Наблюдая на Сахалине тяжелое рабское положение женщин, их покорность и глухую борьбу за свою независимость, Чехов искал объяснение преступлений женщин в обстоятельствах их прошлой жизни в России. «Жизнь, которую они пережили у себя дома, и которая довела их до преступления и погубила их души, как им кажется, на веки вечные, представляется им по воспоминаниям страшнее тюрьмы и каторги» (1, т. 14, 228).
В финале очерков автор подытожил свои впечатления об уродливых отношениях между людьми, в которых проявился весь склад сахалинского быта с его деспотизмом, крайним подавлением человеческой личности. Три последних очерка посвящены наказаниям каторжных, беглым и причинам бегства, а также болезням и смертности на острове. Даже тематизм выстроенных в такой последовательности глав раскрывает главный вывод произведения – к нормальной жизни эти люди никогда не вернутся, им одна дорога – в вечное страдание. Показательна в этом отношении концовка XXIглавы, рассказывающая о наказаниях: «Когда сняли казненных, то доктора нашли, что один из них еще жив. Эта случайность имела особое значение: тюрьма, которой известны тайны всех преступлений, совершаемых ее членами, в том числе палач и его помощники, знали, что этот живой не виноват в том преступлении, за которое вешали.
- Повесили в другой раз, - заключил свой рассказ начальник округа. – Потом я не мог спать целый месяц» (1, т. 14, 363) Причины бессонницы, размышления по поводу случившегося, не стали объектом этого сюжета, но на наш взгляд, являются столь же значимыми, сколько и сам сюжет. Первые строки следующей главы рассказывают о близости Сахалина к материку и о том, как он «манит к себе и искушает ссыльного, обещая ему свободу и родину» (1, т. 14, 364). Так возникают причинно-следственные выводы, которые делает за автора читатель: выжить на Сахалине нельзя, но остается лишь мечтать об освобождении или пытаться бежать.
Пройдя по всем кругам сахалинского ада – от вступления каторжника на остров до его смерти, Чехов заканчивает книгу главой о сахалинском лазарете. Вряд ли можно объяснить это только интересом Чехова - врача к медицинскому обслуживанию ссыльных. Если подходить к книге с требованиями «физиологического очерка», глава явно оказывается не на месте, книга обрывается на полуслове. Конечно, в силах Чехова было композиционно «закруглить» повествование по-другому: сухим перечнем расхода лекарств на Сахалине, ироническим комментарием («Всего, не считая извести, соляной кислоты, спирта, дезинфекционных и перевязочных средств, по данным «Ведомости», потрачено шестьдесят три с половиной пуда лекарств; сахалинское население, стало быть, может похвалиться, что в 1889 г. оно приняло громадную дозу»), выпиской из «Устава о ссыльных». Происходит возвращение к интонации «цифр и примечаний». В книге есть приезд на каторжный остров, но нет отъезда с него. И на последней странице автор так и остается в кругу сахалинских проблем и страданий.
Ничего хорошего не было и в жизни русских поселенцев. И для них жизнь оказывалась сущим адом и совсем не походила на те идиллические картины, которые рисовала официальная пропаганда. «Некоторые авторы, - замечает по этому поводу Чехов, - видели в Рыковском хороводы и слышали здесь гармонику и разудалые песни; я же ничего подобного не видел и не слышал и не могу себе представить девушек, ведущих хороводы около тюрьмы. Даже если бы мне случилось услышать, кроме звона цепей и крика надзирателей еще разудалую песню, то я почел бы это за дурной знак, так как добрый и милосердный человек около тюрьмы не запоет. Крестьян и поселенцев и их свободных жен и детей гнетет тюремный режим; тюремное положение, подобно военному, с его исключительными строгостями и неизбежною начальственною опекой, держит их в постоянном напряжении и страхе; тюремная администрация отбирает у них для тюрьмы луга, лучшие места рыбных ловель, лучший лес, беглые, тюремные ростовщики и воры обижают их; тюремный палач, гуляющий по улице, пугает их; надзиратели развращают их жен и дочерей, а, главное, тюрьма каждую минуту напоминает им об их прошлом и о том, кто они и где они» (1, т. 14, 206 - 207). Некоторые из вольных поселенцев уже селились по Амуру и были сагитированы жить на Сахалине, но «…как селение, так и местность самая безотрадная; прежде всего отсутствие хорошей воды, дров; жители пользуются из колодцев, в которых во время дождей вода красная, тундровая. Берег, где расположено селение, песчаный, вокруг везде тундра… В общем вся местность производит тяжелое, удручающее впечатление» (1, т. 14, 224).Образ красной воды, которую пьют сахалинцы, снова напоминает нам о цветовой символике «ада».
Особое внимание автор уделяет изображению детей, что являет собой контраст остальным образам. Автор рассуждает об их значении в жизни сахалинцев: «…Близость детей оказывает ссыльным нравственную поддержку и живее, чем что-либо другое, напоминает им родную русскую деревню…» (1, т. 14, 277). И далее Чехов резюмирует: «…самые полезные, самые нужные и самые приятные люди на Сахалине – это дети, и сами ссыльные хорошо понимают это и дорого ценят их. В огрубевшую, нравственно истасканную сахалинскую семью они вносят элемент нежности, чистоты, кротости, радости. Несмотря на свою непорочность, они больше всего на свете любят свою порочную мать и разбойника отца, и если ссыльного, отвыкшего в тюрьме от ласки, трогает ласковость собаки, то какую цену должна иметь для него любовь ребенка!» И далее «прибавлю, что дети часто составляют то единственное, что привязывает еще ссыльных мужчин и женщин к жизни, спасает от отчаяния, от окончательного падения» (1, т. 14, 287-288). Как видим, Чехова волнует нравственное здоровье этих людей. Подтекстом к этой главе является вывод о том, что желание жить у этих людей вызывает искренняя любовь детей, да мечта о возвращении на родину. Такое нравственное очищение не приносит даже религия. «Каких-либо обязанностей, обусловленных исключительным составом населения, местные батюшки не несут, и их деятельность так же обычна, как наших сельских священников, то есть заключается только в церковных службах по праздникам, требах и школьных занятиях. О каких-либо собеседованиях, увещеваниях и т.п. мне не приходилось слышать» (1, т. 14, 321) Отношение автора к роли детей и роли церкви различно и проявляется даже на уровне стилистики: в описании предназначения церкви он вернулся к официальному стилю, ввел перечисление обязанностей, яркий элемент этого стиля «и т.п.».
Психология поступков каторжан, их жен, администрации и поселенцев, взаимоотношений между мужчиной и женщиной, отношений к детям – важнейший объект исследования путешественника. При этом путешественник фиксирует только фактический материал, давая право на комментарий и эмоциональную оценку читателю. Часто сцены не завершены, нет авторского комментария, а значит есть над чем поработать тому, кто проживает это событие вместе с героями. Такая формула работает почти во всех проблемных очерках второй части: судьба Егора не исключительна, а типична, дети на Сахалине - важный стимул к жизни, как не устраивай тюрьмы и поселения возле них – все равно там будет царить безнравственность, пошлость и безысходность. С каждой главой усложняется проблематика очерков, происходит проникновение в нравственные причины поступков людей. Целая глава посвящена нравственности сахалинцев. Чехов не просто приводит факты проституции, сожительств с малолетними девушками, но и подводит к выводу, что на каторжном острове, где все нравственные нормы искажены, эти явления не осуждаются моралью, тоже становятся нормой. Так через рассказы о единичных событиях, об отдельных судьбах, происходит постепенное расширение объектов исследования, возникают дополнительные смыслы и ассоциации, создается целостная картина жизни каторги и во внешних проявлениях и во внутреннем динамизме, переплетаются сюжетные линии и возникают дополнительные планы. Согласимся с мнением Н.И Сухих, который типическое обобщение в «Острове Сахалин» воспринимает не просто как единичное само по себе, а как «накопление однородных фактов». Исследователь предлагает воспринимать такой способ реалистической типизации как «образ – суммирование, в отличие от привычного «вертикального» пути от единичного к типическому обобщению, характерного для художественного познания» (45, 82) писателей – реалистов. Таких образов – суммирований в «Острове Сахалине» несколько.
Одним из объединяющих образов в чеховской книге является дорога: это маршрут следования ученого-исследователя, дорога в вечное страдание каторжан, жизненные пути простых россиян, попавших на Сахалин кто по собственной воле, кто за проступки, а кто неизвестно за что, как сахалинские дети. Сложный и многоликий мотив дороги неотъемлим от образа путешественника и является важным средством, организующим время и пространство в «Острове Сахалине». Часто дорога, имеющая обозначение на карте, путешествуя по которой автор встречает конкретные селения, людей, проводя перепись, вдруг переходит в другое качество, уходит в бесконечность: «От Дубков до устья Найбы остается только 4 версты, на пространстве которых селиться уже нельзя, так как у устья заболочина, а по берегу моря песок и растительность песчано-морская: шиповник с очень крупными ягодами, волосянец и проч. Дорога продолжается до моря, но можно проехать и по реке, на аинской лодке… На этом берегу Найбучи слышно, как на постройке стучат топорами каторжные, а на том берегу, далеком, воображаемом, Америка… а кругом ни одной живой души, ни птицы, ни мухи, и кажется непонятным, для кого тут ревут волны…» (1, т. 14, 223) Хронотоп «дороги» несет в себе функцию объединения разнородных сцен и образов в главную сюжетную линию, в нем, по мнению М. Бахтина, «раскрывается и показывается социально – историческое многообразие этой родной страны». В данном произведении именно по ходу следования автора – путешественника, в пути его следования «своеобразно сочетаются пространственные и временные ряды человеческих судеб и жизней, осложняясь и конкретизируясь социальными дистанциями, которые здесь преодолеваются. Это точка завязывания и место совершения событий» (5, 234). Таким образом, лейтмотивный, объединяющий образ дороги, как и тема природы, служат для связывания повествования в композиционное целое в главной сюжетной линии путешественника - исследователя.