Смекни!
smekni.com

Протест против современной цивилизации и культ "естественного человека" в романе Д.Г. Лоуренса "Любовник леди Чаттерлей" (стр. 1 из 2)

Роман Дэвида Герберта Лоуренса «Любовник леди Чаттерлей» сразу после выхода в свет в 1928 году был запрещен, а готовый тираж изъят и уничтожен. Запрет действовал более 30 лет, и лишь в 1960 году, после громкого судебного процесса, всколыхнувшего всю Англию, роман был реабилитирован, и с тех пор по сей день остается одним из самых любимых и читаемых.

В своем последнем романе - «Любовник леди Чаттерлей», Лоуренс возвращается к английской действительности – к Англии после первой мировой войны. Характерны начальные строки романа: «Наш век, в основе совей – трагический век, и именно поэтому мы не хотим воспринимать его трагически. Произошла катастрофа, и мы, находясь среди обломков, пытаемся как-то приспособиться, на что-то надеяться. Это довольно трудная задача: нет гладкой дороги в будущее; но мы обходим препятствия или пытаемся перелезть через них; ничего не поделаешь, надо жить, как бы велика ни была катастрофа».

Эти строки могли бы служить эпиграфом ко всему послевоенному творчеству Лоуренса. Но по сравнению с предыдущими книгами, последний роман отличает большая близость к действительности, правда характеров и жизненных отношений. В полной мере проявляется в книге сильная сторона его творчества – протест против буржуазного общества. Страстно ненавидя это общество Лоуренс создает рельефные образы его представителей. Он показывает как в результате войны стала особенно явной порочность капиталистического строя, моральное банкротство высших классов, которые, однако, убеждены, что олицетворяют подлинную Англию. Эта психология выражена в данном лишь несколькими штрихами образе сэра Джеффри – старого лорда Чаттерлея, который хочет во что бы то ни стало «спасти страну и свое положение в ней, будь во главе ее Ллойд Джордж или кто-либо другой… Сэр Джеффри стоял за Англию и Ллойд Джорджа так же, как его предки стояли за Англию и святого Георга; он не видел тут ни малейшей разницы». С другой стороны, показана молодежь буржуазной Англии, которая пыталась подавить ощущение «трагичности века», оглушая себя коктейлями, джазом, чарльстоном.

Наследник рокового имения Чаттерлеев – Клиффорд, женившись на Констанс Рид за месяц до отъезда на фронт, возвращается с войны искалеченным. Он пробует свои силы в литературе и поэтому принимает у себя в имении представителей литературной среды, которые могут быть ему полезны. Лоуренс резко сатирически рисует нравы этого круга, где царит самовлюбленность, снобизм, холодный расчет. Художественные произведения, хотя в них и проявляется ум и наблюдательность авторов, лишены значения, как будто все происходит в вакууме. Острая мысль подавляется. Представители «шикарного общества» подвергают остракизму молодого драматурга, поняв, что в его пьесах, вначале принятых благосклонно, в сущности высмеяны они сами. Драматурга объявляют «антианглийским», а «в глазах класса, который сделал подобное открытие, это было хуже, чем самое грязное преступление».

По мысли Лоуренса, в мире искусства действуют те же законы, что и вообще в собственническом мире, где перед «сукой – богиней успеха» пресмыкаются все: и поставщики развлечений – беллетристики, фильмов, пьес, ищущие публичной славы, и те, кто остается в тени, - магнаты индустрии, бросающие ей мясо и кости живых людей. Эта мысль передана очень выразительно: «На виду у всех были холеные, избалованные собаки; они дрались между собой за милость суки-богини. Но это было ничто в сравнении со скрытой борьбой насмерть, которая шла между «незаменимыми», поставщиками костей».

Большая зрелость отличает последний роман от предыдущих. Определенную роль здесь играет возвращение Лоуренса-художника к кровно близкой ему Англии. Он как бы вновь открывает красоту английской земли, ее полей и цветов. Поразительная чуткость писателя к «настроениям» природы сказывается в самых контрастных картинах. В первой части дан образ леса, гармонирующий с душевным состоянием Констанс, как будто воплотивший мертвенность «трагического века»: «В лесу все было инертным и неподвижным, лишь тяжелые капли падали с голых ветвей, издавая глухой звук. В чаще старых деревьев – серая, безнадежная инерция, молчание, ничто».

Страстная ненависть к высшим классам помогает писателю создавать образ сэра Клиффорда – человека, чья психология сформировалась под воздействием веками сложившихся традиций привилегированного сословия. Ничто не может поколебать его абсолютной уверенности в том. Что ему как представителю своей касты навеки дано право управлять «низами». Он убежден, что массы неизменны и современные рабочие не отличаются от рабов Рима. Лоуренс показывает, что человек, облеченный властью над многими людьми, духовно мертв, как «дохлая рыба».

Усадьба Чаттерлеев и горняцкий поселок – два мира, территориально близких, но по существу бесконечно далеких. Жизнь в усадьбе – это как бы видимость реальности, нечто призрачное, неподвижное, хотя там много движения, дом всегда полон гостей. Контраст между внешним оживлением людей высшего общества и полным отсутствием у них живых, искренних чувств, осужденных как признак дурного тона, рождает в воображении автора образ Лабрадора: на поверхности земли там растут цветочки, а под верхним слоем почвы все промерзло насквозь.

Между двумя мирами нет общения; Констанс лишь инстинктивно чувствует скрытую неприязнь, которая таится в поселке. Но атмосфера его жизни начинает ощущаться в усадьбе с появлением там миссис Болтон – сиделки сэра Клиффорда. Вдова шахтера, несколько возвысившаяся над своим окружением благодаря профессии медицинской сестры, она все же сохранила с ним связь. Психологически этот образ убедителен. Миссис Болтон во власти разнородных чувств: временами ее охватывает глубокая неприязнь к сэру Клиффорду и всему, что он представляет; с другой стороны, ей приносит известное удовлетворение мысль, что она общается с баронетом, играет с ним в пикет по-маленькой и даже проигрывает ему. Рассказы миссис Болтон про обитателей поселка не лишены привкуса сплетни, но в то же время в них ощущается тепло живой жизни простых людей, столь отличной от мертвенного существования усадьбы.

Одно из центральных действующих лиц романа – Оливер Меллорс, лесничий сэра Клиффорда. Сын горняка, работавший некоторое время в шахте, он во время войны служил в английских колониальных войсках, был произведен в офицеры и, демобилизовавшись после тяжелой болезни, вернулся в родные места.

Полны внутреннего значения те места романа, где изображены отношения сэра Клиффорда и Меллорса: нагловато-небрежная вежливость аристократа в обращении с прислугой, выработанная поколениями и впитавшаяся в кровь, и, с другой стороны, чувство собственного достоинства человека из народа, который, не изменяя выдержке, умеет «поставить на место» своего хозяина.

Констанс, подавленную ощущением бесплодности своей жизни, исполненную отвращения ко всему искусственному и мертвому в собственном муже и людях их круга, влечет к Меллорсу, в котором она видит нечто живое, чуждое условностям.

В 1944 году вдова Лоуренса – Фрида Лоуренс опубликовала в Нью-Йорке первый вариант рукописи романа «Любовник леди Чаттерлей». Как видно из предисловия к этому изданию, Лоуренс в период с 1925 по 1928 г. Написал три варианта романа и опубликовал последний из них. Герой первого варианта, оставшегося незаконченным – лесничий Паркин, простой, необразованный человек. В отличие от Меллорса он связан с рабочим классом. Оставив свое место в усадьбе Чаттерлеев, он поступает на один из заводов в Шеффилде, где становится секретарем коммунистической ячейки. Он остро ощущает классовый барьер между собой и Констанс.

В 1960 г. Издательство «Пенгуни букс» напечатало полный текст «Любовника леди Чаттерлей» (до этих пор роман в несокращенном виде выходил только за пределами Англии). Против издательства был возбужден судебный процесс с целью запретить продажу книги. Издательство выиграло дело, добившись распространения в Англии полного текста романа. В связи с процессом Арнольд Кеттл опубликовал в конце 1960 и начале 1961 г. Ряд статей в газете «Дейли уоркер» и журнале «Марксизм тудей», где он освещал историю создания «Любовника леди Чаттерлей».

По мнению Кеттла, Лоуренс переставил акценты в окончательном варианте романа, так как полагал, что если он «исчерпает до дна» сексуальную тему книги, она окажет большее воздействие на читателей, но он не рассматривал эту тему изолированно от социальной. В предположении Кеттла, возможно, есть зерно истины, но нельзя считать, что Лоуренс, внося изменения в роман, руководствовался в первую очередь тактическими соображениями: власть над ним «сексуальной доктрины» характерна для всего творчества писателя. Вместе с тем первый вариант романа говорит о том, что эта власть не была всепоглощающей, что поиски истины были для Лоуренса чрезвычайно сложными.

Меллорса нельзя назвать подлинным представителем английского пролетариата. Он презирает общество, в которое получил доступ благодаря чину лейтенанта, но он чужд и рабочим. Он не видит «пути вперед»; на его образ кладет отпечаток пессимистическое мировоззрение Лоуренса. Меллорс проклинает общество «механического века», его властителей, которые изуродовали землю и людей, превратив их в полутрупы. Но над ним тяготеет представление о фатальной неизбежности этого.

Если Меллорс порой и думает о каком-то выходе, то лишь в плане нереальном, утопическом. Он хочет, чтобы рабочие перестали заботится о заработке, довольствовались малым, вернулись к естественно жизни, научились поклоняться Пану – единственному богу масс. Но он считает, что они слишком отравлены деньгами, индустриализацией, чтобы воспринять эти идеи и сражаться бок о бок с ним против «механического чудовища».

В романе подкупает стремление писателя показать простое человеческое счастье двух людей, вырвавшихся из плена жестокого общества. В нем как будто найдена гармония в отношениях между мужчиной и женщиной – гармония, к которой всегда стремился Лоуренс. Но как одиноки эти двое, пытающиеся создать свой островок в огромном, чуждом и по-прежнему неизменном мире. Сам Лоуренс не мог не ощущать этого. Вот почему на его книге лежит печать трагедии. Это трагедия художника, который мучительно ищет истину на ложном пути.