внезапной боли, подскочил, ударил себя по ляжкам, затопал лаптями, бросился, значит, бежать, - и согнулся, повалился вперед, хохоча вместе с воображаемыми девками" . Известно, что, готовя рассказ к переизданию, Бунин тщательно сохранил говор сказочника и на полях специально отметил необходимость сохранения "всех неправильностей" .
Можно подумать, что в "Божьем древе" и "Сказках" описан тот самый сказочник, с которым, по свидетельству близких, встречался Бунин, тем более что среди сделанных им из сборника П.Н. Рыбникова выписок встречается запись:
"Совершенно так же Яков Ехимых рассказывает" . Однако сам писатель подчеркивает, что эта фигура вымышленная, собирательная, а не списанная с конкретного лица . Об Иоанне Рыдальце Бунин также говорил, что он "весь выдуман" .
Последнее замечание очень значимо. Бунин постоянно отрицал наличие у него "записей" и подчеркивал "вымышленность" образов "носителей" фольклора в своих произведениях. "Когда будете писать обо мне, – настойчиво просил он А.А. Измайлова, – не говорите, пожалуйста, о моих "записях", можно ошибиться" . И хотя, вопреки утверждениям Бунина, мы видим на страницах его прозы не только высокое искусство крупного художника, но и ценные наблюдения фольклориста и этнографа, собирательный характер созданных им образов сказочников не только не подлежит сомнению, но раскрывает самый смысл бунинского обращения к народному творчеству, высказанный им в рассказе "Лирник Родион":
"Я… - пишет Бунин, говоря о своих странствиях по Украине, - жадно искал сближения с ее народом, жадно слушал песни, душу его . Независимо от того, идет ли Бунин от книги или от живого наблюдения, точно ли цитирует фольклорный текст или вспоминает некогда услышанное им, он неизменно видит в нем непреложно правдивую и поэтому драгоценную черту народного быта, жизни, души.
Общие принципы обращения Бунина к народному поэтическому творчеству остаются неизменными на протяжении всего его творческого пути. Но конкретная разработка фольклорных материалов в бунинской прозе чрезвычайно многообразна.