Культ здорового, смелого и сильного человека, к которому "причастен" Лондон, вовсе не является ницшеанством. У Ницше герой аморален, он проповедовал "падающего подтолкни". У Лондона душевное благородство, товарищеская взаимопомощь - основные свойства положительных персонажей. По Ницше, массы должны беспрекословно повиноваться господину. Лондон же предан идее классовой борьбы и верит в победу массы.
По выражению известного американского литературоведа Вернона Луиса Пэррингтона, Лондон вместе с Гарлендом и Драйзером стал лидером "реалистического восстания" против "нежной традиции" в жизни и литературе. Именно Лондон продолжал традиции литературы критического реализма.
Описывая историю судьбы личности в романах периода своей творческой зрелости ("Железная пята" и "Мартин Идеи"), писатель постоянно имел перед глазами картину социального целого, общества, в котором действовали его герои, и он точно определял место каждого из них на социальной лестнице классового общества. Действие его романов всегда конкретно и отнесено к определенному времени. В Северных рассказах, в романе "Мартин Идеи" он стремился изображать типические характеры в типических обстоятельствах, добиваясь верности их передачи, достоверности деталей.
Движение Лондонароманиста от "Дочери снегов" к созданию "Мартина Идена" - путь от романтизма с сильно развитыми реалистическими элементами к реализму и творческой зрелости.
Драйзер назвал Лондона писателем, творчество которого являет собой смесь в равной пропорции реализма и романтизма [Т. Драйзер.1951, с. 553] , но более правильна применительно к оценке метода лондоновская формула "вдохновенного реализма, проникнутого верой в человека и его стремления". Именно этим своим качеством Лондон близок литературе социалистического реализма, и именно поэтому Горький назвал его писателем, пролагавшим путь пролетарской литературе.
Свой оптимизм и любовь к людям Лондон объяснял верой в развитие и прогресс. Он был убежден, что мир идет все к более совершенным формам. Человек — венец природы, но и человеческое общество прогрессирует беспрерывно, выдвигая формацию за формацией. На смену несовершенной, зараженной недугом капиталистической формации, как считал Лондон, неизбежно должна придти новая, социалистическая, — вот что было источником жизнеутверждающего мировоззрения писателя.
2. Тема искусства в романе " Мартин Иден"
"Мартин Идеи" был вершиной "поэтического" реализма Лондона; нигде больше писателю не удалось столь органично сочетать план событийный и философский. Связать столь прочными нитями историю одного человека не только с общественным и литературным "контекстом" его эпохи, но и с одной из тех "вечных" тем, которые в той или иной форме появляются во всех лучших лондоновских произведениях. В "Мартине Идене" это была тема художника и его мучительной борьбы с неподатливым материалом, со вкусами современников, с необходимостью продавать свое искусство, с собственными человеческими слабостями. И тема была так близка Лондону, настолько им выстрадана, что роман, задуманный как книга, развенчивающая индивидуализм, приобрел в его творчестве значение исповеди.
Современниками писателя роман был воспринят как типичная для американской литературы "история ошеломительной карьеры". Они не увидели в романе ничего, кроме сюжета: ценой титанических усилий простой матрос становится всемирно известным писателем лишь для того, чтобы, разочаровавшись и в литературе, и в богатстве, покончить с собой.
Лондон предполагал выбрать для книги одно из следующих трех заглавий: "Успех", "Звездная пыль" и "Мартин Иден". Изображение признаваемых "ярмаркой на площади" законов "успеха" отодвинулось на второй план, когда Лондон в полной мере ощутил масштаб и значимость того образа художника, который он создавал. С Мартином вошла в роман тема, которая и стала в нем главной, и сформулировал ее сам Лондон: "трагедия одиночки, пытающегося внушить истину миру". Лишь одно следовало бы сказать точнее — истину, добытую искусством [Зверев А.М. 1975,с. 53].
Драма начинается, когда Мартин, осознав в себе художественное дарование, решает сделать искусство своей профессией. "Вы ранены красотой, говорит ему Бриссенден. Это незаживающая рана, неизлечимая болезнь, раскаленный нож в сердце... Пусть вашей целью будет только одна Красота. Зачем вы стараетесь чеканить из нее монету?"
Только все дело в том, что правота Бриссендена — абстрактная правота. Безусловно, первейшая обязанность художника — это обязанность перед своим искусством, служение Красоте. Но столь же верно, сотни раз доказано, что творчество невозможно без воспринимающего, без той самой "публики", которую с полным основанием презирает Бриссенден, а потом и Мартин. Трагедия в том, что "публика" это морзы и им подобные. В разговорах с Руфь он начинает понимать, что значит искусство для Морзов и им подобных. Они превратили искусство в безжизненную пародию . В начале творчества великий созидательный порыв, а завершение творческого акта это мелочная и недостойная борьба с издателями, блошиные укусы критиков и оплевывание шедевра самодовольной аудиторией. И Мартин не может найти выхода из этого порочного круга. Судьба Мартина – прежде всего яркое доказательство того, что буржуазное общество враждебно подлинному искусству [История зарубежной литературы конца XIX – начала XX века. 1958, с. 507].
Для Мартина Идена значимы как форма, так содержание искусства. Он видит всю внутреннюю красоту искусства, а буржуазное общество слепо, оно восхищается тем художником или поэтом, который в данный момент в моде. В своем стремлении стать писателем Мартин Иден столкнулся с противодействием — издательской политикой США. Он пытается уяснить причины своих неудач, изучает издательские и читательские вкусы и выводит так называемую "трехчленную формулу", метко характеризующую американскую литературу, предназначенную для массового читателя. Молодой писатель, чтобы пробиться на страницы журнала, вынужден "творить" по такой формуле: "1) двое влюбленных должны разлучиться; 2) благодаря какомуто событию они соединяются снова; 3) звон свадебных колоколов".
Мартину претит безжизненность и выспренность литературы, наводняющей рынок, он чувствует силу и величие жизни, знает, что "она прекрасна, несмотря на всю грязь, ее покрывающую". "Он добивался вдохновенного реализма, — пишет Лондон, — проникнутого верой в человека и его стремления. Он хотел показать жизнь, как она есть, со всеми исканиями мятущегося духа. Начинающего писателя вдохновляет желание сказать людям правду о том, что они не видят, написать о том, о чем не пишут. "Это жизнь!.. восклицает Мартин в ответ на отрицательный отзыв Руфи о его рассказе. Это реально. Это правда. Я должен описывать жизнь такой, как я ее вижу".
Какую же истину хотел он внушить миру, какое искусство создать? Когда Бриссенден прочел ему свою "Эфемериду", Мартин был потрясен: в поэме ему открылась "истина провидца, выкованная из железа космоса мощным ритмом стиха, превращенная в чудо красоты и величия". Бриссенден воплотил тот художественный идеал, которому инстинктивно, а затем и осознанно следовал в своих произведениях сам Мартин. Ибо Мартин "знал жизнь, знал в ней все низкое и все великое, знал, что она прекрасна несмотря на всю грязь, ее покрывающую... Святые среди грязи — вот чудо! И ради этого чуда стоит жить! Видеть высокий нравственный идеал, вырастающий из клоаки несправедливости; расти самому и глазами, еще залепленными грязью, ловить первые проблески красоты; видеть, как из слабости, порочности, ничтожества, скотской грубости рождается сила и правда и благородство духа".
Но Мартин знает и другое: что в конечном итоге "тайна красоты столь же непостижима, как и тайна жизни", что "красота и жизнь сплетаются между собою, а сам человек — частица этого удивительного сплетения звездной пыли, солнечных лучей и еще чегото неведомого". Он не может творить, стремясь лишь к безукоризненному правдоподобию, его не удовлетворяет одномерный реализм. В ткань его рассказов входят видения, отголоски некогда пережитого, и в его творческом сознании все это наполняется новым смыслом, неожиданными соотнесениями и связями. Больше всего он гордится своими "Сонетами о любви" и эта удача не случайна: именно в поэзии должно было всего полнее и органичнее раскрыться выработанное им художественное мировосприятие. И своей прозой Мартин удовлетворен лишь при том непременном условии, что ему удается передать ощущение великой тайны жизни. Выразить, как в повести "Запоздалый", "идею, равно справедливую для всех стран, всех времен и народов".
Но в конце концов материальная зависимость заставляет Мартина подлаживаться под низкие литературные вкусы. Лондон показывает, как социальные условия деформируют душу Мартина, как литературная Америка пытается вогнать самобытный талант в прокрустово ложе мещанских традиций, выжигает демократические взгляды, коверкает душу и жизнь.
Растерявший в борьбе свои идеалы, гордые порывы, озлобленный безуспешными схватками с миром продажности, подлости, Мартин выплескивает в лицо этому низменному миру горечь своих обвинений: "...Жалкие пауки, торгаши и ростовщики! И они поработили вас снова, но не открыто, по праву сильного, а незаметно, разными махинациями, хитростью, обманом и ложью. Они подкупили ваших судей, извратили ваши законы и держат ваших сыновей и дочерей под гнетом, перед которым побледнели все ужасы узаконенного рабства. Два миллиона ваших детей трудятся сейчас под игом промышленной олигархии Соединенных Штатов. Десять миллионов рабов живут, не имея ни крова, ни хлеба".
Путь пройден — от чернорабочего до популярнейшего писателя, которому рукоплещет толпа. Но теперь Мартин понял истинную ценность власть имущих, он раскусил этих духовно ничтожных людишекпаразитов и понял, что красивые фразы о свободе, равенстве и братстве — лопнувшие пузыри, а демократы и республиканцы — разные названия прислужников капитала.