Так высмеивает Щедрин бюрократическую бездумность русской государственной власти, а также безграничное доверие к ней обывателей. К Брудастому примыкает другой градоначальник с искусственной головой - Прыщ. У Прыща голова фаршированная, поэтому он совершенно неспособен управлять, а его девиз - "отдохнуть-с". И хотя глуповцы вздохнули при новом правителе, суть их жизни мало изменилась: и в том, и в другом случае судьба города находилась в руках безмозглых властей.
Нельзя не заметить, что в основе щедринской фантастики и гротеска лежит народный взгляд на вещи, что многие фантастические образы являются не чем иным, как развёрнутыми метафорами, почерпнутыми из русских пословиц и поговорок. И "органчик" у Брудастого, и "фаршированная голова" у Прыща восходят к распространённым в народе пословицам, поговоркам и фразеологическим выражениям: "на тулово без головы шапки не пригонишь", "тяжело голове без плеч, худо телу без головы", "у него голова трухой набита", "потерять голову", "хоть на голове-то густо, да в голове пусто". Богатые сатирическим смыслом народные присловья без всякой переделки попадают в описание глуповских войн и междоусобиц.
Атмосфера гневного презрения, беспощадной издёвки, решительной критики окружает все фигуры градоначальников. Однако наибольшего накала, силы, насыщенности сатира Салтыкова-Щедрина достигает в образе Угрюм-Бурчеева, где слились и бездушный автоматизм Органчика, и карательная неуклонность Фердыщенки, и педантизм Двоекурова, и жестокость Бородавкина, и одержимое идолопоклонничество Грустилова. "Угрюм-Бурчеев был прохвост в полном смысле этого слова. Не потому только, что он занимал эту должность в полку, но прохвост всем своим существом, всеми помыслами" [IV,151]. В понятии "прохвост", в узком (профессиональном) и широком (ругательном) смысле слова, соединилось для писателя всё зло, какое существует в мире, враждебном жизни, человеческой и природной. Рассказ об Угрюм-Бурчееве развёртывается в сурово-трагической интонации. Здесь автор охватил своей сатирой и ярко отобразил весь набор всевозможных ухищрений антинародной власти, все её политические постулаты, всю её законодательно-административную систему, основанную на принуждении, муштре, постоянном порабощении и угнетении народных масс. В казарменном идеале Угрюм-Бурчеева запечатлены эксплуататорские режимы не одной только эпохи и не одной конкретной страны, а многих эпох и многих стран.
Сатира Щедрина направлена также против аморальной, наполненной бесчинством фаворитизма, дворцовыми интригами жизни представителей власти. Особенно ярко их жизнь и нравы разоблачатся в сказании о шести градоначальницах, в котором можно увидеть намёк на систему правления многих русских цариц. Нарисованные здесь сатирические картины наиболее ярко изображают жизнь, находящуюся под "игом безумия". В образе целого полчища разъярённых клопов автор разоблачает бескультурье, невежество, нечистоплотность и паразитизм правящих слоёв. Ненавидящий царизм как систему, писатель стремился таким образом вызвать у читателей чувство такого же отвращения и омерзения.
Глупов в книге Щедрина - это особый порядок вещей, составными элементами которого являются не только администрация, но и народ - глуповцы. Щедрин подвергает сатире наиболее слабые стороны народного миросозерцания. Писатель показывает, что народная масса в основе своей политически наивна, что ей свойственно неиссякаемое терпение и слепая вера в начальство, в верховную власть.
"Мы люди привышные! - говорят глуповцы. - Мы перетерпеть могим. Ежели нас теперича в одну кучу сложить и с четырёх концов запалить - мы и тогда противного слова не молвим!" [IV,52]. Энергии административного действия противопоставляется энергия бездействия, "бунт" на коленях: "Что хошь с нами делай! - говорили одни, - хошь - на куски режь; хошь - с кашей ешь, а мы не согласны!" - "С нас, брат, не что возьмёшь! - говорили другие, - мы не то что прочие, которые телом обросли! Нас, брат, и уколупнуть негде!". И упорно стояли при этом на коленях" [IV,81]. "Мало ли было бунтов! - с гордостью говорят о себе глуповские старожилы. - У нас, сударь, насчёт этого такая примета: коли секут - так уж и знаешь, что бунт!" [IV,80].
Когда же глуповцы "берутся за ум", то, "по вкоренившемуся исстари крамольническому обычаю", они или посылают ходока, или пишут прошения на имя высокого начальства: "’’Ишь, поплелась! - говорили старики, следя за тройкой, уносившей их просьбу в неведомую даль, - теперь, атаманы-молодцы, терпеть нам недолго! ’’. И действительно, в городе вновь сделалось тихо; глуповцы никаких новых бунтов не предпринимали, а сидели на завалинках и ждали. Когда же проезжие спрашивали: как дела? - то отвечали: ’’Теперь наше дело верное! Теперича мы, братец мой, бумагу подали! ’’" [IV,58].
В сатирическом свете предстаёт и "история глуповского либерализма" в рассказах об Ионке Козыреве, Ивашке Фарафонтьеве и Алёшке Беспятове. Мечтательность и незнание практических путей осуществления своих мечтаний - таковы характерные признаки глуповских либералов. Политическая наивность народа звучит даже в самом его сочувствии своим заступникам: "Небось, Евсеич, небось! - провожают глуповцы в острог правдолюбца Евсеича, - с правдой тебе везде будет жить хорошо!." [IV,56]. Следует отметить, что в сатире на народ, в отличие от обличения градоначальников, Щедрин строго соблюдает границы той сатиры, которую сам народ создал на себя, широко использует фольклор. И если сатира на градоначальников беспощадна в своей разоблачающей силе, то смех над "обывателями" наполнен теплотой и сочувствием. "Чтобы сказать горькие слова обличения о народе, он взял эти слова у самого народа, от него получил санкцию быть его сатириком", - писал А.С. Бушмин [I, 665].
В заключительных главах всё ярче проявляются мысли писателя о том, что глупость, пассивность, которую, казалось бы, автор высмеивает в глуповцах, на самом деле образуют лишь "искусственные примеси". Жители, по твёрдому убеждении автора, могут быть способны и на протест, и на упорство. Есть в народной массе смелые, отважные люди, героические личности, правдолюбцы, наделённые незаурядной нравственной силой. В этом отношении символичным является сравнение с рекою, которая, несмотря на все ухищрения Угрюм-Бурчеева, упрямо текла в прежнем направлении.
Сатирика, равного по масштабу Салтыкову-Щедрину, не знала ни русская, ни мировая литература XIX века. Его сатира включает в себя изображение действительности в форме самой жизни, глубокий психологизм, тонкость анализа человеческой души. И в то же время она наполнена ярким гротеском, фантастичностью сюжетов. Сатирические типы и образы, созданные писателем, пережили своё время. Ярко запечатлев всё зло, все уродства своей эпохи, нарисованные им картины продолжают жить, не теряя и в наши дни своей силы и актуальности. А всё потому, что образы Салтыкова-Щедрина - не сатирические однодневки, а масштабные художественные обобщения.
1. Бушмин А.С. М.Е. Салтыков-Щедрин // История русской литературы: В 4 т. - Л., 1982. - Т.3.
2. Николаев Д.П. Смех Щедрина: Очерки сатирической поэтики. - М.: Советский писатель, 1988.
3. Николаев Д.П. Сатира Щедрина и реалистический гротеск. - М.: Художественная литература, 1977.
4. Салтыков-Щедрин М.Е. История одного города. - М.: Советская Россия, 1973.
5. Соколова К.И. Михаил Ефграфович Салтыков-Щедрин. - М.: Просвещение, 1993.
6. Эльсберг Я.Э. Салтыков-Щедрин. Жизнь и творчество. - М.: Государственное издательство художественной литературы, 1953.