Вскрыла жилы: неостановимо,
Невосстановимо хлещет жизнь.
Подставляйте миски и тарелки!
…………………………………..
Невосстановимо хлещет стих.
(“Вскрыла жилы: неостановимо…”)
Именно так зарождались цветаевские стихи – рождались глубоко внутри её земной плоти, являясь при этом “даром божьим”, ведь “слух от Бога”; а поэтом не становятся, а рождаются:
Если душа родилась крылатой –
Чтo ей хоромы и чтo ей хаты!
Чтo Чингисхан ей – и чтo – орда!
Два на миру у меня врага,
Два близнеца – неразрывно – слитых:
Голод голодных и сытость сытых!
(“Если душа родилась крылатой…”)
Но мало родиться с “крылатой душой”, важно не упустить этот дар, постоянно питая его как хрупкий весенний цветок. Душа Марины Цветаевой, не растворяющаяся в заботах и ласке родителей, а тревожимая не очень понятными запретами и умолчаниями, рано проснулась, стала обостренно чуткой:
Стихи растут, как звезды и как розы,
Как красота – ненужная в семье.
А на венцы и на апофеозы –
Один ответ: – Откуда мне сиe?
(“Стихи растут, как звезды и как розы”)
Неоспоримо то, что Марина Цветаева родилась поэтом-романтиком; романтизм был у нее в душе.
Безумье – и благоразумье,
Позор – и честь,
Все, что наводит на раздумье,
Все слишком есть.
Во мне, – все каторжные страсти
Слились в одну!
Так в волосах моих – все масти
Ведут войну.
Я знаю весь любовный шепот,
¾ Ах, наизусть!
Мой двадцатидвухлетний опыт –
Сплошная грусть…
(“Безумье – и благоразумье”)
Музыка – душа и плоть цветаевского стиха, её музыкальная одаренность была внутренней:
Бузина казнена, казнена!
Бузина – целый сад залила
Кровью юных и кровью чистых,
Кровью веточек огнекистых –
Веселейшей из всех кровей:
Кровью сердца – твоей – моей…
А потом – водопад зерна,
А потом – бузина черна,
С чем-то сливовым, с чем-то липким.
Над калиткой, стонавшей скрипкой
Возле дома, который пуст, –
Одинокий бузинный куст…
(“Бузина”)
Стихотворение “Бузина” звучит как музыкальное произведение; оно тонко и щедро – инструментовано. Цветаева широко пользуется “дружественностью” созвучий, но при этом не жертвует звуку смыслом. Музыкальное начало, пришедшее от матери, все же навсегда осталось в Марининых стихах – как её. Цветаева действительно писала свои стихи как музыку, ей всегда страшно не хватало нот. Бальмонт был прав, когда говорил, что она требовала от стихов того, что могла дать лишь музыка.
Можно с уверенностью сказать, что своеобразием своего редкостного поэтического дара Цветаева обязана прежде всего матери, на что не раз указано в поэтической форме:
Материнское – сквозь сон – ухо,
У меня к тебе наклон слуха,
Духа – к страдающему: жжет? Да?
У меня к тебе наклон лба,
Дозирающего вер-ховья.
У меня к тебе наклон крови
К сердцу, неба – к островам нег
У меня к тебе наклон всех…
(“Наклон”)
Марина Цветаева по-особому воспринимала окружающую её действительность. Впечатления, ранимая детская душа, усиленная поэтическим даром нашли болезненный отклик в трагизме цветаевского мироощущения:
Каждый миг, содрогаясь от боли,
К одному возвращаюсь опять!
Навсегда умереть! Для того ли
Мне судьбою дано всё понять?
Вечер в детской, где с куклами сяду,
На лугу паутинную нить,
Осужденную душу по взгляду…
Всё понять и за всех пережить!..
(“Литературным прокурорам”)
А трагизм мироощущения порой Марина Цветаева доводит до максимальной отметки, реализуя в мотиве преждевременной смерти:
Христос и Бог! Я жажду чуда
Теперь, сейчас… в начале дня!
О, дай мне умереть, покуда
Вся жизнь как книга для меня…
……………………………………
Люблю и крест, и шелк, и каски,
Моя душа мгновенный след…
Ты дал мне детство – лучше сказки
И дай мне смерть – в семнадцать лет!
(“Молитва”)
Так на стихийное жизнелюбие Цветаевой, как вечерний сумрак, наплывают мысли о неизбежном земном конце, и смерть выглядит как отголосок, как эхо все того же, не исчерпанного до дня бытия.
“Поиграй, возьмись за дело,
Домик строй”. – “А где картон?”
“Что за тон?” – “Совсем не тон”
Просто жить мне надоело”
Надоело … жить … на свете…
(“За книгами”)
О чем бы ни писала Цветаева, её стихи всегда вызваны к жизни реально существующими обстоятельствами, подлинным внутренним волнением. Правда чувства и четкость слова – вот для нее высший завет искусства.
Поэтическое творчество Марины Цветаевой имеет яркий признак: обусловленность лирического начала личным опытом автора, привнесенной из семьи системой оценок. Тематика стихотворных произведений определяется сплетением реальных переживаний и, очередного лирического сюжета. Семья, как сфера формирования бытийных и мировоззренческих основ, находит свое воплощение в стихотворном творчестве Марины Цветаевой, реализуясь в образах членов ее семьи: отца, матери, бабушки, сестер…
Как и прозаические произведения (посвященные семье), стихотворения данной тематики отличаются тонким психологизмом, музыкальностью, романтической направленностью.
Прочитаем одно из самых пронзительных и самых ранних стихотворений: вернемся от финала к началу – к юности, к первым её надеждам и пророчествам. Думается, это будет справедливо – ведь “конца” у поэзии нет и быть не может.
Идешь, на меня похожий,
Глаза устремляя вниз.
Я их опускала – тоже!
Прохожий, остановись!
Прочти слепоты куриной
И маков набрав букет, –
Что звали меня Мариной,
И сколько мне было лет.
Не думай, что здесь – могила,
Что я появлюсь, грозя…
Я слишком сама любила
Смеяться, когда нельзя!
И кровь приливала к коже,
И кудри мои вились…
Я тоже была, прохожий!
Прохожий, остановись!
Сорви себе стебель дикий
И ягоду ему вслед, –
Кладбищенской земляники
Крупнее и слаще нет.
Но только не стой угрюмо,
Главу опустив на грудь.
Легко обо мне подумай,
Легко обо мне забудь.
Как луч тебя освещает!
Ты весь в золотой пыли…
– И пусть тебя не смущает
Мой голос из-под земли.
(“Идешь, на меня похожий”)
Заключение
Трудно с уверенностью ответить на вопрос: Как рождается Гений?
В данной работе была сделана попытка воссоздать хронику семейной жизни Цветаевых, последить этапы формирования литературного таланта, выявить события, повлиявшие на становление поэта Марины Цветаевой.
Все факты и комментарии (приводимые нами в первой части) документального характера, свидетельства современников и само творчество Марины Цветаевой выявляют бесспорную истину: семья стала исходной точкой становления ее как личности, поэта, художника.
Несмотря на тот факт, что взгляды критиков на семью Цветаевых различны, нельзя поспорить с тем, что это был союз родственных личностей, различных в миропонимании, но чутко воспринимающих окружающую действительность. Атмосфера, царившая в семье Цветаевых была творческой.
Бесспорно обстоятельства союза Марии Александровны и Ивана Владимировича как вынужденного единения одиночеств, что впоследствии вылилось в еще большее обособление друг от друга. Она понимала невозможность быть с любимым человеком, а он тяжело переживал смерть любимой жены. Она с головой погрузилась в воспитание детей, стараясь заранее предотвратить возможность своих же ошибок, самоотверженно растворялась в детях, вкладывая в них основы музыкального творчества; а он – дни и ночи, часы и минуты посвящал делу своей жизни – созданию музея. Но смысл их жизни был в одном – в служении искусству. Пусть направленность сил была разной, но цель одна. И эта цель в полной мере воплотилась в личности Марины Цветаевой: заложила основы мировоззрения, напоила душу чувственным восприятием, реализовавшимся в её творчестве.
Образы родителей обрели свою полновесную значимость на страницах книг Марины Цветаевой: уже в сознательном возрасте она в своем художественном творчестве выступила как исследователь, изучая, познавая, раскрывая, постигая личности родителей и, таким образом, рассказала о себе. Марина Ивановна осознавала, что является воплощением лучших родительских качеств и устремлений.
Так, для понимания личности художника Марины Цветаевой нами была рассмотрена ее автобиографическая проза («Мать и Музыка», «Отец и его музей», «Мой Пушкин»). С уверенностью можно говорить о влиянии двух родственных связей: отца, матери плюс (благодаря именно им) историко-литературного гения Пушкина – на становление поэта в Марине Ивановне.
В очерке «Мать и Музыка», посвященном М.А. Мейн главный акцент сосредоточен на превалирующем влиянии матери на личность дочери; Марина считала, что она обязана матери «самым главным в себе», Марина Александровна с упорством сильной натуры пыталась воплотить в детях (а особенно в Марине) свои неосуществимые мечты, питая юные души с раннего возраста Музыкой, Поэзией, Романтикой. Но несмотря на всю её строгость и требовательность, другой матери Марина себе и не представляла; именно у нее Марина заимствовала мятежную натуру; мать сумела в полной мере передать дочери свой характер и свою душу.
Музыкальные уроки не прошли даром, воплотились в литературе; произведениям Марины Ивановны Цветаевой не откажешь в тонкой чувственности, интонационной насыщенности и музыкальности. Это характеризует и прозу и поэзию.
Если в очерке «Мать и Музыка» мы сталкиваемся с субъективностью при создании образа Марии Александровны Мейн и определении ее места в процессе формирования личности автора, то Иван Владимирович в очерке «Отец и его музей» изображен максимально правдиво, без доли художественного вымысла.
Нельзя говорить о безоговорочно «главенствующем влиянии» матери на художника Марину Цветаеву, отец внес своеобразный вклад в развитие личности дочери – он навсегда остался образцом преданности искусству, трудолюбия, честности и искренности, целеустремленности – и всем этим, сполна насладившись, наблюдая в детстве отца, Марина Цветаева напоила свой духовный мир.