Итак, один голос повествует о естественном ходе событий, а другой — о «личном» ритме героя. И эти голоса не совпадают. Ритм героя скачкообразный, с крутыми колебаниями, от острого любопытства до полной безучастности.
Далее противоречия опять бросаются в глаза: герой с большой неохотой, со всевозможными предосторожностями идет на ночное свидание, еле опасаясь от гибели, но, спасшись, опять крадется, и вслушивается, и смотрит, «подстрекаемый любопытством» (вот оно, это слово); ощущает свою вину за то, что явился причиной драмы этих людей, особенно слепого мальчика (чтобы слышать, что мальчик плакал «долго-долго», нужно слушать этот плач «долго-долго»), и вдруг произносит фразу, которой заканчивается повесть. «Да и какое дело мне до радостей и бедствий человеческих, мне, странствующему офицеру, да еще с подорожной по казенной надобности!..»
Какая интонация звучит в этих словах?
Слова произнесены с горькой иронией.
Что именно в этой фразе придает ей такую иронию?
Обратим внимание: «какое дело» «до радостей и бедствий человеческих» не просто «мне», а «мне, странствующему офицеру, да еще с подорожной по казенной надобности».
Зачем это добавление?
В качестве информации это не играет роли. То, что он офицер, путешествующий по казенной надобности, мы узнали еще в начале повести. Значит, есть в этом иной смысл?
Логика этой фразы такова, что странничество и «любопытство», интерес к людям взаимоисключающи. А в повести не просто показан, а подчеркнут кочевой, служебный характер жизни героя: и чай по-походному, и дорожная трубка, и требование казенной квартиры. Но, с другой стороны, какая «казенная надобность» повела его по следам слепого мальчика?
Печорин — странник душой, и именно любопытство превращает его в такого странника. Всем своим поведением он показал, что ему есть дело «до радостей и бедствий человеческих».
Так откуда же горечь и ирония?
Перечитаем предпоследний абзац: «мирный круг честных контрабандистов», «гладкий источник», «их спокойствие». Здесь, что ни слово — то противоречие. Жизнь контрабандистов преступна, полна опасности (стоит только вспомнить лодку, плывшую по бушующему морю, людей, покидающих дом из-за угрозы разоблачения).
Разве Печорин не знает этого? Он сам наблюдает за движением этой лодки «с невольным биением сердца»; он сам дразнит девушку упоминанием о коменданте. И, тем не менее, на первый план он выдвигает «мирную» сторону их жизни, гладкость и покой. Почему? Уж не зависть ли это? Зависть к жизни преступной, опасной, но все же жизни, со своим укладом, бытом, ритмом, домом, человеческими связями? (Вспомним опять, как раскладывал он вещи в хате, намереваясь пробыть в ней всего несколько часов — не тоска ли это по дому, по быту?). Себя же называет он «камнем», нарушившим это спокойствие. Хотел он этого? Нет. Иначе ему не было бы так грустно. Получилось это случайно? Нет, он был слишком активен.
Остается одно: ему хотелось быть с ними. Он потому и странствовал за ними, что хотел перестать странствовать, устал от неприкаянности, от бездомности. Он хотел их жизни, жизни, которой правит не «казенная надобность», а собственная воля.
Но ничего не вышло. Та жизнь вытолкнула его, и он вновь обречен на странствия. Даже к исходной точке он не возвращается. Если поначалу он был владельцем каких-то личных вещей, если были какие-то связи (кинжал — подарок приятеля), то и их не стало. Его вмешательство привело к тому, что из жизни вытолкнуты и другие люди. Невыразимым сочувствием к слепому мальчику проникнута сцена расставания с ним Янко и ундины.
Что же, кроме горечи, иронии может звучать в последней самооценке?
Если положено тебе судьбой быть странником — будь им. Любая твоя попытка сломить судьбу приведет к тому, к чему привела.
Но разве причина такого финала заключалась только в сопротивлении контрабандистов?
Конечно, контрабандисты — это не его круг. Потому они и сопротивляются так отчаянно. Но вспомним Бэлу. Она любила Печорина, и ее сопротивление было быстро сломано — а результат тот же. (Может быть, оттого и странный смех Печорина, от которого у Максима Максимыча «мороз пробежал по коже»).
Еще не столкнувшись с объективным сопротивлением, Печорин споткнулся о внутреннюю перегородку. Он первый сказал жизни: надоело. После сцены чаепития он действует уже машинально, будто по обязанности, отвечая просто на вызов конкретной жизненной ситуации.
Был момент, когда душа могла избавиться от своего странничества, но «царствует в душе какой-то холод тайный», а этот момент обернулся «комедией», которая начала «надоедать». После этой сцены в нем чувствуется надлом. Событийный сюжет начинает стремительно раскручиваться, спешит к кульминации и развязке, но для героя пик внутреннего интереса к происходящему уже пройден. Событийная «загадка» оказалась несложной. Но подлинная загадка: как преодолеть силу судьбы, как избавить душу от странничества — вновь не поддалась.
«КНЯЖНА МЕРИ»
В повестях «Бэла», «Максим Максимыч» и «Тамань» Печорин находится в самом тесном соприкосновении с простыми людьми и людьми «естественными» — горцами. И как бы эти люди не отличались друг от друга — «смирные» или «хищные», — их объединяет то, что по отношению к Печорину они — другой социальный круг. Печорин всюду оказывается чужим, пришельцем из другого мира, вносящим смятение, раздор и страдания, нарушающим естественный, традиционный порядок жизни, ход ее событий.
Печорин принадлежал к высшему петербургскому обществу. Юность его прошла в удовольствиях, которые можно достать за деньги, и они ему скоро опротивели. Светская жизнь с ее обольщениями тоже надоела. Он начал читать, учиться, и очень скоро убедился, что в том обществе, которое его взрастило, наука не может дать человек ни счастья, ни славы, в которых он видел смысл бытия. Жизнь обесценилась в его глазах, и его одолели скука, тоска – верные спутники разочарования.
С этого момента Печорин возвращается в социально близкую ему среду. Здесь даже восстанавливаются некоторые связи: Грушницкий — давний приятель, княгиня Лиговская (сообщает Печорину, что знала его мать и была дружна с его тетушками).
Что изменилось в его отношении с окружающими?
Он, более чем когда-нибудь, чужой и неприкаянный. Его влечет к общению с людьми, он по-прежнему полон любопытства, но в то же время ироничен, насмешлив и колок. После объятий с Грушницким он сообщает о нем такую историю и с такой интонацией, что и у читателя не возникает к нему никакого уважения. В решительный драматический момент никого не осталось рядом с Печориным, только Вернер оказывается способным откликнуться.
В этой повести Печорин так же деятелен и активен, как и раньше.
Отличаются ли чем-нибудь его поступки в новой истории от тех, что были описаны в первой части?
Новелла «Княжна Мери» раскрывает коллизию добра и зла в образе Печорина и два его начала — высокое «демоническое» и обыденное, «земное». Два слоя намечаются и в самосознании героя. «Высшее начало», демоническое, улавливается другими персонажами. Так, в монологе Веры видна «программа» характера Печорина, и в ней Печорин не случайно напоминает лермонтовского Демона. Но если в поэме «Демон» борьба добра и зла носит титанический характер, то в романе, в среде «водяного общества», конфликт во внешнем плане мельчится, а сама борьба захватывает характеры ничтожные и опускается до уровня оскорбленного мелкого самолюбия.
В первой части Печорин вел себя, как своевольный эгоист, себялюбец, но его поступки были «крупными», могли объясняться страстью, любовью, желанием общения, близостью с людьми. В «Княжне Мери» многие его поступки «мелкие». Он подслушивает, подсматривает, перетягивает к себе слушателей от княжны, чтобы ее позлить; перекупает на ее глазах ковер и проводит мимо ее окон свою лошадь, покрытую этим ковром. И все это ради чего? Ведь он не любит Мери, не собирается ее обольщать, значит, и с Грушницким ему делить нечего.
Так какова же цель его поступка?
В записи от 3 июня Печорин пишет о стремлении утвердить свою волю, подчинить ей других людей и обстоятельства.
Этой цели соответствует другая цель, увидеть которую сложно. Можно предложить цепь вопросов, которые помогут понаблюдать за поведением Печорина.
Каков результат печоринских экспериментов над княжной Мери и Грушницким?
Результат трагический: Грушницкий убит, жизнь княжны разбита; сам Печорин чувствует, что оставил за спиной пепелище. Возвращаясь с дуэли, Печорин увозит «камень на сердце», видит «тусклое» солнце. Покидая Кисловодск, видит на дороге труп коня с воронами на спине. Последнее, что слышит от Грушницкого и княжны, — это слова о ненависти к нему.
Но это крупным планом. А теперь попристальней. Чего дожидается Печорин, слой за слоем снимая с Грушницкого его наряд и ставя его в истинно трагическую ситуацию?
Он хочет добраться до душевного ядра бывшего приятеля, разбудить в нем человека. Он готов все простить за признание Грушницким своей подлости.
При этом Печорин не дает себе ни малейших преимуществ в организуемых им «сюжетах», требующих и от него, и от его партнеров максимального напряжения сил. В дуэли с Грушницким он преднамеренно ставит себя в более сложные и опасные условия, стремясь к чистоте своего эксперимента. Грушницкий перед смертью говорит: «Я себя презираю...» Ну что же, это верная самооценка. Грушницкому стала доступна истина. Этого и добивался Печорин, только удовлетворения это ему не принесло.
Чего же он добился в другом жестоком эксперименте с княжной?
Он поставил ее на порог совершенно иного этапа в жизни. После мучительных уроков Печорина ее уже никогда не обманут Грушницкие. Она обречена теперь всех, встречающихся на ее пути людей, невольно сравнивать с Печориным. А таких людей мало, и они не приносят счастья. Теперь ей покажутся сомнительными самые незыблемые каноны светской жизни. Однако перенесенные ею страдания — обвинение Печорину.