Пастернак неоднократно обращается к мотиву природной стихии (метели – зимняя стихия, дождю и ливню – летняя стихия).
Мотив метели (вьюги, бурана) как отражение природной стихии бытия, обозначился в раннем творчестве поэта и явится одним из загадочных и одновременно впечатляющих созданий.
В мотиве намечается поэтическая антитеза – противоборство с губительными силами, в раннем стихотворении «Метель» (1914 г.) изображается метельный «посад» и метель явлена как «ворожея-вьюга»:
В посаде, куда ни одна нога
Не ступала, лишь ворожей да вьюги
Ступала нога, в бесноватой округе,
Где и то, как убитые спят снега. [5]
Центральный образ – образ метели («вьюги») – выступает как мотивировка событийного ряда. «Метель обуславливает отличительные признаки «посада». Создаётся художественное пространство, в котором сбивается с пути лирический герой. «Посад» - часть города, и метель, бушующая в нем, создаёт городское пространство.»[6]
Изображенный поэтом мир не имеет конечных величин, не поддаётся управлению человеком. Метель не во власти человека, он бессилен.
Герой сбивается с пути в этом «метельном посаде»:
В посаде, куда ни один двуногий…
Я тоже какой-то… Я сбился с дороги:
- Не тот это город, и полночь не та.[7]
Чуждый герою «посад» - олицетворение города, вместилище социальных отношений:
Ни зги не видать, а ведь этот посад
Может быть в городе, в Замосковоречьи…[8]
Метель бушует над миром, над посадом как нечистая сила: «И вьюга дымится, как факел над нечистью…»[9]
В «посаде господствует состояние, не имеющие начальной и конечной точки: ночь не сменяется днем, снега спят». Во второй части поэтического сюжета задаётся тема ночи и финальное четверостишие заканчивается реминисценцией: «Ночь Варфоломеева. За город, за город!»[10]
Таким образом, в кольцевой компетенции («ночь» - «ночь») нет смены времени суток, в «ночном» посаде «пурга» - «заговорщица» является символом страшной силы, «нечисти». Образ вьюги в ночи, напряженная поэтическая интонация рисуют картину «мертвого, заброшенного посада», который чужд лирическому герою, в котором «как убитые, спят снега».
Мотив метели, вьюги, зимы, снега в ранней лирике Пастернака является символом смерти, болезни, рокового стечения обстоятельств. Метель – природная зимняя стихия, которая всё уничтожает на своём пути и которой ничто не подвластно.
Природные образы «вьюги» включаются в праздничную жизнь лирического героя. Зимний пейзаж дается в двух планах: в будни наступают оттепели, в праздники бушуют вьюги. В будни город подчиняет себе природу, в праздничные дни природа победительно обрушивается на город. Сны, ветер, буран метомимически представляют поэзию, именно поэтому город в буране представляется праздничным:
Вот так бывало в будни –
В праздники ж рос буран
И нависал с полудня
Вестью полярных стран.[11]
(«Оттепелями из магазинов». 1915 г.)
Включенность природной стихии в городское пространство обуславливает исторический план мотива.
Мотив бурана как превосходная степень метели символизирует революционную эпоху, метель – «хохочущая вьюга» становится символом исторического времени. Революция сравнивается с природной стихией, исторические события свершаются на фоне метели, бурана:
Остаток дней, остаток вьюг,
Сужденных башнямв восемнадцатом,
Бушует, придаёт вокруг,
Видать – не наигралось насыто.[12]
(«Кремль в буран…»)
Теме революции посвящена поэма «Девятьсотпятый год» (1926 г.). Во вступлении к поэме выражено характерное для поэта представление о «природном начале революции, о стихийном её проявлении», связанном с его пониманием слитности природного и исторического процессов. Мотив метели, снега, зимы выступает символом революционных событий:
В нашу прозу с её безобразием
С октября забредает зима.
Небеса опускаются наземь,
Точно занавеса бахрома.
<…>
Это пьяное паданье снега…
Что ни день, то метель…[13]
В то же время следует отметить, что мотив метели не имеет однозначной трактовки, поэт раскрывает целебные, созидающие качества природы:
На свете нет тоски такой,
Которой снег бы не вылечивал.[14]
(«Январь. 1919»)
Мотив метели как устойчивый формально-содержательный компонент литературного текста выражает не романтический, а реальный смысл, он связан с «гибелью», «с холодом», с революцией, с нечистью и т.д.
Пастернак создаёт образ города, который пронизан зимним холодом, сугробами:
Зима на кухне, пенье Петьки,
Метели, вымерзшая плеть
Нам хуже хуже горькой редьки
В конце концов осточертеть.[15]
(«Город», 1942 г.)
Метель в городском пространстве выступает как символ смерти и мёртвого сна:
Из чащи к дому нет прохода,
Кругом сугробы, смерть и сон,
И кажется, не время года,
А гибель и конец времен.[16]
(«Город», 1940 г.)
Мотив города – сквозной мотив поэзии Пастернака. Город в ранней и поздней лирике представлен как «снежный», «метельный». Чуждый лирическому герою. Городская среда наполнена холодом, сыростью, она имеет урбанистическое начало. Целью урбанизации города Б. Пастернак «подхватил» тогда, когда вращался в футуристических кругах, состоял в группировке «Центрифуга», которая декларировала идеи о будущем цивилизации. Город – промышленная, безличная среда.
Метель бушует в городе и символизирует тьму, стужу, гибель:
В переулках потёмки,
Их заносит метель,
И змею подземки
Снег ползет на панель…[17]
(«Город», 1957 г.)
Метель выступает как действующее лицо, как образ-олицетворение. Авторский голос материализируется и «вступает» в борьбу с «метелью-лютней»:
Мой голос завет, утопая
И видеть, как в единоборстве
С метелью, с лютней из лютен,
Он – этот голос – на чёрствой
Узде выплывает из мути…[18]
(«Раскованный голос», 1915 г.)
«Особый поэтический смысл в том, что в воплощении мотива нет деления природы на живую и неживую».[19] Для поэта важен не только взгляд на природу, но и внешние предметы, природа объясняется от собственного имени. Не поэт рассказывает о метелях и вьюге, а они сами, от первого лица, ведут речь о поэте. Этот приём, в котором является пантеистическое чувство в воплощении мотива:
Три месяца тому назад,
Лишь только первые метели
На наш незащищенный сад
С остервененьем налетели
<…>
Заглядывала в дом из сада.
Она шептала мне: «Спеши!»
Губами белыми от стужи…[20]
(«После перерыва», 1957)
Эпитет «незащищенный» придает метели оттенок враждебности, она (метель) олицетворена, имеет человеческие черты («губами белыми от стужи»). «Зима», метель становятся реальными, живыми образами.
Мотив отличается насыщенной поэтической детализацией:
Снаружи вьюга мечется
И всё заносит в лоск
<…>
Утайщик нераскаянный, -
Под белой бахромой…[21]
(«Первый снег», 1956)
Образ метели создается за счет повтора («снег идет»), который передает не остановимое, как время, движение падающего снега:
Снег идет, снег идет.
К белым звездочкам в буране
Тянутся цветы герани
За оконный переплёт.
Снег идет, и все в сметеньи,
Все пускается в полёт…
<…>
Снег идет, снег идет,
Словно падают не хлопья.[22]
(«Снег идет», 1957)
В стихотворении «Снег идет» повторяется анафора («снег идёт» в начале каждой строфы, что создаёт динамику мотива, символизирующую скоротечность времени.
Поэтическая символизация усиливается риторическим вопросом:
Может быть, проходит время?
Может быть, за годом год
Следует, как снег идёт,
Или как слова в поэме?[23]
Более того, риторический вопрос создаёт философский подтекст – бытие-движение снега, падающие хлопья («всё в смятении») – олицетворение хаоса, падающий снег с неба является символом времени: («может быть, за годом год // Следует как снег идёт…»)
Сравнения как художественное выразительное средство участвует в создании мотива метели. Развёрнутые сравнительные обороты придают мотиву особую поэтическую выразительность. Метель сравнивается с «небосводом», который «сходит наземь»:
Снег идёт, снег идёт,
Словно падают не хлопья,
А в заплатанном салоне
Сводит наземь небосвод.
<…>
Словно с видом чудака
Сходит небо с чердака.[24]
(«Снег идёт»)
Зима, снег, стужа, вьюга – это составляющие элементы мотива, которые сравниваются с «белой женщиной мёртвой из гипса»:
Я, наверно, не прав, я ошибся,
Я слеп, я лишился ума.
Белой женщиной мёртвой из гипса
Наземь падает навзничь зима.[25]
(«После вьюги», 1957)
Рисуя картину «заснеженного мира», поэт делает вывод о том, что метель, которая обладает стихийным началом, повелевает всем миром, каждой его частью:
Всё в снегу: двор и каждая щепка,
И на дереве каждый побег.
<…>
Целый мир, целый город в снегу.[26]
Человек и природа одинаково одушевлены и одухотворены в их единстве и взаимодействии. Лирический герой находится в постоянном контакте с миром природы, природными явлениями: «И видеть, как в единоборстве // С метелью, с лютейней из лютен, // Он - этот мой голос…». Зима не бывает без снега, спокойной, без метелей и вьюг, она бушующая, морозная, а метель, снегопад, буран – нарушение обычного порядка жизни. Метель есть неизменный атрибут зимы: