Сразу узнаваемый голос: тревожный, приковывающий к себе внимание, полный индивидуальных модуляций, то отрывистый, то ласково льющийся — переливающийся, как ручей, в унисон чередующимся гитарным арпеджио. Безупречные интонации. Точные акценты. Та сила воздействия при максимальной экономии средств, какая доступна лишь очень большим артистам и поэтам, поскольку артистическое начало неотделимо от поэтического дара.
Легко запоминающиеся, словно пунктиром прошитые, мелодии — стилистически единые и вместе с тем всегда разнообразные, настолько органично связанные со словом, что Шостакович на полушутливое предложение сочинить «настоящую музыку» на стихи Окуджавы заметил, что это не нужно. Жанр, в котором работает бард, не требует музыкального вмешательства извне.
Наконец, стихи, существующие не только в звуке, но и в книге. Романсовость поэзии Булата очевидна, однако в традиционных рамках он настолько изобретателен и современен, что исключает всякие сомнения по поводу своей новизны и неповторимости. Его романс не жесток, а благороден. Стих прост, но никогда не банален. Воображение не улетает за облака и в то же время романтически приподнято.
Что же касается его «каталитического» влияния на самодеятельную песню, то оно оказалось просто феноменальным. Пример барда сподвигнул многих взяться за перо и гитару. (1)
(1) Алексей Смирнов. Песенка нечаянной радости. – Голос надежды: новое о Булате Окуджаве. Т.1.
Как просто и как мудро пишет поэт о человеке:
ЧЕЛОВЕК
Дышит воздухом, дышит первой травой,
камышом, пока он колышется,
всякой песенкой, пока она слышится,
теплой женской ладонью над головой.
Дышит, дышит - никак не надышится.
Дышит матерью - она у него одна,
дышит родиной - она у него единственная,
плачет, мучается, смеется, посвистывает,
и молчит у окна, и поет дотемна,
и влюбленно недолгий свой век перелистывает.
(Русская советская поэзия 50-70х годов. Хрестоматия. Составитель И.И.Розанов. Минск: Вышэйшая школа, 1982)
Для отечественной культуры минувшего века Булат Окуджава, пожалуй, самая парадоксальная фигура. Столь же необходимая и неприкаянная, как его памятник в Москве. Видимо, настоящей поэзии ничего для себя не нужно, потому что поэзия не стяжание совершенства, а дар божий. Для того, что может осуществиться, поэзии не нужно.
Окуджава ускользает из воспоминаний. Кажется, к тому, что сказано им – не о себе, но от себя – не нужно никаких комментариев. Мемуарные мелочи и прочие пустяки только затемняют его образ. Память о нем постепенно сгущается в миф.
Великий русский поэт… литературные либералы иронически скривятся, не принимая к нему определения великий; этнические патриоты агрессивно набычатся, оспаривая его право на титул русский; те и другие предпочли бы числить его в известных бардах, но не им его судить…
Отчуждение его от среды началось задолго до смерти. В одном из сборных концертов, в которых он, уставший от публичности, участвовал скорее по долгу, чем по желанию, случился показательный казус. Один из бардов, от избытка чувств и при нехватке вкуса, сочинил из отголосков авторской песни нечто похожее на пародию. И проникновенно спел, как летит в небесах лебединая стая, и впереди вожак, которого зовут Булатом… А потом на сцену вышел Окуджава, предыдущего певца не слышавший, и словно по наитию исполнил песню о дураках:
Дураки любят собираться в стаю.
Впереди – главный во всей красе.
В детстве я думал, что однажды встану,
а дураков нету: улетели все.
Восторг публики был неописуем… В самом деле, очень смешно. И очень грустно. Ибо искажение смысла и извращение образов его поэзии преследовало поэта всю жизнь. Самые светлые его строки, превратно отражаясь в кривых зеркалах пересудов, возвращались наветами. Истинной причиной всех нападок была не поэтика, но этика поэта. Ему не могли простить чувства собственного достоинства, редкого по всем временам. Независимость воспринималась как вызов системе. Когда Окуджава призывал всех людей доброй воли взяться за руки, руководящие лица не подавали ему руки. Когда же новые времена связали сильных мира сего круговой порукой, Окуджава оказался вне замкнутого круга. И еще более одиноким и уязвимым, чем в годы идеологических гонений.
Окуджава умер в Париже 12 июня 1997 года. Лет ему было не так уж и много. Сердце не выдержало разочарований во времени и в современниках. Пришла юная и наглая свобода, - и ушла старая добрая надежда. Случилось что-то не то и не так. Роковой поединок с подлостью не состоялся. Дантес поднял пистолет… а потом отвел в сторону, пристрелил пробегавшую мимо собаку, сел в джип с охраной и укатил в свой офис на Арбате; по дороге по мобильнику позвонил куда надо и заказал черный пиар на члена литфонда Б.Ш. Окуджаву, имевшего некогда неосторожность написать строчку о комиссарах в пыльных шлемах.
Чем он жил в последние годы? Он больше не питал иллюзий, не подкармливал прекрасных грез гитарными аккордами. Вспоминал минувшее и поминал ушедшее; сочинял стихи о розе, стоявшей на его столе в склянке темного стекла из-под импортного пива. О последней срезанной им в саду розе, роняющей вянущие лепестки цвета запекшейся крови на белый лист с неровными строчками:
Ну а покуда мы жизнь свою тешим
и притворяемся, будто творим,
всё – в лепестках ее неоскудевших:
страсть, и разлука, и вечность, и Рим.
Наверное, так ему и представлялось; впереди вечность, которой не хочется; позади Третий Рим, в который нет обратной дороги; а что кроме того, сверх того, до того? – любовь и разлука, любовь и разлука, любовь и разлука… Всё как у всех. А разве могло быть иначе? В конце концов, это два основных параметра нашего существования. И всё бы ничего, но почему-то разлуки в нашем мире намного больше, чем любви. Человек давно бы уже сошел на нет, если бы поэзия не восполняла недостающее. Весь Окуджава об этом, именно об этом и только об этом. (1)
(1)Владимир Ермаков БУЛАТ ОКУДЖАВА: ЛЮБОВЬ И РАЗЛУКА М., 1998
Творческая жизнь Булата Окуджавы, его признание миллионами слушателей и читателей, не дает покоя всем, кто не любит и не верит уже ни во что. Собирая материал для данного исследования, нам пришлось познакомиться со многими «мнениями» очень признанных ученых, критиков и писателей. Даже после смерти они препарируют стихи Окуджавы, доказывая, что не стихи это вовсе, а так – баловство. Нет в его произведениях глубины, не продуманы рифмы, много восторгается по поводу еды, не любит свой народ… Неправда все это. Конечно, с законами стихосложения не поспоришь, но поэзия – это крик души, а кто ее, душу-то, видел? На мой взгляд, Окуджава на протяжении всей своей творческой жизни хотел понять, во что же верить… Как жить в этом безумном мире, где уже нет места надежде… А эти «критики» писали, что ничего героического в его стишках нету, он, дескать, даже о войне пишет, как трус. Да, действительно, Булат Окуджава всегда говорил, что на войне ему было очень страшно, он очень боялся погибнуть. А вот стихотворение Юлии Друниной, которая тоже прошла всю войну:
Я только раз видала рукопашный,
Раз наяву – и тысячу – во сне,
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне…
По-моему, поэтесса как нельзя лучше подтверждает правоту Окуджавы о страхе перед войной. Это нормально не хотеть умирать…
В стихах-песнях Булата Окуджавы одна тема – надежда на то, что человек сможет стать лучше. Что ему поможет в этом? Любовь и разлука, надежды маленький оркестрик, рука друга, Бог… Но главное, что нельзя утратить – это веру… Во что? В любовь, в надежду, в Бога…
Умереть - тоже надо уметь,
на свидание к небесам
паруса выбирая тугие.
Хорошо, если сам,
хуже, если помогут другие.
Смерть приходит тиха,
бестелесна
и себе на уме.
Грустных слов чепуха
неуместна,
как холодное платье - к зиме.
И о чем толковать?
Вечный спор
ни Христос не решил, ни Иуда...
Если там благодать,
что ж никто до сих пор
не вернулся с известьем оттуда?
Умереть - тоже надо уметь,
как прожить от признанья до сплетни,
и успеть предпоследний мазок положить,
сколотить табурет предпоследний,
чтобы к самому сроку,
как в пол - предпоследнюю чашу,
предпоследние слезы со щек...
А последнее - Богу,
последнее - это не наше,
последнее - это не в счет.
Умереть - тоже надо уметь,
как бы жизнь ни ломала
упрямо и часто...
Отпущенье грехов заиметь –
ах как этого мало
для вечного счастья!
Сбитый с ног наповал,
отпущением что он добудет?
Если б Бог отпущенье давал...
А дают-то ведь люди!
Что - грехи?
Остаются стихи,
продолжают бесчинства по свету,
не прося снисхожденья...
Да когда бы и вправду грехи,
а грехов-то ведь нету,
есть просто
движенье.
В этом стихотворении – все, что выстрадал поэт всей своей жизнью…
Заключение. Вклад Булата Окуджавы в литературу ХХ века.
В нормальном обществе существованием таких, как Окуджава, дорожат. Дорожат уже потому, что оглядываются, боятся: что подумает, что скажет? Дорожат, как и положено дорожить находящимся наготове чувством стыда — этим первичным признаком человека, без которого он попросту не человек. В обществе ненормальном, заражающем ненормальностью даже тех, кто против нее восстает, таких — ненавидят. Слава богу, не все — что внушает надежду на нашу небезнадежность. Наше общество всегда было разным – и нормальным, и ненормальным, это подтверждает его (общества) такое разное отношение к своим поэтам…
Всенародная любовь к Окуджаве обречена была сопровождаться и ненавистью, отмечающей ненавидящих, как клеймо. Сперва это был официоз, потом — те, кого по-разному, но равно сближает неприязнь к удивительной и, как им, вероятно, казалось, оскорбительно вызывающей независимости, которой поистине, как никто, обладал Булат Окуджава. При том что он-то ничуть не вел себя вызывающе, не эпатировал, не дразнил; он просто проходил над пропастью, не замечая ее…