Если в этих рассуждениях нет ошибки, то у нас появляется увлекательная возможность обсудить важные и глубокие философские вопросы — о смысле жизни, об основных ценностях, о человеческой свободе — с весьма умным и проницательным собеседником, каким был автор знаменитого романа. Ставя перед собой такую задачу, мы должны будем по-новому прочитать роман, стремясь разгадать тайные шифры, за которыми скрывал - вынужден был скрывать по условиям эпохи - свои мысли М.А. Булгаков.
Пытаясь прочитать роман как философское сочинение на тему об истине, начать целесообразно с уточнения самого термина. Итак, что же такое истина?
Откроем философский энциклопедический словарь. «Истина, - говорится там, - это адекватное отражение действительности субъектом, воспроизведение ее такой, какова она есть вне и независимо от сознания»[4,90]. Наверное, именно такое определение приводил Берлиоз в своих лекциях, которые читал в Литературном институте или где-нибудь еще.
И раз уж мы приняли решение дать философское прочтение романа, то попытаемся задать тот же вопрос об истине одного из наиболее глубоких русских философов - Н.А Бердяева.«Истина, — говорится в его книге «Творчество и объективация», — не есть отражение мира таким, каков он есть и представляется, а есть борьба с тьмой и злом мира. Познание истины есть самовозгорание света (логоса) в существовании (в бытии), и этот процесс происходит в глубине бытия, а не противостоит бытию. Истина - духовна, она в духе и есть победа духа над бездуховной объективностью мира мира вещей. Истина есть пробуждение духа в человеке, приобщение к духу»[10,97].
Н.А. Бердяева считают одним из основоположников философии, которая выдвигает на первый план уникальность человеческого бытия, человеческой личности как высшей ценности. Комментируя данное им определение истины, следует признать, что с его точки зрения понятие истины тождественно высшему смыслу человеческого бытия, оно имеет очевидную этическую направленность и фактически тождественно добру. Такой выбор истины далеко не всегда оказывается легким делом, за него надо бороться, а иногда он требует жертвы. Разумеется, подобное понимание истины далеко от принципов логического позитивизма, прагматизма или диалектического материализма в стиле всезнающего Берлиоза, но зато оно значительно ближе к той философии, на основе которой М.А. Булгаков выстраивает свой роман.
Но если мы правильно разгадали философское пространство, на фоне которого разворачиваются события романа, то, мы должны обратиться к рассмотрению двух других фокусов, которые, взятые в совокупности, образуют центральную триаду этой философии, а именно категорий личности и свободы.
Обратимся снова к помощи Бердяева. «Личность, — разъясняет он, — не есть биологическая или психологическая категория, но категория этическая и духовная». «Личность есть не субстанция, а акт, творческий акт... Личность есть активность, сопротивление, победа над тяжестью мира, торжество свободы над рабством мира»[10,97]. Но личность и эгоцентризм — антиподы, продолжает философ: эгоцентризм — это двойное рабство, рабство у самого себя и у всего, что не - я, у мира.
Главное в личности, продолжает свою мысль Бердяев, — свободное творчество и пророческое начало. «Творческая личность ведет борьбу за первородность, изначальность, чистоту нравственной совести и нравственной мысли при постоянном сопротивлении охлажденной коллективной нравственной совести и мысли, духа времени, общественного мнения... Этика творчества есть всегда профетическая, обращенная к будущему этика и потому идущая от личности, а не от коллектива, но направленная социально»[10,102].
Остается применить масштаб этой экзистенциальной философской триады: истина- личность- свобода к оценке романа Булгакова. И тогда сразу приходится сделать наблюдение, которое может показаться удивительным: из числа более чем 500 появляющихся на страницах романа персонажей свободными творческими личностями можно, пожалуй, назвать лишь двоих — Мастера и Иешуа Га-Ноцри. Мастер, правда, не выдерживает накала борьбы за утверждение истины и отказывается даже от собственного имени. Зато в равнодушном ко всему прокураторе Иудеи после того, как он трусливо отправил на Голгофу несчастного философа, вдруг просыпается совесть. Из других героев романа больше никто не удовлетворяет тем критериям, которые были сформулированы выше. Если быть более точным, то к ним надо причислить еще одного - самого автора романа, личное присутствие которого явно ощущается на многих его страницах, особенно в заключительной части.
Автору важны не столько отдельные герои, сколько страна, населяющий ее народ, его исторические судьбы. И чтобы достаточно рельефно и убедительно выразить драматизм этой эпохи, которая, несомненно, представлялась Булгакову историческим безвременьем, ему было вполне достаточно этих двух или трех героев, которых, хотя и в разной степени, можно было бы назвать личностями. Неудивительно, что участь обоих оказывается драматичной, хотя и по-разному. Иешуа последователен до конца и ни от чего не отрекается, а потому оказывается достоин света. Мастер капитулирует перед трудностями и сжигает свой роман — дело всей жизни - и получает лишь покой в сфере Воланда.
Обратимся снова к свидетельствам русских мыслителей. Славянофил Ю.Ф. Самарин, 40-е гг. XIX в.: «Общинное начало составляет основу, грунт всей русской истории... оно полагает высший акт личной свободы и сознания - самоотречение»[24,176]. Уже отсюда ясно: если в государстве нет общества свободных личностей, ему необходим властитель и необходим его культ. Философ-монархист И.А. Ильин, 20-е гг. XX в.: в России личная духовность «в массах была не укреплена, не воспитана и не организованна. В смысле государственного разумения и навыка совершенно слаба»[12,124].
Но эта исторически предопределенная подавленность личностного начала имела тягостные последствия. Первое из них — привычка жить по принципу «каждый за себя и каждый для себя». «Время ужасающего индивидуализма, хищничества, зависти, бессердечия к чужим страданиям» — такой запомнилась послереволюционная Россия И. Бунину[11,106]. И разве не за эти черты наказывают московских обывателей разбитные и насмешливые спутники Воланда — Коровьев и Бегемот?
Свободному человеку тяжело в этой затхлой атмосфере всеобщей бездуховности. Но тем сильнее озаряет ее вспыхивающий внезапно яркий свет беззаветного и всеохватывающего высокого человеческого чувства. Это любовь Маргариты к Мастеру и самоотверженная преданность Иешуа, которую испытывает Левий Матфей. В свете этих светозарных порывов меняется весь мир и, словно после очистительного дождя, на небосклоне появляется радуга надежды.
И миф, и вымысел автору нужны для того, чтобы высветить вполне реальные жизненные проблемы. С этой точки зрения фокусом, центральной точкой всего романного действия является бал, который дает Воланд, похоже, это вообще главное, для чего он прибыл в весеннюю Москву.
Используя тайные возможности четвертого измерения, князь тьмы устраивает роскошный бал для своих избранников. По широкой мраморной лестнице поднимаются короли, герцоги, кавалеры, отравители, шулеры, доносчики, изменники, палачи, тюремщики, растлители и прочая дьявольская камарилья. На верхней ступеньке их встречает Маргарита, королева бала.
И начинается празднество. Гремит оркестр, которым дирижирует сам Иоганн Штраус. На зеркальном полу ловко кружатся пары. В открытом бассейне плещется шампанское. Девушки разносят зажаренное на раскаленных углях мясо. Нет, это не сборище пришельцев из ада. Это пир торжествующего зла, которое простерло свои черные крылья над всем миром.
Наступает рассвет — и великий бал Сатаны заканчивается. Но черные отблески этого дьявольского торжества видны на многих других страницах романа. Это и полное азарта пьяное веселье в ресторане «Грибоедов», где кружатся тоже какие-то нелюди, монстры от литературы, и сеанс черной магии, который дает в варьете Воланд, - одна из лучших в мировой литературе сатирических пародий на безудержную страсть к потребительству.
Блики этого сатанинского праздника лежат также на многочисленных эпизодах, как бы невзначай рассеянных повсюду в романе. Понтий Пилат заискивает перед человеком в капюшоне - Афранием, имперским «гебешником» в провинции Иудее. «Наташа подкуплена?» пугается Маргарита, когда ей кажется, что Азазелло знает се мысли. «Нет документа, — говорит Коровьев, — нет и человека. И, прошу заметить, и не было»[8,178].
Список подобных, с первого взгляда малозначительных эпизодов можно продолжить без труда. При внимательном чтении они позволяют достаточно ясно ощутить ту страшную обстановку всеобщей подозрительности, доносительства и внезапных бесследных исчезновений людей, о которой Булгаков мог поведать только иносказательно.
Если судить формально, роман заканчивается, в сущности, драматически. Московскую затхлую атмосферу визит Сатаны не возмутил. Рукопись романа Мастера вопреки заверениям Воланда все-таки сгорела на пожаре в его квартире. Сам Мастер вместе с Маргаритой уходят из жизни -они получили «покой» в сфере Воланда. Правда, главного героя — жестокого прокуратора Иудеи ждет прощение и даже как будто совершенно не заслуженная им награда. А Воланд, завершив свою дьявольскую миссию в Москве, вместе со своими спутниками проваливается без оглядки в черную бездну.
Однако техника постмодерна такова, что автору нет необходимости углубляться во внутренний мир своих героев, они нужны ему больше как служебный материал для раскрытия собственного идейного замысла. А потому и читателей мало трогают печали заключительных сцен романа, который в целом оставляет светлое и жизнерадостное впечатление,