М.К. Мамардашвили замечал, что человек неизбежно проходит своеобразный опыт сознания, по своей структуре аналогичный опыту исполнения мысли в различные эпохи и у различных мыслителей. В этой связи можно предположить, что "хождение по мукам" основных языковых парадоксов является одним из этапов такого опыта. В совместной работе М.К. Мамардашвили и А.М. Пятигорского говорится следующее: "Когда мы имеем дело с эвристическими категориями, привычными для общих семиотических и теоретико-лингвистических рассуждений, то все эти категории так или иначе ориентированы на дуализм: знак-значение, знак-обозначаемое, символ-определенная содержательность, соответствующая этому символу". В другом месте той же работы авторы определяют природу дуализма "человеческого мышления, его примарной интенции". С одной стороны, - пишут они, - "в этом дуализме есть возможность принципиальной семиотики, то есть возможность наблюдения в чем угодно знаковости, а с другой стороны - этот дуализм несет в себе возможность возвращения в сознание "в порядке наблюдения". Можно представить себе такую особую процедуру, в которой дуализм подвергается редукции, то есть дуализм рассмотрения перестает быть дуализмом рассмотрения. "
Со времен Аристотеля под "метафизикой" понимают всё, что каким-то образом выходит за рамки естественных, природных процессов. Однако нельзя сказать, что уже сейчас определение "метафизической прозы" устоялось и его можно помещать в энциклопедические словари. Наоборот, разработка этого понятия находится в процессе активного развития и движения, поиска аутентичности метафизической прозы, и даже в этой нашей работе мы, наверное, сможем сделать еще несколько шагов по этому пути.
Возможно, начиная работу, прежде всего следовало уточнить само определение "метафизика". Однако же нам она важна прежде всего как фигурант в контексте мировоззрения авторов литературных произведений, в данном конкретном случае - Ричарда Баха.
Впервые понятие "метафизика" определил Аристотель. Для обозначения метафизики он употреблял термин "первая философия", отделяя ее от физики как "второй философии". Первая философия по Аристотелю есть обозначение попытки мысли выйти за пределы эмпирического мира, выход разума во внеэмпирическую реальность.
Аристотель дает метафизике следующие определения: исследование причин, первых, или высших начал; познание "бытия, поскольку оно бытие"; знание о субстанции; знание о Боге и субстанции сверхчувственной. Франсиско Суарес, знаменитый испанский философ и богослов называя ее, вслед за Аристотелем, "первой философией", дает определение метафизики, могущее быть выраженным в следующих словах: "Метафизика есть совершеннейшая теоретическая наука и истинная мудрость, оперирующая наиболее общими и абстрактными понятиями". Русские религиозные мыслители 19-20 вв., определяя собственную позицию именно как метафизическую, использовали данный термин в качестве классического, восходящего к Аристотелю обозначения философии. Вл.С. Соловьев в статье из энциклопедического словаря Ф.А. Брокгауза - И.А. Эфрона дает определение метафизики как "умозрительного учения о первоначальных основах всякого бытия или о сущности мира".
Также интересно определение М. Хайдеггера: "Метафизика есть вопрошание, в котором мы пытаемся охватить своими вопросами совокупное целое сущего и спрашиваем о нем так, что сами, спрашивающие, оказываемся поставлены под вопрос".
Вот что пишет об этом родоначальник метафизического реализма Юрий Мамлеев: "Слово "метафизика" относится к миру принципов, миру чистых духовных сущностей, то есть к сфере надкосмической, божественной.
Метафизические принципы пронизывают все времена и миры, тем более "невидимые", и эти принципы лежат в основании всех миров.
И те "вечные вопросы", которые человеческий разум задаёт нередко безмолвному Первоначалу - как бы ни были они наивны с абсолютной точки зрения, могут относиться к метафизическим вопросам. "
Разумеется, мы не можем обойти самое заметное и наиболее родственное по характеру изложения течение в современной литературе - метафизический реализм. Ведь если откинуть шелуху предрассудков и научных фактов ограниченности нашего мира и нас самих, мы увидим, что можем воспринимать некоторые из образов Ричарда Баха почти буквально, в то время как для обывателя с узким кругозором и малыми возможностями эти образы становятся едва ли допустимы к пониманию. "Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам" - писал некогда Уильям Шекспир, и эти слова мы можем увидеть на обложке книг Р. Баха. И именно ввиду определения метафизики, данного выше, мы осмелимся утверждать, что в некоторой степени работы Баха можно назвать ничем иным, как метафизическим реализмом. Возможно, стиль Баха не лишен некоей косвенной, однако же совершенно очевидной метафоричности, но это не исключает абсолютной реальности того, о чем он пишет и что он рассказывает, основываясь на своём личном опыте, переживаниях и впечатлениях.
Метафизический реализм, называемый иногда "литературой иных измерений", вводит в произведения не только черты видимой жизни, но и черты более грозной реальности второго плана: от изображения внутреннего "невидимого" человека, или тех скрытых сторон его души, которые связаны с иной реальностью, вплоть до введения в ткань произведения таких чисто философско-метафизических реалий, как Предназначение, трансцендентное "Я" и так далее, превращённых, однако, в объект художественного произведения, а не философского трактата.
Важнейшим элементом является изображение человека как метафизического существа. Человек как социальное и психологическое явление не представляет здесь интереса. Знание же "невидимого, скрытого человека" выходит за пределы самой глубокой психологии. Метафизический реализм, таким образом, изображая внешнего человека, видит за ним реалии тайного, трансцендентного человека. Эти скрытые начала могут быть выявлены по-разному.
Метафизический реализм в полном смысле этого слова предполагает полную трансформацию текста, подтекста и их направленности. Надо отметить, что перечисленные критерии метафизически окрашенной литературы относятся прежде всего к прозе.
Таким образом, метафизический характер прозы Ричарда Баха обусловлен тем, что, помимо описания обычной реальности, он обращен к неведомому - будь то неведомое в глубинах человеческой души или вторгающееся извне. Однако это именно реализм, и не только потому, что основа его - повседневная действительность, суть в том, что неведомое предстает не в плане фантастики, а как умопостигаемая интуитивная реальность, включающая сновидения, сознание, самопознание. Это не игра воображения, а желание расширить возможности узкого материализма и обрести более объемный взгляд на бытие.
Что же касается космогонии в художественных произведениях Ричарда Баха, то здесь несомненно видны не только её черты, но и вся картина в целом. Рассматривая этот вопрос на примере произведений "Чайка по имени Джонатан Ливингстон" и "Иллюзии", мы видим, как автор рисует картину не только своего понимания мира, но и его создание, предназначение и смысловую наполненность. Для более точного определения и правильного оперирования понятием художественной космогонии мы предлагаем рассмотреть дефиницию собственно космогонии.
Вот что предлагает нам на этот счет Большая Советская Энциклопедия:
"Космогония (греч. kosmogonía, от kósmos - мир, Вселенная и gone, goneia - рождение), область науки, в которой изучается происхождение и развитие космических тел и их систем: звёзд и звёздных скоплений, галактик, туманностей, Солнечной системы и всех входящих в неё тел - Солнца, планет (включая Землю), их спутников, астероидов (или малых планет), комет, метеоритов. Изучение космогонических процессов является одной из главных задач астрофизики. Поскольку все небесные тела возникают и развиваются, идеи об их эволюции тесно связаны с представлениями о природе этих тел вообще. В современной К. широко используются законы физики и химии." [5]
Таким образом, мы снова видим несомненную связь авторской мысли и тех образов, которые он хотел показать нам, с физикой, расширенной самим автором до метафизических понятий и представлений. Образы главных героев Мессии Дональда Шимоды и чайки Джонатана Ливингстона как нельзя более ярко и точно показывают нам эту связь, неразрывную связь мира внешнего со внутренним макрокосмом.
Попробуем рассмотреть космогонию на примерах других литературных произведений. Мы убеждены, что актуальнее всего будет рассматривать данный предмет на примерах книг, обозначенных как постулаты современной веры и духовности разных направлений. Как пример к рассмотрению мы предлагаем взять Библию и Каббалу. Учитывая их неоспоримую связь с самим понятием космогонического исследования и представления человека о создании Мира, совершенно логичным будет утверждение, что такие памятники литературы предоставят значительную базу для нашего исследования.
Основы библейской космогонии изложены в главах 1 и 2 книги Бытие. С самого начала библейского рассказа Бог выступает как единственный творец и мироустроитель; все стадии ("дни") творения суть акты Его творческой воли. Библейский рассказ о сотворении мира носит конкретно-образный характер и не содержит законченной теологической или философской доктрины о "творении из ничего".
Это понятие впервые появляется в восходящей к середине 2 в. до н.э.2-й книге Маккавеев (7: 28). Однако по существу библейская космогония ближе к этой доктрине, чем к различным космогоническим мифам Ближнего Востока, мотивы которых в преобразованном виде часто встречаются в Библии (см. ниже). Два стиха, открывающие книгу Бытие, служат как бы введением в рассказ о творении Вселенной (подразумеваемой под словами "небо и земля"), в которой элементы мироздания первоначально пребывали в смешанном, хаотическом состоянии (тоху ва-воху).