Карельский государственный педагогический университет
Филологический факультет
Контрольная работа по курсу:
«Русской литература второй половины 19 в.»
Тема:
«Литературные реминисценции в творчестве А.П. Чехова»
(на примере произведений А.П. Чехова «Скрипка Ротшильда» и А.С. Пушкина «Гробовщик»)
Выполнила:
Зайцева И. М.
Проверил:
Матюшкин А. В., доцент, к.ф.н.
Антон Павлович Чехов (1860 – 1904) выступил как преемник и продолжатель лучших реалистических традиций русской литературы. Глубокое воздействие оказало на Чехова творчество М. Ю. Лермонтова, писавшего об "остылости" души современного человека. Отмечалось также, что в пьесах И. С. Тургенева были подготовлены некоторые особенности драматургии Чехова с её скрытым лиризмом.
Значимое место среди предшественников и современников в творческом сознании Чехова занимал Л.Н. Толстой, гениальными художественными созданиями которого он неизменно восхищался. Определение Толстого - "Чехов - это Пушкин в прозе" ("Ежемесячный журнал для всех".- 1905.- № 7.- С. 427) помогает понять ту роль, которую сыграли поэтические уроки А. С. Пушкина, его стремление к гармонической целостности и ясности, музыкальности, его совершенное чувство ритма, по-своему преломленное Чеховым - прозаиком и драматургом.
Творчество Чехова связано с творчеством Пушкина непрерывной нитью. Многочисленные скрытые и явные реминисценции, пронизывающие повествование в «Скрипке Ротшильда» («Русские ведомости».-1894.- 6 февраля) заслуживают внимательного рассмотрения, так как именно они формируют, усложняют и укрупняют образы и ситуации художественно-публицистической прозы Чехова этого периода.
В произведениях Чехова разных лет пушкинские «Повести покойного Ивана Петровича Белкина» отозвались рядом творческих трансформаций.
Между «Гробовщиком» А.С. Пушкина и рассказом о гробовщике Якове Бронзе («Скрипка Ротшильда»), сопоставление задано как бы изначально.
Заметим, что название рассказа Чехова имеет оксюморонное значение: «Скрипка Ротшильда» – это совмещение несовместимого: скрипка – символ искусства – и Ротшильд – символ богатства – связываются в одно целое. Поэтика названия чеховского рассказа родственна поэтике названий «маленьких трагедий» Пушкина. (ср.: «Каменный гость», «Скупой рыцарь» и др.)[1]
Для Пушкина тема «гробовщика» уже имела свою традицию, о чем он вспоминает в начале повествования: «Просвещенный читатель ведает, что Шекспир и Вальтер Скотт оба представили своих гробовщиков людьми весьма веселыми и шутливыми… Из уважения к истине мы не можем следовать их примеру и вынуждены признаться, что нрав нашего гробовщика совершенно соответствовал мрачному его ремеслу. Анриян Прохоров обыкновенно был угрюм и задумчив»[2] (82)
Таким образом, Пушкин создавая своего гробовщика, вступает в спор с литературной традицией. Его герой становится одновременно и субъектом действия и объектом художественного познания автора. Пушкин, с одной стороны, как бы намеренно упрощает своего героя, лишая его возможности сознать всю экстраординарность своей профессии. По отношению к своему делу Андриян выглядит необыкновенно прозаичным. Но с другой стороны, автор по-своему усложняет образ, ставя неостроумного человека в остроумное положение. Мрачный характер героя в противовес веселому нраву традиционных могильщиков, уже не выглядит психологической случайностью, но развертывается в устойчивый комплекс жизненного поведения героя в целом ряде реалистических мотивировок.[3]
Для Чехова традицией были уже, с одной стороны, Шекспир и Вальтер Скотт, а с другой – Пушкин; из двух традиций Чехов выбирает пушкинскую: характер его героя в точности повторяет нрав Андрияна. «Скрипка Ротшильда» начинается прямо с размышления героя: «Городок был маленький, хуже деревни, и жили в нем почти одни только старики, которые умирали так редко, что даже досадно. В больницу же и в тюремный замок гробов требовалось очень мало». И поэтому «Яков никогда не бывал в хорошем расположении духа…[4]»(297)
Яков Иванов, также как и Андриян Прохоров, вводится в рассказ в определенный момент жизни с соответствующей предысторией. Жил он «в небольшой старой избе, где была одна только комната, и в этой комнате помещались он, Марфа, печь, двухспальная кровать, гробы, верстак и все хозяйство» (297). Пушкинские гробовщик «в течение осемндцати лет» тоже жил в «старой лачужке» . И в описании жилища героя находим почти те же детали, что и у Чехова: «кивот с образами, шкап с посудою, стол, диван и кровать», «изделия хозяина: гробы всех цветов и всякого размера». Правда, благосостояние Андрияна, соответствующее началу сюжетного действия, несомненно, выше положения чеховского героя. Рассказ Пушкина начинается с того, что гробовщик перебирается из «старой лачужки» в новый «желтый домик», «купленный им за порядочную сумму». Однако, различие в данном случае лишь только усиливает впечатление сходства. Материальной положение героев, зависит не от их личных качеств, а целиком – от объективных условий жизни. Описывая незавидное положение своего героя, Чехов делает одну существенную оговорку: «Если бы Яков Иванов был гробовщиком в губернском городе, то, наверное, он имел бы собственный дом и звали его Яковом Матвеичем; здесь же, в городишке, звали его просто Яковом, уличное прозвище было у него почему-то Бронза, а жил он бедно, как простой мужик» (297).
Герой Пушкина живет в думах о «неминуемых расходах, ибо давний запас гробовых нарядов приходил у него в жалкое состояние. Он надеялся выместить убыток на старой купчихе Трюхиной, которая уже около года находилась при смерти»(82).
Из одного пушкинского слова - «убыток», вырастает характер чеховского героя: «Яков никогда не бывал в хорошем расположении духа, т.к. ему постоянно приходилось терпеть страшные убытки… Мысли об убытках донимали Якова особенно по ночам…» и т.д. (298). Подсчитывая убытки, он с сожалением вспоминает: «Полицейский надзиратель был 2 года болен и чахнул, и Яков с нетерпением ждал, когда он умрет, но надзиратель уехал в губернский город лечиться и взял да там и умер… Вот вам и убыток…» (298)
Если пушкинский гробовщик Андриян хотел возместить убытки за счет купчихи, то гробовщик Чехова «с нетерпением ждал» смерти полицейского. И в том, и в другом случаях присутствуют момент сознательного ожидания смерти людей. Но инстинкт наживы в герое Чехова получает свое крайнее выражение
Н.Я. Берковский писал об Андрияне Прохорове, что он «ведет свою войну с городом в мирных, зауряднейших условиях; роль его в том, чтобы быть врагом города» - «по неизбежным требованиям своей профессии». «Перед Анрианом нет людей, перед ним одни клиенты»[5] - писал Берковский, и пример отношения Андрияна к людям как клиентам – ожидание смерти купчихи Трюхиной, для которой гроб заготовлен при ее жизни.
О Якове Бронзе надо добавить, что, поначалу определившись в своей враждебности по отношению к городу, где так редко умирают, Яков в своих размышлениях об убытках доходит до вражды по отношению ко всему устройству жизни, общему миропорядку. В думах о пропавших капиталах тяжелеет ум и черствеет душа. Яков Бронза мертвого человека ценит дороже, чем живого и постепенно он и вовсе теряет интерес к людям. И это определяет его поведение с самым близким человеком, Марфой, с которой прожиты многие годы. Чехов показывает, как герой заставляет жену цепенеть от страха, а за несколько дней до ее смерти, «сообразив», что в ближайшие праздничные дни нельзя будет работать, взяв свой железный аршин, подошел к старухе и снял с нее мерку. «Потом она легла, а он перекрестился и стал делать гроб» (301).
В последние часы Марфы Яков думает о ней, как о клиентке, а до этого не думал о ней вообще. Теперь у него появился профессиональный интерес, делает гроб («Хорошая работа!»), а затем со вздохом заносит 2 рубля 40 копеек в свою книжку в статью убытков. Бронза смотрит на мир сквозь бухгалтерские счета. Даже пробудившееся у него в конце рассказа ощущение красоты внешнего мира не мешает ему оценивать эту красоту с точки зрения материальной выгоды: «он недоумевал, как это вышло так, что за последний срок или пятьдесят лет своей жизни он ни разу не был на реке, а если, может, и был, то не обратил на нее внимания? Ведь река порядочная, не пустячная; на ней можно было бы завести рыбные ловли, а рыбу продавать купцам, чиновникам и буфетчику на станции и потом класть деньги в банк».(303)
И Пушкин и Чехов в своих произведениях достигают одного итога: преодоление отношения к людям, как к клиентам, и в результате – очеловечивание героев. Только у Пушкина это показано как результат, а у Чехова – как процесс.
Сознание захмелевшего Андрияна раздваивает действительность на явь и вымысел, когда же они снова совпадают и мир становится единым, герой уже не тот, что прежде. «Гробовщик» начинается с угрюмости Андрияна, а заканчивается его веселым настроением. Если судить о герое по первым строчкам, то можно предположить, что только смерть купчихи способна привести его в хорошее расположение духа. Но в конце истории оказывается, что Трюхина жива, и гробовщик становится весел и даже рад, что похорон не было. Его мысли обращены теперь не к смерти и клиентам, а к живым и близким: “скорее чаю, да позови дочерей”- последние слова повести (87).
В видении после похорон жены Марфы Якову «какие-то морды шепчут ему про убытки: «Вечером и ночью мерещились ему младенчик, верба, рыба, битые гуси, и Марфа, похожая в профиль на птицу, которой хочется пить, и бледное, жалкое лицо Ротшильда, и какие-то морды надвигались со всех сторон и бормотали про убытки» (304). В размышлениях прозаического чеховского гробовщика появились надвигающиеся морды как отголоски видений пушкинского гробовщика. Якова Бронзу обступают его «материализованные» мысли, как Андрияна – его «клиенты», пришедшие на новоселье, и возникает та же «дьявольщина» наваждения. Младенчик, верба – это из воспоминаний Марфы о прошлом, которым Яков не верил и говорил: «Это тебе мерещится» (301). Этот мир, которого для Якова будто и не было, но ночью он сам об этом вспоминает, и ему тоже начинает мерещиться: «Вечером и ночью мерещились ему младенчик, верба…» – до надвигающихся морд. Раздвоившееся сознание Якова создает двоемирие с пушкинскими предметами: реальность убытков и наваждением, именуемым у Пушкина «дьявольщиной»