Значения глаголов принять, заработать, налить в соответствующих репликах: - Малость принял для красноречия; - Нет, отметелить я его должен. - Ну и заработаешь ...; - Налил шары-то <...> - фразеологически обусловленные.
Поскольку разговорная речь в литературно-художественном произведении - не стенографическая запись живой речи, а ее стилизация, то такое употребление только что рассмотренных слов существенно помогает литератору придать репликам естественность и правдоподобие реального бытового диалога.
В изображении эмоционального состояния персонажей, драматической напряженности сюжетной ситуации, в экспрессивной выразительности диалогов и в значительной степени - авторской речи, в воссоздании "натуральности" реального диалога в репликах персонажей, наряду с лексикой и фразеологией разговорной речи и просторечия, как уже отмечалось, участвуют грамматические единицы и словообразовательные элементы той же функционально-стилевой принадлежности. Они естественно вписываются в общий ансамбль стилистических средств выражения экспрессии, свойственных устному неформальному общению в условиях межличностного общения носителей просторечия, а также в речевую характеристику персонажей рассказа.
Из синтаксических явлений разговорной речи отметим паратаксическое объединение глаголов (поедем съездим за дровишками; иди гуляй; пойдем в шахматишки сыграем), актуализированный порядок слов в высказывании, обусловленный контекстом (предыдущей репликой), речевой ситуацией (в рассказе - осложненными атмосферой аффективной речи), например: Я тебя бить буду, а не лаяться - ответная реплика Ивана на вопросительную реплику тестя: - Чего ты? Лаешься-то?..; см. также реплику Ивана (она выделена шрифтом) в контексте диалога: - Хотел папаню твоего проучить... Как надо человеком быть <...> - Самую малость: чтоб ты человеком был. А ты - шкура. Учить я тебя все равно буду.
Из морфологии обращают на себя внимание своей выразительностью прежде всего частицы, в основном - частицы модальные (они "вносят в предложение разные значения субъективного отношения к сообщаемому" 10 ). Например: вставай- ка ; налил шары- то , да брось ты!, да потому, что...; что же, без дров сидеть?; Вот (указательная частица) ведь почему молодежь в город хочет?; Ну, поехали; Ну и заработаешь!; см. также в составе устойчивых речевых оборотов: Ну погоди!; Черт- те чего!... (они относятся к упомянутым выше дискурсным словам).
Другое морфологическое средство выразительности - ненормативные формы разных частей речи (имени прилагательного, имени существительного, глагола), характерные для внелитературной сферы русского национального языка: полная форма прилагательного в функции сказуемого вместо краткой (как требует литературная норма) - ему же коня достали, и он же еще недовольн ый ;... и конь был бы цел ый ; окончание родительного пад. множ. числа существительных мужского рода на -тель (Таких возбудител ев -то знаешь куда девают? - вместо нормативного возбудител ей ); в реплике Наума, отвечающего Ивану с явным недоброжелательством к нему, припоминая реплику зятя перед поездкой в лес о преимуществах городской жизни: Учитель выискался! Сопля <...> Да еще недовольный всем: водопровод ов , видите ли, нету - использована ненормативная форма множественного числа слова водопровод - форма "потенциальная", неупотребительная в литературном языке (поскольку данное слово относится к обозначению технических сооружений универсального характера - ср. радио, телевидение, Интернет и т.п.), однако допустимая в речи аффективной, в споре и т.п.; ненормативная форма личного окончания глагола грабить (Граб ю-ут ! - заполошно орал он, нахлестывая коня).
Из словообразования отметим характерные для непринужденной разговорной речи существительные с уменьшительно-ласкательными суффиксами: -чик- (Голуб чик и сизые. Выставились); и -ишк- (Поедем съездим за дров ишк ами; пойдем в шахмат ишк и сыграем); глагольные образования, выражающие интенсивность и энергичность действия (Вся стая крутнулась с разгона вокруг вожака; Наум нахлестывал коня).
Литературные критики и исследователи художественной прозы Шукшина давно подметили преемственность его стиля со стилистикой прозы Чехова (см., к примеру, указанные работы В. С. Елистратова, Вл.Коробова).
Прежде всего пишут об оптимально лаконичной манере Шукшина в воспроизведении мира вещей и природы, а главное - в передаче внутреннего мира героев, в выявлении эмоциональной напряженности душевного состояния, речевого поведения, поступков персонажей, динамичности сюжетных ситуаций, сцен, их психологической нагрузки.
В "Волках" эти качества шукшинской прозы, идущие "от Чехова", явственно ощущаются в описании схватки Ивана с волками и особенно вожака волчьей стаи. <...> Впереди отмахивал крупный, грудастый с паленой мордой... <...> А сейчас Иван понял, что волк - это волк, зверь <...> Этого, с паленой мордой, могла остановить только смерть. Он не рычал, не пугал... Он догонял жертву. И взгляд его круглых желтых глаз был прям и прост <...> Вожак дважды прямо глянул своими желтыми круглыми глазами на человека... <...> Вожак еще раз глянул на него... И взгляд этот, торжествующий, наглый, обозлил Ивана. Он поднял топор <...> кинулся к волкам <...> вожак смотрел внимательно и прямо <...>
Предельно краткий портрет вожака, в котором, наряду с выразительными "внешними приметами", дан и запоминающийся психологический облик волка: крупный, грудастый, с паленой мордой; отмахивал (косвенная оценка мощности волка); круглые желтые глаза; взгляд его круглых желтых глаз был прям и прост; взгляд этот, торжествующий и наглый; вожак смотрел внимательно и прямо.
Такую лаконичность в описании волка можно объяснить "насущными" потребностями авторского повествования, развитием сюжета в данном литературно-художественном произведении. С одной стороны, драматизм ситуации схватки с волками, стремительность происходящего, психологическое состояние персонажа (Ивана), оказавшегося в центре этой смертельной схватки; с другой стороны - вся сцена нападения волков дана автором практически с позиции Ивана, в его восприятии (волки достигли дороги метрах в ста позади саней <...> И смешно тоже уже не было; уже только метров пятнадцать-двадцать отделяло его [волка] от саней), детально "расписывать" волка было некогда, важно было "схватить" главное в его внешнем и психологическом облике.
Между тем именно такая "скупая" на стилистические краски, практически лишенная "изобразительно-выразительных средств" констатирующая характеристика внешности и психологического облика волка обусловлена общей установкой Шукшина на лапидарность литературного стиля при идейно- эстетической, экспрессивно-эмоциональной насыщенности художественного текста. Эта стилевая черта авторской манеры письма последовательно прослеживается в новеллистической прозе Шукшина. Она закономерно сопоставляется с прозой Чехова, с принципами чеховской стилистики в художественном изображении человека, его внутреннего мира и окружающей действительности. С Чеховым Шукшина роднит (и это проявляется в рассказе "Волки") один очень важный конструктивный момент в построении авторской речи, повествования "от третьего лица". Благодаря этому конструктивному моменту в "объективное" авторское видение изображаемого привносится субъективный взгляд персонажа без непосредственных, прямых указаний автора, вроде таких, как "(персонаж) подумал, что...", "ему показалось, что...". В результате - в авторской речи как бы непосредственно присутствует "голос" героя, его восприятие сюжетных событий, ситуаций, коллизий, в том числе и в речевых формах, присущих данному персонажу. Герой становится вместе с автором субъектом художественного повествования.
Такой эксперимент (и надо сказать, эксперимент, вошедший в художественную практику русских писателей-реалистов) Чехов предприняла "Степи" 11 , частично в "Спать хочется" 12 .
И в рассказах Шукшина, в том числе в "Волках", мы видим реализацию такого чеховского приема построения авторского повествования. Уже в первом абзаце рассказа содержится "точка зрения", "отношение" Ивана Дегтярева к своему тестю: В воскресенье, рано утром, к Ивану Дегтяреву явился тесть, Наум Кречетов, нестарый еще, расторопный мужик, хитрый и обаятельный. Иван не любил тестя; Наум, жалеючи дочь, терпел Ивана.
Обратим внимание на глагол явиться. Наряду с участием в воплощении основной коммуникативной задачи авторской речи - описании сюжетной ситуации, этот глагол передает и информацию об определенном (негативном) отношении Ивана к своему тестю, подготавливая тем самым читателя к главной коллизии рассказа. Здесь глагол явиться, который в значении прийти куда-либо употребляется в деловом стиле (Свидетель в суд не явился), используется иронически, с оттенком недоброжелательства, когда говорящий хочет подчеркнуть, подчеркивает нежелательность или несвоевременность чьего-либо прихода к нему (ср. поговорку "Явился - не запылился"). Негативное отношение Ивана к Кречетову подтверждается тут же авторской констатацией: Иван не любил тестя <...> Очевидно, что глагол явиться в этом абзаце передает отношение Ивана к приходу тестя.
Такое построение авторской речи в более или менее развернутом виде представлено в описании нападения волков:
- Грабю-ут, - заполошно орал он [Наум], нахлестывая коня <...>
"Что он, с ума сходит? - невольно подумал Иван. - Кто кого грабит?" Он испугался, но как-то странно: был и страх, и жгучее любопытство, и смех брал над тестем. Скоро, однако, любопытство прошло. И смешно тоже уже не было. Волки достигли дороги метрах в ста позади саней и, вытянувшись цепочкой, стали быстро нагонять. Иван крепко вцепился в передок саней и смотрел на волков.