Литература Германии XVII века
XVII век - тяжелая, мрачная пора в жизни Германии. В течение тридцати лет (1618-1648) немецкие земли обильно поливаются кровью ее народа. Дания, а за ней Англия и Голландия, Швеция, а там и Франция вмешались в многолетние и бедственные для страны раздоры. Опустошены города и села, выжжены, разграблены, преданы поруганию целые края, загублены миллионы человеческих жизней (по вычислению историков, убито около 13 миллионов человек, что составляло три четверти всего населения Германии, разрушено 1629 городов и 18310 сел, сожжено 1976 монастырей). Германия выключена из системы мировой торговли, устья ее судоходных рек захвачены иностранцами (шведы контролируют Везер и Одер, голландцы - Шельду и Рейн, французы - верховье Рейна). Хозяйство Германии расстроено, ремесленное производство сократилось до минимума, деревни обезлюдели. "Когда наступил мир, Германия оказалась поверженной - беспомощной, растоптанной, растерзанной, истекающей кровью"1. Таковы были последствия Тридцатилетней войны.
Страна, разделенная по Вестфальскому миру (1648) на огромное множество мелких княжеств, в течение целого века не может залечить нанесенные войной раны. Отсюда и упадок культуры. Немецкие писатели обращаются к литературам соседних народов в поисках образцов. Италия, Франция, Испания и Древний Рим - вот куда устремлены взоры деятелей немецкой культуры XVII в.: там их школа, там заимствуют они поэтические формы и даже в родной язык несут латинизмы, галлицизмы, испанизмы, часто без всякой надобности. "Германия, так долго наводненная иноземцами, проникнутая другими нациями, обращавшаяся в ученых и дипломатических сношениях к чужим языкам, никак не могла выработать своего собственного. Вместе с некоторыми новыми понятиями в него проникло бесчисленное множество нужных и ненужных иностранных слов: даже говоря о самых знакомых предметах, чувствовали необходимость прибегать к иностранным выражениям и оборотам. Немец, одичавший за время бедствий и смут, продолжавшихся чуть ли не два века, шел в науку к французам за приличиями и к римлянам за искусством выражаться", - писал Гете.
В обращении немецких писателей XVII в. к старшим или более богатым иноземным культурам нельзя не отметить определенного положительного элемента: они знакомили свой народ с поэтическим опытом других народов. Немецкие поэты становились учеными-филологами, иногда переводчиками, обогащавшими художественными переводами книжный фонд страны. Им не хватало подчас собственных творческих сил, произведения их отличались книжностью, некоторым ученым педантизмом, но деятельность их была полезной для отечественной культуры.
Огромную роль в формировании немецкой культуры нового времени сыграл поэт Мартин Опиц (1597-1639) и его теоретический трактат "Книга о немецкой поэзии". Опиц призывал своих товарищей по труду изучать поэтический опыт античности. "Поэт должен быть весьма начитан в греческих и латинских книгах, которые должны послужить для него школой поэтического мастерства", - писал он. В условиях запустения и культурного одичания, в которых жила Германия в те дни, такой призыв, бесспорно, нес в себе много полезного. Литература античная, как и достижения итальянцев и французов, должна быть использована, по мысли Опица, для создания национальной немецкой поэзии. Опиц формулирует при этом основные задачи литературы, которые, по его мнению, сводятся к нравственному воспитанию людей. Отсюда: значительность и важность содержания поэзии должны быть главным ее достоинством.
Опиц хорошо понимал нужды своего времени и потому с большой силой поставил вопрос о формировании единого литературного немецкого языка. В данном случае он снова выдвигал на первый план задачи, поставленные немецкими гуманистами XVI столетия и еще не решенные в XVII столетии. Лютер своим переводом Библии заложил основания немецкого литературного языка, но только Гете и Шиллер, только могучая плеяда философов второй половины XVIII и первой половины XIX в. придадут немецкому литературному языку подлинную силу и богатство форм.
Опиц не только призывал своих братьев по перу к великому подвигу во славу немецкой поэзии, но и сам совершал его. Он не был поэтом в подлинном смысле слова, его стихи лишены того непосредственного чувства, которое придает любой художественной речи, как прозаической, так и стихотворной, обаяние убедительности. Стихи его сложены душой холодной по заранее взятым рецептам. Однако он очень многое сделал для отечественной поэзии. Исходя из норм немецкого языка, он открыл поэтическую систему, нашел ключ немецкого стихосложения, и это открытие было равносильно революции в поэтическом искусстве.
Опиц установил силлабо-тоническую систему стихосложения, и широкий простор открылся для идущих в литературу талантов. Он во многом напоминает нашего Тредиаковского, произведшего реформу русского стихосложения, что признательно отметил великий Пушкин.
Поэт попытался регламентировать литературу, установить для нее своеобразные иерархические формы, от высоких к низким. В высоких жанрах (эпопея, трагедия) надлежит, по его мнению, изображать богов и героев и прибегать к словам "роскошным и высоким". В низких жанрах (комедия, эклога) - показывать простонародные типы и использовать "простонародные реченья". Перед нами типичная классицистическая теория со всей ее строгой системой регламентации.
Опица боготворили его современники, называли его немецким Гомером, Вергилием, Горацием. Его теорию восторженные последователи пропагандировали в университетах: Бухнер - в Виттемберге, Дах - в Кенигсберге, Чернинг - в Ростоке. Появилось огромное множество учеников и подражателей Опица. Нельзя не сказать о некоторых негативных сторонах этого подражания.
Поэзия отрывалась от народной почвы. Поэты, ориентируясь на античные образцы, пренебрегали национальными поэтическими традициями. Александрийский стих стал основным стихом для всего XVII столетия.
Пауль Флеминг (1609-1640) - наиболее талантливый ученик Опица. Его стихи безыскусственны и часто овеяны волнующей задушевностью. Жизнерадостный, энергичный, он был чужд той безысходной тоске, которая охватила его современников. Флеминг жадно изучает мир, много путешествует, посещает Россию.
Поэзия Флеминга оптимистична. Любовь, молодость, красота мира, красота человека - вот предмет его лирики. Его волнуют бедствия родины, но они нисколько не парализуют его бодрость, мужественную крепость воли.
Любопытен его сонет, посвященный Москве ("При созерцании ее золотых глав"), в котором очень хорошо проявилась жизнерадостная, жизнелюбивая натура поэта. "Царица русских городов - благородная, величественная, широкая, обильная, прекрасная! Гляжу я на тебя, на твою златую голову, и мыслю, что светлее золота та, к кому стремится душа моя. Роскошны косы прекрасной Базилены, полонившей меня своей красотой. Она моя госпожа, она для меня прекрасней всех красавиц мира, ты же - идеал для многих тысяч русских, и ничто не сравнится с твоей божественной красотой! Но вдвое хвалю тебя за то, что ты (и это возносит тебя до небес) напомнила мне прекрасную женщину, соединившую в себе все совершенства".
Флеминг умер рано, в полном расцвете сил. Вместе с ним ушла из немецкой поэзии, по крайней мере для XVII в., здоровая жизнерадостность, влюбленная в мир муза.
Мрачное настроение охватило немецких поэтов, писателей, драматургов. Вместе с иноземными войсками общеевропейское барокко в пестрых, растрепанных одеждах, с головой горгоны, с воплями и стонами, исступленно бия себя в грудь, ворвалось на поля немецкой литературы и разметало, разбросало классически строгие, но еще непрочные строения, которые начала возводить эстетика Опица.
Немецкое барокко обусловлено двумя причинами. Первая из них - дух тогдашнего немецкого дворянства, дворянских салонов, княжеских дворов. Дворянство захвачено всеобщей модой. Марино и Гонгора, пастушеские Аркадии - утонченная игра в слова, игра в чувства, игра в опрощение - все это суть различные стороны одного и того же явления и характеризуют попытку уйти от реальности в иллюзорный, выдуманный мир. Еще в конце XVI столетия изысканный "Амадис Гальский", в двадцати четырех томах, в испанских рыцарских доспехах появился на немецких землях, переведенный по приказу герцога Вюртембергского на немецкий язык, и высокопарным слогом, с кружевным узором эпитетов рассказал о молочных реках и кисельных берегах, о прекрасных дамах и благородных принцах.
Накануне Тридцатилетней войны в Веймаре создалось аристократическое общество по очищению родного языка - "Плодоносное общество", впоследствии переименованное в "Орден пальмы". Во главе общества - герцог Людовик Ангальтский, затем Вильгельм IV Саксен-Веймарский, затем герцог Август Саксонский. Какие имена! Аристократы, движимые патриотическими чувствами, проявляющие заботу о родном языке! А в действительности - игра в опрощение, игра в патриотизм, подражание итальянским академиям такого же образца.
В годы кровавых событий, в самый разгар национальной трагедии, аристократы услаждают себя столь недостойной игрой. В 1633 г. в Страсбурге создается общество "Большой сосны", в 1643 г. в Гамбурге - "Общество добрых немцев", в 1644 г. в Нюрнберге - "Общество пастухов из Пегница". Члены обществ дают себе имена "Кормилец", "Приятный", "Роза", "Лилия", "Гвоздика" и т.д. Они придумывают взамен иностранных слов, уже вошедших в обиход немцев, новые, "отечественные" слова, как это делали у нас в России Шишков и "Общество любителей российской словесности", и спорят, спорят из-за пустяков.
Поэты, близкие к этим аристократическим обществам, обряжаются в аркадских пастушков, воспевают в самых утонченных и не лишенных пряного эротизма стихах прелести красоток. Такова первая сторона немецкого барокко, обусловленная настроениями, вкусами, идеями тогдашней не только немецкой, но и всей западноевропейской аристократии.