Очипок (род чепца);
Пасичник (пчеловод);
Рушник (утиральник);
Цибуля (лук);
Сопилка (род флейты);
Смушки (бараний мех);
Шишка (небольшой хлеб, делаемый на свадьбах);
Юшка (соус, жижа);
Парубок (парень);
Лысый дидько (домовой, демон);
Люлька (трубка);
Свитка (род полукафтанья);
Синдячки (узкие ленты);
Жинка (жена).
ХИВРЯ: Ну, молодцы, кое-что знаете, а чтоб побольше знать, читайте-ка Гоголя побольше, его хоть всю жизнь читать можно, а всё что-то новое узнаёшь.
ЧИЧИКОВ: Любезная моя Хавронья Никифоровна, мне ваше общество чрезвычайно приятно, вы – дама, приятная во всех отношениях, как и одна моя знакомая. Я вообще женский пол весьма уважаю, поэтому давайте-ка вспомним дивные дамские образы гоголевских произведений. Я начинаю, господа!
Коробочка из «Мёртвых душ», Панночка из «Вия», Параска из «Сорочинской ярмарки», Ганна из «Майской ночи», тётушка Фёдора Ивановича Шпоньки, Катерина из «Страшной мести», Оксана из «Ночи перед Рождеством», Пульхерия Ивановна из «Старосветских помещиков», Анна Андреевна и Марья Антоновна из «Ревизора».
Не меня одного пленили эти дивные колоритные образы.
ХУДОЖНИК: Недаром говорят: скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Друзья того или иного человека говорят действительно об очень многом. А уж у Гоголя друзья были слава Богу! Назовём лишь несколько имён: Плетнёв, Жуковский, Пушкин…И сколько писем написано ими друг другу. Сейчас столько писем не пишут, и это очень жаль, ведь эпистолярное наследие гениев сродни их литературному творчеству. Вот вам несколько тому примеров.
А.С.Пушкину (1835 год)
«…Решаюсь писать к вам сам: просил прежде Наталью Николаевну, но до сих пор не получил известия…
Сделайте милость, дайте какой-нибудь сюжет, хоть какой-нибудь смешной или не смешной, но чисто русский анекдот. Рука дрожит написать тем временем комедию…Сделайте милость, дайте сюжет. Духом будет комедия из пяти актов, и, клянусь, будет смешнее чёрта. Ради Бога. Ум и желудок мой оба голодают. Обнимаю вас и целую и желаю обнять скорее лично. Ваш Гоголь».
Как вы думаете, дал ли Пушкин «хоть какой-нибудь» сюжет в ответ на просьбу Гоголя?
(«Мёртвые души».)
ЧИЧИКОВ: Ну, раз дело дошло до моего любимого произведения, то не грех и вспомнить его, так сказать, весомо, грубо, зримо. Сейчас вы увидите, как я побывал в гостях у…Впрочем, догадайтесь сами.
ИНСЦЕНИРОВКА:
(На сцене темно. Раздаётся звук грома, шум дождя. За сценой раздаётся стук.)
ГОЛОС ФЕТИНЬИ: Кто стучит?
ГОЛОС ЧИЧИКОВА: Пустите, матушка, с дороги сбились.
ГОЛОС ФЕТИНЬИ: Кто вы такой?
ГОЛОС ЧИЧИКОВА: Дворянин, матушка.
ГОЛОС ФЕТИНЬИ: Матушка, дворянин!
ГОЛОС КОРОБОЧКИ: Ну, пусти.
(С разных сторон на сцену выходят Коробочка и Чичиков, каждый со стулом в руках. Коробочка в каком-то длинном халате, под который можно подложить подушки для толщины. На её голове нелепый чепец, весь в оборках, на носу – очки.)
ЧИЧИКОВ: Извините, матушка, что побеспокоил вас неожиданным приездом.
КОРОБОЧКА: Ничего, ничего. В какое-то время Бог принёс! Гром такой… Вишь, сумятица какая…Чайку выпьете, батюшка?
ЧИЧИКОВ: Недурно, матушка.
(Садятся на свои стулья.)
КОРОБОЧКА: А с чем прихлебнёте чайку? Во фляжке – фруктовая.
ЧИЧИКОВ: Недурно, матушка, хлебнём и фруктовой. А позвольте узнать вашу фамилию…Я так растерялся…
КОРОБОЧКА: Коробочка, коллежская секретарша.
ЧИЧИКОВ: Покорнейше благодарю. Фу…Фу…Сукин сын!
КОРОБОЧКА: Кто, батюшка?
ЧИЧИКОВ: Ноздрёв, матушка. Знаете?
КОРОБОЧКА: Нет, не слыхивала.
ЧИЧИКОВ: Ваше счастье.
КОРОБОЧКА: Блинцов, батюшка. Прошу покорно закусить.
ЧИЧИКОВ: А имя, отчество?
КОРОБОЧКА: Настасья Петровна.
ЧИЧИКОВ: Хорошее имя. У меня тётка родная, сестра моей матери, Настасья Петровна. У вас, матушка, блинцы очень вкусные.
КОРОБОЧКА: А ваше имя как? Ведь вы, чай, заседатель?
ЧИЧИКОВ: Нет, матушка, чай, не заседатель, а так, ездим по своим делишкам.
КОРОБОЧКА: А, так вы покупщик? Как же жаль, право, что я продала мёд купцам так дёшево. Ты бы, отец мой, у меня, верно, его купил?
ЧИЧИКОВ: А вот мёду и не купил бы.
КОРОБОЧКА: Что ж другое, разве пеньку?
ЧИЧИКОВ: Нет, матушка, другого рода товарец. Скажите, у вас умирали крестьяне?
КОРОБОЧКА: Ох, батюшка, осьмнадцать человек! И умер такой всё славный народ. Кузнец у меня сгорел.
ЧИЧИКОВ: Разве у вас пожар был, матушка?
КОРОБОЧКА: Бог приберёг. Сам сгорел, отец мой. Внутри у него как-то загорелось, чересчур выпил, синий огонёк пошёл от него. Истлел, истлел и почернел, как уголь. И теперь мне выехать не на чем. Некому лошадей подковать.
ЧИЧИКОВ: На всё воля Божья, матушка. Против мудрости Божьей ничего нельзя сказать. Уступите-ка их мне, Настасья Петровна.
КОРОБОЧКА: Кого, батюшка?
ЧИЧИКОВ: Да вот этих-то всех, что умерли.
КОРОБОЧКА: Да как же уступить?
ЧИЧИКОВ: Да так просто. Или, пожалуй, продайте, я вам за них дам деньги.
КОРОБОЧКА: Я, право, в толк не возьму. Нешто хочешь ты их откапывать из земли?
ЧИЧИКОВ: Э, матушка! Покупка будет значиться только на бумаге, а души будут прописаны, как бы живые.
КОРОБОЧКА (перекрестясь): Да на что ж они тебе?
ЧИЧИКОВ: Это уж моё дело.
КОРОБОЧКА: Да ведь они же мёртвые.
ЧИЧИКОВ: Да кто же говорит, что они живые? Вы за них платите, я вас избавлю и от хлопот и от платежа, да ещё сверх того дам вам 15 рублей ассигнациями. Ну, теперь ясно?
КОРОБОЧКА: Право, не знаю, ведь я мёртвых никогда ещё не продавала.
ЧИЧИКОВ: Ещё бы! Это скорей походило бы на диво, если бы вы их кому-нибудь продали.
(Пауза.)
Так что же, матушка, по рукам, что ли?
КОРОБОЧКА: Право, отец мой, никогда ещё не случалось продавать мне покойников. Живых-то я уступила отцу протопопу, двух девок по ста рублей каждую, и очень благодарил.
ЧИЧИКОВ: Да не в живых дело. Я спрашиваю мёртвых.
КОРОБОЧКА: Да ведь меня только и останавливает, что они мёртвые. Может быть, ты, отец мой, меня обманываешь, а они…того…они больше как-нибудь стоят?
ЧИЧИКОВ: Послушайте, матушка. Эк какие вы! Что же они могут стоить? На что они нужны?
КОРОБОЧКА: Уж это точно, правда. Уж совсем ни на что не нужны.
ЧИЧИКОВ: А вы берёте ни за что 15 рублей, ведь это же деньги! Ведь они на улице не валяются. Ну, скажите, матушка, почём вы продали мёд?
КОРОБОЧКА: По двенадцати рублей за пуд.
ЧИЧИКОВ: Ну, матушка, взяли греха на душу – по двенадцати не продали. Ну, всё равно, ну ведь то мёд, а это – ничто! А я вам за ничто плачу, и не двенадцать рублей, а 15 рублей, да и не серебром, а синими ассигнациями!
КОРОБОЧКА: Право, я боюсь на первых порах не понести бы как-нибудь убытку. Лучше уж я маненько повременю, авось понаедут купцы, я и применюсь к ценам.
ЧИЧИКОВ: Страм, страм, матушка! Просто страм! Кто же станет покупать их? Ну, какое употребление он может из них сделать?
КОРОБОЧКА: А может, в хозяйстве-то как-нибудь под случай понадобятся?
ЧИЧИКОВ: Мёртвые – в хозяйстве? Эк, куда хватила! Воробьёв пугать по ночам в огороде?
КОРОБОЧКА: С нами крестная сила! Какие ты страсти говоришь!
ЧИЧИКОВ: А куда же ещё? Куда вы их хотели пристроить? Да, впрочем, ведь кости и могилы, всё вам останется. Ну, так что же? Отвечайте, по крайней мере.
(Пауза.)
О чём вы думаете, Настасья Петровна?
КОРОБОЧКА: Право, я всё не приберу, как мне быть. Лучше я вам пеньку продам.
ЧИЧИКОВ: Да что ж пенька? Помилуйте, я вас прошу совсем о другом, а вы мне пеньку суёте.
(Пауза.)
Так как же, Настасья Петровна?
КОРОБОЧКА: Ей-Богу, товар такой странный, совсем небывалый.
ЧИЧИКОВ (громко стукнув стулом): Чтоб тебя чёрт!..
КОРОБОЧКА: Ох, не припоминай его, Бог с ним! Ох!..Ещё третьего дня всю ночь мне снился, окаянный. Такой гадкий привиделся, а рога-то длиннее бычачьих!
ЧИЧИКОВ: Я дивлюсь, как они вам десятками не снятся!..Из одного христианского человеколюбия хотел!..Вижу, бедная вдова убивается, терпит нужду, да пропади и околей со всей вашей деревней!
КОРОБОЧКА: Ах, какие ты забранки пригинаешь!
ЧИЧИКОВ: Да не найдёшь слов с вами, право, словно какая-нибудь, не говоря дурного слова, дворняжка, что лежит на сене: и сама не ест, и другим не даёт!
КОРОБОЧКА: Да чего ж ты рассердился так горячо? Знай я прежде, что ты такой сердитый, я б не прекословила. Изволь, я готова отдать за 15 ассигнаций.
ЧИЧИКОВ: Фу, чёрт…(Утирает пот.) В городе какого-нибудь поверенного нет или знакомого имеете, которого могли бы уполномочить на совершение крепости?
КОРОБОЧКА: Как же, протопопа, отца Кирилла, сын служит в палате.
ЧИЧИКОВ: Ну, вот и отлично! (Пишет.) Подпишите. (Вручает деньги.)
КОРОБОЧКА: Только, отец мой, прошу тебя, ты не обидь меня.
ЧИЧИКОВ: Не обижу, матушка, не обижу. Ну, прощайте, матушка. (Уходит.)
КОРОБОЧКА (долго крестится): Батюшки! Пятнадцать ассигнацией. В город надо ехать…Узнать, почём ходят мёртвые души?...Фетинья! Фетинья! Вели закладывать!
(Уходит.)
ЧИЧИКОВ: Из письма великому русскому актёру и режиссёру М.С. Щепкину: «Делайте что хотите с моею пьесой, но я не стану хлопотать о ней…Действие, произведённое ею, было большое и шумное. Все против меня. Чиновники пожилые и почтенные кричат, что для меня нет ничего святого, когда я дерзнул так говорить о служащих людях. Полицейские против меня, купцы против меня, литераторы против меня. Бранят и ходят на пьесу… Теперь я вижу, что значит быть комическим писателем. Малейший призрак истины – и против тебя восстают, и не один человек, а целые сословия».
Не могли бы сказать мне, уважаемые, о какой пьесе идёт речь в этом горьком письме?
(«Ревизор».)
ХУДОЖНИК: А это письмо (М.П.Погодину) написано в марте 1837 года. Не буду спрашивать, о какой утрате здесь идёт речь, думаю, все это поймут: «Я получил письмо твоё в Риме. Ничего не говорю о великости этой утраты. Моя утрата всех больше…Моя жизнь, моё высшее наслаждение умерло с ним… Ничто мне были все толки, я плевал на презренную чернь, известную под именем публики, мне дорого было его вечное и непреложное слово. Ничего не предпринимал, ничего не писал я без его совета. Всё, что есть у меня хорошего, всем этим я обязан ему. Он взял с меня клятву, чтобы я писал, и ни одна моя вещь не писалась без того, чтобы он не являлся в то время глазам моим. Я тешил себя мыслью, как будет доволен он, угадывал, что будет нравитьсяему, и это было моею высшею и первою наградою. Теперь этой награды нет впереди!»