Начнем с имен. Лев Мышкин. Лев - хищный зверь из рода кошек, именуемый царем зверей; символ превосходства, могущества и царской власти. Мышкин – фамилия образована от слова «мышь» - маленькое, трусливое, животное отряда грызунов. На лицо явное противопоставление. По тому же принципу построено имя Парфена Рогожина: Парфен от слова «парфира» – пурпурная мантия, символ власти монарха: Рогожин от слова «рогожа» - грубая упаковочная ткань из мочальных лент. Это, возможно, подчеркивает двойственность, противоречивость, неожиданность характеров героев.
Рогожин и князь Мышкин встречаются в самом начале романа. Князь Лев Николаевич Мышкин и Парфен Семенович Рогожин оказались «друг против друга» в вагоне поезда. На первый взгляд эти люди были чем-то похожи: «оба молодые, оба почти налегке, оба не щегольски одетые, оба с довольно замечательными физиономиями». Но различий было гораздо больше. Князь был человеком знатного рода, но совершенно беден, Рогожин – богатый наследник. Внешность Рогожина противоположна внешности Мышкина. Рогожин «кудрявый и почти черноволосый», Мышкин «очень белокур, густоволос», Рогожин «небольшого роста», Мышкин же ростом «немного повыше среднего». Глаза у князя «большие, голубые и пристальные», а у Рогожина «серые», «маленькие» и «огненные». У Мышкина и Рогожина совершенно разное выражение лица. Губы Рогожина «беспрерывно складывались в какую-то наглую, насмешливую улыбку», между тем как у Мышкина «лицо приятное, тонкое и сухое, но бесцветное». Различия между героями подчеркиваются и их одеждой: Мышкин был одет легко и «вынужден был вынести на своей широкой спине всю сладость сырой ноябрьской ночи, к которой, очевидно, был не приготовлен», а Рогожин «был тепло одет, в широкий мерлушечий тулуп». В описании внешности и одежды Мышкина преобладают светлые тона – белокур, голубые глаза, бледный, а в Рогожине – темные черты.
С первой же встречи эти различные люди полюбили друг друга. Мышкин: «благодарю за то, что вы меня полюбили…вы мне сами очень понравились». Рогожин с шумной ватагой, которая постоянно будет сопровождать его, вышел из вагона. Мышкин отправился один, и в дальнейшем в одиночестве будет странствовать, переезжать, перемещаться из города в город.
Князь прозорливо угадывает в Рогожине «свое»: «..у него огромное сердце, которое может и страдать и сострадать..» (II, V). Могучая стихийная энергия, благородство души, глубокий ум, постигающий суть многих вещей. Но рядом с этим есть и другие качества – грубость, самодурство, зверство (Лебедев неизменно называет его «извергом»), злоба и ревность. В Рогожине теснейшим образом соединены благие и низменные порывы.
Мышкин боится и помыслить о том, что Рогожин может совершить преступление. Но что-то нашептывает ему об этом: «демон шепнул ему в летнем саду, когда он сидел, забывшись под липой…что Рогожин будет непременно сторожить там его… Да Рогожин давеча почему-то заперся и солгал… А теперь у дома, он стоял по другой стороне улицы, шагах в пятидесяти наискось, на противоположном тротуаре, скрестив руки и ждал. Тут уже он был совсем на виду. Он стоял как обличитель и как судья, а не как… А не как кто?» (II, V). Демон также подсказывает Мышкину это ужасное слово - преступник. «О, как мучила князя чудовищность, «унизительность» этого убеждения, «этого низкого предчувствия», и как обвинял он себя самого!» (II, V).
В то время как князь в каком-то смысле не от мира сего, подчинен и никогда не изменит своим высоким, почти небесным идеалам, прежде всего – христианскому состраданию, Рогожин – непосредственная земная натура, подчиненная охватывающим ее сильным страстям. Его можно считать с некоторыми оговорками «широкой русской натурой», но в определенном смысле ограниченной социальным происхождением (не просто купеческим, но и еще более специфическим – скопческим) и слишком уж неукротимым страстным своеволием. Его отец был купцом, близким к скопцам, сына своего всячески ограничивал однако уже при жизни отца Рогожин позволял себе некоторое своеволие, за что бывал жестоко наказан. Он рвется к свободе и своеволию, в его характере нет ни капли смирения, что его, в известной мере, отделяет от благородной православной народной почвы. В первый момент знакомства с Рогожиным Мышкин ощутил в нем «что-то страстное, до страдания, не гармонировавшее с нахальною и грубою улыбкой и с резким, самодовольным его взглядом» (I, I). Он прямо говорит Рогожину: «все до страсти доведешь.. ты мнителен и ревнив» (II, III). Ипполит однажды высказывается о Рогожине в том смысле, что это человек, «живущий самою полною, непосредственною жизнью, настоящею минутой» (III, VI). Рогожин безумной страстью любит Настасью Филипповну и дико ревнует ее к Мышкину, который замечает как-то ему: «твою любовь от злости не отличишь» (II, III) [3].
Мрачный вид имеет и «дом потомственного почетного гражданина Рогожина». «Дом этот был мрачный , в три этажа, без всякой архитектуры, цвету грязно-зеленого…И снаружи и внутри как-то негостеприимно и сухо, все как будто скрывается и таится..» (II, III). Еще более зловещим рисуется он в восприятии Настасьи Филипповны – пророческом восприятии: у него дом мрачный, скучный, и в нем тайна… Все время, когда я была у них в доме, мне все казалось, что где-нибудь, под половицей, еще отцом его, может быть, спрятан мертвый и накрыт клеенкой».
Но с домом связано и другое светлое пророчество. Оно высказывается в романе Мышкиным и Настасьей Филипповной в разное время, но как бы в одно слово: «А мне на мысль пришло,- говорит князь, - что если бы не было с тобой этой напасти, не приключилась бы эта любовь, так ты, пожалуй, точь-в-точь, как твой отец бы стал, да и в весьма скором времени. Засел бы молча один в этом доме с женой, послушною и бессловесною, с редким и строгим словом, ни одному человеку не веря, да и не нуждаясь в этом совсем и только деньги молча и сумрачно наживал» (II, III). В Рогожине, в душе его есть предвестие его пути к искуплению, Рогожин ищет живого Бога. Оттого он говорит, что любит смотреть на картину Гольбейна «Труп Христа»: «..не любит,- мысленно поправляет его князь,- а, значит, ощущает потребность…он хочет силой воротить свою потерянную веру. Ему она до мучения теперь нужна…» (II, V) [1].
Князь стремится стать братом Рогожину, но ведь для настоящего братства необходимо, чтобы и Рогожин назвал братом Мышкина, и тут непреодолимой преградой между ними встает «ревность» Рогожина к сопернику. Страсть, настигшая Рогожина, отторгла его от мира ростовщиков и наживателей денег, разбудила духовные стремления – и в этом заключено величайшее благо для него. Но, с другой стороны, страсть высвободила и разрушительные инстинкты: злобу, ненависть и глухое, тяжелое отчаяние. Рогожина постоянно сжигает огонь любви и ненависти – очистительный, уничтожающий все низменное и материальное, и губительный, несущий разрушение и смерть.
Обменявшись крестами, Рогожин и Мышкин становятся как бы духовными братьями. Интересно, что с этого момента начинается сближение двух героев. Они становятся все более похожими друг на друга и внешне, и в манерах, стиле поведения. Рогожин становится рассеяннее и задумчивее, а князь Мышкин – наоборот, менее спокойным и все более эмоциональным: в описании его все чаще употребляется слово «вскричал»: «Да как же ты… как же ты!..» – вскричал князь и не докончил»; «Все этот ревность, Парфен, все это болезнь, все это ты безмерно преувеличил…» - пробормотал князь в чрезвычайном волнении»; «На эту картину!» – вскричал вдруг князь под впечатлением внезапной мысли». «Да дай же я хоть обниму тебя на прощанье, странный ты человек!..» - вскричал князь….». Бледность, которая свойственна князю, становится чертой Рогожина. В конце встречи все лицо Рогожина «преобразилось: он ужасно побледнел, губы его задрожали, глаза загорелись».
Во время скандала на концерте (III, II) Рогожин вновь «казался потрясенным ужасно, был бледен и весь дрожал». В первый раз после встречи в трактире Рогожин и Мышкин разговаривали друг с другом. («В первый раз сходились они после встречи их в коридоре трактира»). «Человек, лицо которого трудно было различить в темноте, подошел к скамейке и сел подле него [князя Мышкина]. Князь быстро придвинулся к нему, почти вплоть, и различил бледное лицо Рогожина». Интересно, что эта встреча Рогожина и Мышкина происходит накануне его дня рождения. Ему исполняется двадцать семь лет, столько же, сколько было Рогожину в начале романа. Одинаковый возраст еще более сближает героев.
Ни Рогожин, ни Мышкин не любят Настасью Филипповну. Чувства Мышкина и Рогожина к Настасье Филипповне являются не любовью, а какими-то другими чувствами: болезненной страстью у Рогожина и жалостью у князя Мышкина. («Все это ревность, Парфен, все это болезнь, я ее «не любовью люблю, а жалостью»» (Князь Мышкин – Рогожину).
Последняя встреча Мышкина и Рогожина в романе окончательно сближает их. Сходство Рогожина и Мышкина является здесь и внешним, и внутренним. Они действуют, словно один человек: «Стой, слышишь?» – быстро перебил вдруг Рогожин и испуганно присел на подстилке, - « Слышишь?». « Нет!» – так же быстро и испуганно выговорил князь». «Оба стали слушать». И Рогожин, и Мышкин говорят шепотом. «Когда Рогожин затих, князь тихо нагнулся к нему». Рогожин не смог преодолеть ревности, рождающей ненависть, и только после убийства Настасьи Филипповны его злоба уступила место надрывной и грустной нежности. Он пролил кровь, убил, а в результате – горячка, опустошение души. Князь не упрекает Рогожина – и в эти невыносимые мгновения в мрачном доме купца, следуя своей вере, прощает, по-братски утешает убийцу, не находя в себе ни силы, ни права осудить его. Спокойствие Рогожина на суде говорит о безразличии к жизни, потерявшей всякий смысл со смертью его кумира, «королевы», чья красота, страдание и безумие разделили и связали «братьев».