Образ земли – один из главных и „сквозных” образов романа, который восходит к русскому фольклору и мифологии. С мифологическим образом матери-земли связаны представления о зарождении человека в её недрах, как в материнской утробе. Разрабатывая проблему национального и народного отношения к своей земле, М. Осоргин выводил её и на общечеловеческий, психологический уровень. Он отмечал, что разлуку с Родиной представители всех национальностей переживают одинаково тяжело.
От слова к слову, от строки к строке образ растёт и ширится, Земля рассматривается как почва национальная, возникает ностальгический образ Родины. Ведь М. Осоргин писал свои произведения, находясь за границей. В результате им выводится основной, главный образ земли – как вечной устроительницы всемирного порядка и закона.
Автор был уверен, что истинная и полная свобода человека возможна только в том случае, если он (человек) пребывает в мире и согласии не только с собой и с другими людьми, но и с природой.
Большие и значительные изменения претерпело традиционное православие в романе М. Осоргина, вобрав в себя элементы славянского язычества. Тем не менее, хотя писатель и признавал абсолютную истину и мудрость за природой, исходил он всё-таки из идеи монотеизма.
2.3 Антиномичность мифологем в романе М. Осоргина „Сивцев Вражек”
М. Осоргин в силу своей творческой направленности ориентируется на фольклор и христианскую мифологию, используя в романе элементы христианской мифопоэтики и народные образы, своеобразно интерпретируя мифы. Помимо прямых соотнесений в романе, на наш взгляд, в нём явственно присутствуют библейские мотивы, реминисценции, мифологемы. „Библейский пласт” обнаруживается на уровне речевой организации произведения и предназначается для формирования общей „цветовой гаммы”.
В представлениях М. Осоргина история человечества связана с эволюцией природы и составляет с ней стройное упорядоченное целое – космос, где гибель завершившей свой путь цивилизации и естественная смерть человека не противоречат „общей неслышной гармонии” [20, с. 86]. Однако „насильственных вторжений в мировую эволюцию природа вообще не терпит. Она мстит за это и жестоко мстит” [20, с. 55]. Эти слова главного „идеолога” романа, профессора-орнитолога Ивана Александровича, объясняют причину трагических событий в мире реальном и в мире романа: совершилось насилие – началась война. Космос подвергся атаке хаоса, равновесие мировых сил поколеблено, жизнь борется с некой „антижизнью”.
В романе „Сивцев Вражек” жизнь противостоит „антижизни”. Конфликт этих двух сил обеспечивает движение сюжета, а также и исторических событий. Герои романа отстаивают жизнь (себя, своих близких, свои духовные ценности) в условиях катастрофических событий 1914–1920-х годов (Первая мировая война, Гражданская война, разруха, террор) и тем самым сохраняют само мироздание.
Мир описывается системой основных содержательных двоичных противопоставлений: жизнь – смерть, правый – левый, мужской – женский, небо – земля, день – ночь, весна – зима, солнце – луна, тёмный – светлый, старый – молодой, правда – кривда и т. д. Если добавить к этой схеме бинарные оппозиции христианского: „добро – зло”, „Бог – дьявол”, то мы сможем наглядно представить себе, каков мир романа М. Осоргина, – мир, в котором функционируют почти все его основные архетипы и символы.
Интересен в этом плане образ денщика Григория, в котором воплотился архетип мудрого старца. Григорий – „старовер”, он верит в Бога, тем самым противопоставляясь всем людям, в особенности новой власти. Власть эта не признает Бога, и уже не верит в него.
Денщик Григорий – просветлённый человек – стал выразителем самых заветных православных убеждений писателя. Григорий не является главным героем романа, однако именно его М. Осоргин наделяет правом объективной и справедливой оценки действий других персонажей. Причём она выражается не столько в словах денщика, сколько в их поступках – добрых, искренних, благородных, на которые способны немногие люди.
Григорий – не отшельник в узком понимании этого слова: он не отгородился от людей, желая в одиночестве постичь истину. Высшая правда ему уже известна – она проявляется в любви к людям. Герой ушёл в святые места от всего суетного и наносного: гордости, стремления к наживе, зависти.
Григорий не старец в православном понимании. Он – „простой мужик”, который пережил глубокое разочарование и отправился на поиски высшей правды. По глубокому убеждению писателя, она сохраняется в „смиренной” душе русского человека, измученного „трудом” и „горем”. Но не все живут по её законам, поэтому люди страдают. Однако Григорий не осуждает грешников. Как представители народного православия, он не упрекает, не наставляет, не окружает человека многочисленными запретами; он верит в людей.
Изображая своего просветлённого героя, писатель акцентирует внимание на его полной искренности и честности. Ведь лгать другим – это лгать самому себе, а значит обманывать свою душу. Согласно православной концепции, стремление к божьей правде изначально заложено в душе человека. Следовательно, обманывать себя – значит лгать Богу.
Не все понимают и принимают „старцев”, многим добродушные, открытые и просветлённые герои кажутся злыми и неискренними. Однако М. Осоргин отмечает, что люди видят в денщике лишь свои собственные недостатки. В свою очередь, Григорий православную веру никому не навязывает, потому что уверен, что к каждому человеку Бог придёт сам; главное – не терять данную от рождения связь с душой человека.
Антипод „мудрого старца” в романе „Сивцев Вражек” выражен в персонаже-чекисте Завалишине. Завалишин являет собой полную противоположность Григорию. Необразованный, глупый, ни во что неверующий человек, который не смог найти себя и правды в этом мире, вершит суд над людьми в стенах Лубянки.
В этом герое романа раскрыл себя архетип трикстера. В этом случае архетип трикстера ближе к архетипу сатаны. Завалишин – это „тень”, которая следует инстинктивным позывам и своим субъективным умозаключениям, исходящим из обид и комплексов, которые не давали спокойно жить чекисту.
Искусство не является исключением: музыке (один из видов искусства) в романе М. Осоргина, оппонирует звук пулемёта. В случае Эдуарда Львовича, который пытается „примирить”„ритм пульса и ритм пулемета”– уравновесить в музыке конфликт процессов сохранения и разрушения жизни, в эпицентре которого оказались герои романа; „летая” во сне „от горизонта к горизонту”, он ищет в „мучительной путанице” диссонансов смысл –„единый и обязательный для всех закон гармонии” [20, с. 113]. „К удивлению”, композитор находит этот закон: „Эдуард Львович... всё более убеждался, что режущие ухо диссонансы были лишь вблизи, а с высоты, в отдалении, всё звучало великой гармонией, изумительным хором и совершенной музыкой” [20, с. 113]. Но сон композитора разрушает „октябрьская пуля”, разбившая окно. Когда же он попытается воплотить „идею новой странной композиции” [20, с. 114], то увидит, что „рождается то новое, что ужасает автора больше всего: рождается смысл хаоса. Смысл хаоса! Разве в хаосе может быть смысл?” [20, с. 281].
Весь роман построен на противопоставлениях. „Маленький” человек уходит в оппозицию к целому миру, к Вселенной. С одной стороны, главы, представляющие духовно-значимые события внешней и внутренней жизни героев романа (научные занятия и старость профессора, юность и ожидание любви Танюши, планы на будущее и внезапная гибель „неприятно-умного” студента Эрберга, мечты и реальность Васи Болтановского, одиночество и музыка Эдуарда Львовича, страдания и самоубийство офицера Стольникова, скептические философствования и трагический конец Астафьева), а с другой – главы, в основе которых лежат изображения обширных пространств России, всей Земли в целом, страны накануне Первой мировой войны (хаос и нелепость самой войны, события революционного восстания, тиф, мошенничество, борьба людей с голодной смертью в Москве и т. д.).
Для передачи скрытого смысла автор интерпретирует реальность с помощью параллельных ассоциаций (такова картина грандиозной и страшной битвы муравьёв, неожиданно вкраплённая в реалистическую „ткань” повествования о повседневной жизни людей, как бы предваряющая грядущую человеческую бойню 1914 года).
„Маленький, страдавший насморком <…> человек” [20, с. 8] противопоставляется и сопротивляется солнцу, которое „думало, что жизнью руководит оно. Вся человеческая жизнь рисовалась ему как воплощение энергии его лучей…” [20, с. 8]. „Летели ласточки над морем и сверху видели море до самого дна. Как малый листок на пруду, ветром гонимый, – плыли по морю корабли, один за другим, и малость их на огромном море говорила не о могуществе, а о ничтожестве человека” [20, с. 30]. Совмещение разных планов здесь акцентирует авторскую мысль о тщетности людской вражды в сравнении с мудростью природы.
Роман „Сивцев Вражек” начинается с изображения дома, весны, прилета ласточек, дня рождения Танюши. Завершается он также изображением теплого дома, противостоящего суровой и бесконечно долгой зиме 1919 г., в котором ожидают прилета ласточек и празднуют день рождения дедушки-орнитолога. Холод, смерть и зима не являются доминирующими в романе М. Осоргина. Обрамляет повествование в романе изображение дома на Сивцевом Вражке, связанное с мотивами тепла, весны, жизни. Жизнь побеждает „антижизнь”.
В основу замысла романа легли мифологические представления раннего христианства о Боге и дьяволе и языческий миф, а также как мифологическая, так и художественно-документальная литература.
В романе человек оказывается одинаково связан невидимыми нитями, как с бытием Бога, так и с существованием дьявола, что отражает библейский принцип мироустройства. В доказательство вышесказанному приведём отрывки из романа: „Приказал Господь приказчикам разложить по прилавку жизни человеческий товар …” [2, с. 64]; „А дьявол за спиной старухи ловил перо за верхний кончик, щекотал старухину жилистую шею …”[2, с. 60].