Бакенбарды становятся его атрибутивным признаком, они указывают и на душевное состояние героя, который заплетает их, когда испытывает сильные переживания. Привычка позволяет автору обозначить и временные, и возрастные изменения: в «Доме свиданий» герой плетет бахрому на скатерти – «бакенбардами Иван Дмитриевич в то время еще не обзавелся». В «Костюме Арлекина» он уже начинает плести и косички из собственных волос. Можно говорить и о наличии атрибутивных признаков:
Даже сейчас в старости время от времени это пламя изнутри освещало его лицо с пышными серыми бакенбардами, а в годы юности пылало в нем, видимо, с неиссякаемой силой.
С добродушной иронией автор сообщает о популярности героя. Сочувствующий ему хозяин заведения, сам обслуживающий «почетного гостя», ставит «на столик соленые грибочки, из уважения к гостю положенные в фарфоровую сахарницу». Извозчики спорят между собой за право его подвезти.
Обычно характеристика героя дается через действие, поэтому особое значение приобретают ремарки, комментарии, оценки
других действующих лиц. Вот, например, портрет квартального надзирателя:
Развалясь на диване, кушал чай со сливками и объяснял, как отличить настоящую десятирублевую ассигнацию от поддельной.
Хотя прямое описание отсутствует, действия героя вполне заменяют портрет.
Остальные действующие лица представлены как необходимый фон, оттеняющий, поясняющий и дополняющий фигуру главного героя. Поэтому обычно они наделяются атрибутивными признаками, отличаются постоянной характеристикой:
Князь был старый холостяк и женской прислуги не держал.
Даже для жены героя не делается исключение из правил, она существует в соответствии с предписанным ей кругом обязанностей, иногда кажется, что она состоит только из одних ценных указаний, которые дает герою, отсюда и атрибутивная характеристика – «верная Калиостро». Лишь прочитав все романы, можно сделать вывод, что она была недурна собой. Так, упоминается, что у нее были соколиные брови, неплохая фигура и упрямый характер, унаследованный сыном.
Вместе с тем автору удалось передать и мироощущение людей определенного времени. Неторопливый темп рассказа, множество удачно подмеченных деталей задают соответствующий ритм жизни героев, а он определяет и их особую ментальность, отличную от современной. Иногда герой предпринимает экскурсы в собственное прошлое. Так, Путилин употребил название Щукин двор. Собеседник Путилина Сафронов (которому автор передает свои функции повествователя) задает вопрос, волнующий и современного читателя («А что это такое?»), а Путилин отвечает, что раньше в Петербурге был такой рынок, и добавляет: «Люди постарше должны помнить».
Обратим внимание и на отдельные особенности книг о Путилине. Традиционная для романов о сыщике сериальность прежде всего проявляется в однотипности развития действия, последовательности и постепенности разворачивании сюжета, выведении в качестве главного героя одного и того же персонажа, постоянстве места действия, однотипности принципов описания, едином стиле.
Сериальное способствует и избранная автором форма исторического детектива. Уже в первом романе автор точно и обстоятельно прописывает временной фон. В дальнейшем это описание повторяется и вместе с тем углубляется. Мы узнаем, что герои пили, ели, читали (модной новинкой оказываются произведения Ф. Достоевского; стремясь продемонстрировать свою образованность, герой упоминает историка Н. Карамзина). Автор проявляет доскональное знание речей того времени, мы узнаем, что грипп назывался инфлюэнцей, а каждый маршрут, по которому Путилин передвигается в городе, точно выверен.
Некоторые детали помогают раскрыть тайну. Так, в романе «Костюм Арлекина» оказывается, что дама не могла совершить преступление, поскольку первый этаж – высокий и она не сумела бы спрыгнуть с подоконника. В те времена дамы носили юбку с турнюром, и он ограничивал их в движениях.
Подобные детали можно даже не выделять из текста повествования, которое полностью из них соткано. Л. Юзефович постоянно следит за соблюдением бытовой точности обстановки действия. В романе встречается такое описание:
Квартировали две старые дамы, совершенно ничем не привлекательные, кроме своих черепов с лентами всех цветов радуги.
Оно требует расшифровки: вспоминается голый череп графини в «Пиковой даме» А. Пушкина. Голову в начале XIX в. специально брили, чтобы легче было надевать парик.
Наряду с точностью деталей можно отметить и определенную мистификацию читателя. Литературная игра, столь характерная для постмодернистской эпохи, проявилась в романах Л. Юзефовича в смешении и запутывании отдельных реалий. В частности, пишущий вместе с Путилиным журналист Сафронов пытается разобраться, сколько же детей у его героя и сколько лет Ване в момент написания текста. Позже оказывается, что это совершенно не играет никакой роли в развитии детективной интриги и ничего не проясняет в ее внутренней организации.
Законами развития постмодернистской прозы можно объяснить и определенную живописность:
Единственный яблочный огрызок, уже почерневший, сиротливо лежал на тарелке….Чьи-то пальчики лениво покрошили пирожное, ощипнули дольку мандарина, развернули и оставили недоеденной конфету с пьяной вишней внутри…
Очевидна тщательность подбора определений: «единственный», «уже почерневший», «с этим обмороком беззвучным и бездонным». Происходит усиление качественной характеристики.
Определенное стилистическое изящество не случайно. Повествование отнесено ко второй половине XIX в., которая в бытовом сознании воспринимается как более спокойная эпоха, когда дамы носили длинные платья, мужчины – котелки, а по улицам ездили главным образом в экипажах. Следовательно, подобные описания также помогают созданию временного колорита. Встречаются традиционно построенные описания:
Вокруг раздавались крики извозчиков и кучеров, слышался неумолчный шелест литых резиновых шин, похожий на шипение оседающей в кружках пивной пены.
Приведенное выше сравнение относится к авторским приемам, о которых шла речь выше.
Соединение разных стилевых манер обусловливает и появление реминисценций. Чаще других при чтении Л. Юзефовича, вводящего мистические описания, вспоминаются Ф. Достоевский, А. Белый и М. Булгаков:
Подполковник Фок и капитан Лунедин тоже исчезли, словно и не бывали, словно соткались из воздуха, из гнилого питерского тумана, да и развеялись призраки, нежить, которой, как в детстве учила матушка, на все вопросы нужно твердить одно: «Приходи вчера!».
Но чистая мистика все-таки Л. Юзефовичу чужда, и он выделяет ее посредством схемы текст в тексте. Автор вставляет в роман записки русского офицера, в которых приводит рассказ про призраки вещей и призраки людей – тулбо. Офицер идет на базар и покупает там курицу, а потом оказывается, что это всего лишь призрак, скелет курицы, обтянутый бумагой – тулбо (ср. «Случай» Д. Хармса).
Отметим и традиционные для реалистического повествования описания природы:
В воздухе стоял запах близкого снега.
Еще совсем светло было на улице – конец апреля, ночи почти белые под безоблачным небом, но распорядок жизни великого города не мог подчиниться капризной игре света в поднебесье. Пробило семь, и по сигналу с башни Городской думы начала выступать на улицах бледная сыпь газовых фонарей.
Л. Юзефович снова повторяет прием классического детектива, например, обыгрывает ситуацию из романа А. Конан Дойла «Знак четырех», где в основной сюжет включен рассказ о приключениях в Индии майора Шолто и капитана Морстена, что должно убедить читателя в правдивости изображаемого. Позже П. Вудхауз, вводя подобные «истинные истории», будет косвенно иронизировать над классиками, показывая, что их придумывают персонажи для повышения интереса к самому себе.
Своеобразно усиливая документальную основу, Л. Юзефович использует различные приемы, углубляющие упомянутую нами схему текст в тексте: вводит документы, фиксирует слухи, сплетни, случаи. Многочисленными историями наполнен прежде всего третий роман о Путилине.
Автор часто вводит приметы, присказки, присловья:
У кошки двенадцать болезней, у собаки двенадцать лекарств. Дым из трубы опускался вниз, прилипал к воде.
Правда, и в них проявляется некоторая отстраненность, перед нами скорее взгляд человека, близкого к нашему времени:
Кажется, поднесешь к губам зажженную спичку – и запылает воздух, огненные струи с дыханием вырвутся изо рта, как у Змея Горыныча… Тут подразумевается не такой дом, как наш, а крестьянский, где все родственники.
Особую грань в творчестве Л. Юзефовича открывает роман «Казароза». В нем писатель как бы полемизирует со всеми остальными произведениями, показывая, что криминальный сюжет – вовсе не обязательный компонент детектива. Особенно если это детектив исторический. В ходе действия становится ясно, что Казароза – это псевдоним реально существовавшей певицы. Но в текстах Л. Юзефовича реальность и вымысел тесно переплетены между собой.
Как отмечалось во введении, 1920-е годы становятся фоном, на котором авторы разворачивают действие. Перекличка десятилетий очевидна прежде всего по авангардным поискам автора. Как она сказалась в романе Л. Юзефовича с четко выстроенной детективной завязкой? Чтобы подчеркнуть каноничность своего произведения, автор предпосылает ему оглавление с изысканными названиями глав. Но их перечень наводит на мысль о вступлении в игру с читателем.