Смекни!
smekni.com

Мотив метели в поэзии Б.Л. Пастернака (стр. 2 из 7)

Пастернак неоднократно обращается к мотиву природной стихии (метели – зимняя стихия, дождю и ливню – летняя стихия).

Мотив метели (вьюги, бурана) как отражение природной стихии бытия, обозначился в раннем творчестве поэта и явится одним из загадочных и одновременно впечатляющих созданий.

В мотиве намечается поэтическая антитеза – противоборство с губительными силами, в раннем стихотворении «Метель» (1914 г.) изображается метельный «посад» и метель явлена как «ворожея-вьюга»:


В посаде, куда ни одна нога

Не ступала, лишь ворожей да вьюги

Ступала нога, в бесноватой округе,

Где и то, как убитые спят снега. [5]

Центральный образ – образ метели («вьюги») – выступает как мотивировка событийного ряда. «Метель обуславливает отличительные признаки «посада». Создаётся художественное пространство, в котором сбивается с пути лирический герой. «Посад» - часть города, и метель, бушующая в нем, создаёт городское пространство.»[6]

Изображенный поэтом мир не имеет конечных величин, не поддаётся управлению человеком. Метель не во власти человека, он бессилен.

Герой сбивается с пути в этом «метельном посаде»:

В посаде, куда ни один двуногий…

Я тоже какой-то… Я сбился с дороги:

- Не тот это город, и полночь не та.[7]

Чуждый герою «посад» - олицетворение города, вместилище социальных отношений:

Ни зги не видать, а ведь этот посад

Может быть в городе, в Замосковоречьи…[8]

Метель бушует над миром, над посадом как нечистая сила: «И вьюга дымится, как факел над нечистью…»[9]

В «посаде господствует состояние, не имеющие начальной и конечной точки: ночь не сменяется днем, снега спят». Во второй части поэтического сюжета задаётся тема ночи и финальное четверостишие заканчивается реминисценцией: «Ночь Варфоломеева. За город, за город!»[10]

Таким образом, в кольцевой компетенции («ночь» - «ночь») нет смены времени суток, в «ночном» посаде «пурга» - «заговорщица» является символом страшной силы, «нечисти». Образ вьюги в ночи, напряженная поэтическая интонация рисуют картину «мертвого, заброшенного посада», который чужд лирическому герою, в котором «как убитые, спят снега».

Мотив метели, вьюги, зимы, снега в ранней лирике Пастернака является символом смерти, болезни, рокового стечения обстоятельств. Метель – природная зимняя стихия, которая всё уничтожает на своём пути и которой ничто не подвластно.

Природные образы «вьюги» включаются в праздничную жизнь лирического героя. Зимний пейзаж дается в двух планах: в будни наступают оттепели, в праздники бушуют вьюги. В будни город подчиняет себе природу, в праздничные дни природа победительно обрушивается на город. Сны, ветер, буран метомимически представляют поэзию, именно поэтому город в буране представляется праздничным:

Вот так бывало в будни –

В праздники ж рос буран

И нависал с полудня

Вестью полярных стран.[11]

(«Оттепелями из магазинов». 1915 г.)

Включенность природной стихии в городское пространство обуславливает исторический план мотива.

Мотив бурана как превосходная степень метели символизирует революционную эпоху, метель – «хохочущая вьюга» становится символом исторического времени. Революция сравнивается с природной стихией, исторические события свершаются на фоне метели, бурана:

Остаток дней, остаток вьюг,

Сужденных башнямв восемнадцатом,

Бушует, придаёт вокруг,

Видать – не наигралось насыто.[12]

(«Кремль в буран…»)

Теме революции посвящена поэма «Девятьсотпятый год» (1926 г.). Во вступлении к поэме выражено характерное для поэта представление о «природном начале революции, о стихийном её проявлении», связанном с его пониманием слитности природного и исторического процессов. Мотив метели, снега, зимы выступает символом революционных событий:

В нашу прозу с её безобразием

С октября забредает зима.

Небеса опускаются наземь,

Точно занавеса бахрома.

<…>

Это пьяное паданье снега…

Что ни день, то метель…[13]


В то же время следует отметить, что мотив метели не имеет однозначной трактовки, поэт раскрывает целебные, созидающие качества природы:

На свете нет тоски такой,

Которой снег бы не вылечивал.[14]

(«Январь. 1919»)

Мотив метели как устойчивый формально-содержательный компонент литературного текста выражает не романтический, а реальный смысл, он связан с «гибелью», «с холодом», с революцией, с нечистью и т.д.

Пастернак создаёт образ города, который пронизан зимним холодом, сугробами:

Зима на кухне, пенье Петьки,

Метели, вымерзшая плеть

Нам хуже хуже горькой редьки

В конце концов осточертеть.[15]

(«Город», 1942 г.)

Метель в городском пространстве выступает как символ смерти и мёртвого сна:

Из чащи к дому нет прохода,

Кругом сугробы, смерть и сон,

И кажется, не время года,

А гибель и конец времен.[16]

(«Город», 1940 г.)

Мотив города – сквозной мотив поэзии Пастернака. Город в ранней и поздней лирике представлен как «снежный», «метельный». Чуждый лирическому герою. Городская среда наполнена холодом, сыростью, она имеет урбанистическое начало. Целью урбанизации города Б. Пастернак «подхватил» тогда, когда вращался в футуристических кругах, состоял в группировке «Центрифуга», которая декларировала идеи о будущем цивилизации. Город – промышленная, безличная среда.

Метель бушует в городе и символизирует тьму, стужу, гибель:

В переулках потёмки,

Их заносит метель,

И змею подземки

Снег ползет на панель…[17]

(«Город», 1957 г.)

Метель выступает как действующее лицо, как образ-олицетворение. Авторский голос материализируется и «вступает» в борьбу с «метелью-лютней»:

Мой голос завет, утопая

И видеть, как в единоборстве

С метелью, с лютней из лютен,

Он – этот голос – на чёрствой

Узде выплывает из мути…[18]

(«Раскованный голос», 1915 г.)


«Особый поэтический смысл в том, что в воплощении мотива нет деления природы на живую и неживую».[19] Для поэта важен не только взгляд на природу, но и внешние предметы, природа объясняется от собственного имени. Не поэт рассказывает о метелях и вьюге, а они сами, от первого лица, ведут речь о поэте. Этот приём, в котором является пантеистическое чувство в воплощении мотива:

Три месяца тому назад,

Лишь только первые метели

На наш незащищенный сад

С остервененьем налетели

<…>

Заглядывала в дом из сада.

Она шептала мне: «Спеши!»

Губами белыми от стужи…[20]

(«После перерыва», 1957)

Эпитет «незащищенный» придает метели оттенок враждебности, она (метель) олицетворена, имеет человеческие черты («губами белыми от стужи»). «Зима», метель становятся реальными, живыми образами.

Мотив отличается насыщенной поэтической детализацией:

Снаружи вьюга мечется

И всё заносит в лоск

<…>

Утайщик нераскаянный, -

Под белой бахромой…[21]

(«Первый снег», 1956)

Образ метели создается за счет повтора («снег идет»), который передает не остановимое, как время, движение падающего снега:

Снег идет, снег идет.

К белым звездочкам в буране

Тянутся цветы герани

За оконный переплёт.

Снег идет, и все в сметеньи,

Все пускается в полёт…

<…>

Снег идет, снег идет,

Словно падают не хлопья.[22]

(«Снег идет», 1957)

В стихотворении «Снег идет» повторяется анафора («снег идёт» в начале каждой строфы, что создаёт динамику мотива, символизирующую скоротечность времени.

Поэтическая символизация усиливается риторическим вопросом:

Может быть, проходит время?

Может быть, за годом год

Следует, как снег идёт,

Или как слова в поэме?[23]

Более того, риторический вопрос создаёт философский подтекст – бытие-движение снега, падающие хлопья («всё в смятении») – олицетворение хаоса, падающий снег с неба является символом времени: («может быть, за годом год // Следует как снег идёт…»)

Сравнения как художественное выразительное средство участвует в создании мотива метели. Развёрнутые сравнительные обороты придают мотиву особую поэтическую выразительность. Метель сравнивается с «небосводом», который «сходит наземь»:

Снег идёт, снег идёт,

Словно падают не хлопья,

А в заплатанном салоне

Сводит наземь небосвод.

<…>

Словно с видом чудака

Сходит небо с чердака.[24]

(«Снег идёт»)

Зима, снег, стужа, вьюга – это составляющие элементы мотива, которые сравниваются с «белой женщиной мёртвой из гипса»:

Я, наверно, не прав, я ошибся,

Я слеп, я лишился ума.

Белой женщиной мёртвой из гипса

Наземь падает навзничь зима.[25]

(«После вьюги», 1957)

Рисуя картину «заснеженного мира», поэт делает вывод о том, что метель, которая обладает стихийным началом, повелевает всем миром, каждой его частью:

Всё в снегу: двор и каждая щепка,

И на дереве каждый побег.

<…>

Целый мир, целый город в снегу.[26]

Человек и природа одинаково одушевлены и одухотворены в их единстве и взаимодействии. Лирический герой находится в постоянном контакте с миром природы, природными явлениями: «И видеть, как в единоборстве // С метелью, с лютейней из лютен, // Он - этот мой голос…». Зима не бывает без снега, спокойной, без метелей и вьюг, она бушующая, морозная, а метель, снегопад, буран – нарушение обычного порядка жизни. Метель есть неизменный атрибут зимы: