2.2.3 Будни закрытого военного учебного заведения
Конечно, более ярко и подробно нарисован быт юнкеров. Эта тема более всего связана с двумя другими произведениями условно созданной нами трилогии - «Кадеты» и «Поединок». От быта, условий жизни в кадетском корпусе автор переходит к описанию быта юнкерского училища - второй ступени в военном обучении и воспитании будущих офицеров. Много в этих произведениях общего, но еще больше отличия, хотя бы в подходе к описанию нравов, обычаев, условий жизни воспитанников. Еще раз заметим, что в «Юнкерах» жизнь в военном учебном заведении сильно идеализирована.
«Начало романа, где описываются последние дни пребывания в корпусе кадета Александрова, в несколько смягченном тоне, но все же продолжает критическую линию повести «На переломе». Однако сила этой инерции очень быстро истощается, и наряду с интересными и верными описаниями жизни училища все чаще звучат хвалебные характеристики, слагаясь постепенно в ура-патриотическое воспевание юнкерского училища»26, - подчеркивает А. Волков.
Но, несмотря на попытки завуалировать действительность, она все же проглядывает неоднократно сквозь строки романа через какие-то намеки, случайные штрихи, фразы. Куприн - опытный писатель, - и он не мог изменить свое мировоззрение, зачеркнуть все свое творчество, в частности его вершину - «Поединок», а также «Кадеты» и множество рассказов, написанных на военную тему, которые проникнуты критическим отношением к царской армии, к воспитанию будущих офицеров, их жестокости, серости.
Обратимся же к дальнейшему анализу текста романа «Юнкера».
Итак, простившись с кадетским корпусом, где Алексей провел восемь лет (два года в одном классе), он становится воспитанником Александровского юнкерского училища Самым ярким впечатлением первого дня стала та минута, когда Александров узнал, что принадлежит к разряду «фараонов». «Почему же я фараон?» (VIII, 227) - спрашивает он и узнает, что так называют всех первокурсников, а второкурсники - это «обер-офицеры».
Глава пятая так и называется «Фараон», и в ней подробно рассказывается о том, как втягивались бывшие кадеты в режим юнкерского училища: «...с трудом, очень медленно и невесело» (VIII, 228), а дальше идет смягчение этой фразы.
В Александровском училище нет грубого и даже унизительного обращения старшего курса с младшим: свободолюбивая Москва не признавала столичных «штучек». Здесь свои правила: не издеваться над младшими, но все же держать их на определенном расстоянии, кроме того, каждый второкурсник должен внимательно следить за тем «фараоном», с которым год назад ел одну и ту же корпусную кашу, чтобы вовремя «остричь или подтянуть».
А из следующей главы, «Танталовы муки», можно заключить, что юнкера первого курса подвергались в училище многочасовой «строжайшей» муштре.
Первое, что они должны были запомнить: каждый из них в случае надобности может быть призван в состав действующей армии. Многому приходилось учиться заново, например, строевому шагу. «Да, это были дни воистину учетверенного нагревания. Грел свой дядька-однокурсник, грел свой взводный портупей-юнкер, грел курсовой офицер и, наконец, главный разогреватель, красноречивый Дрозд...» (VIII, 239).
Все дни у юнкеров были сплошь загромождены воинскими обязанностями и учением: «Учили строевому маршу с ружьем, обязательно со скатанной шинелью через плечо и в высоких казенных сапогах... Учили или, вернее, переучивали ружейные приемы» (VIII, 239). Но поднять двенадцати с половиной фунтовую пехотную винтовку за штык на вытянутой руке не мог никто, кроме первокурсника Жданова. Тяжеловато... А натаскивание в отдавании чести! В течение нескольких часов ходили по коридорам и отдавали честь. Да, действительно, трудно. «Конечно, - делает оговорку Куприн, - эти ежедневные упражнения казались бы бесконечно противными и вызывали бы преждевременную горечь в душах юношей, если бы их репетиторы не были так незаметно терпеливы и так сурово участливы» (VIII, 240). Хотя они и могли резко одернуть своих птенцов, но злоба, придирчивость, оскорбление и издевательство совершенно отсутствовали в их обращении с младшими.
Но все рано или поздно заканчивается. Через месяц окончилась усиленная тренировка «фараонов» на ловкость, быстроту, точность военных приемов, и молодые люди, приняв присягу, стали полноправными юнкерами. Александров радуется красиво обтягивающей форме. Но времени у юнкеров больше не стало. Свободными для души и тела оставались только два часа в день. А потом начались уроки, которые часто ограничивались зубрежкой. Никогда потом не забывал Александров впечатлений от первых дней пребывания в училище, и если уж настолько они врезались ему в память, то, наверное, не от сладкой и хорошей жизни. Об этом свидетельствует и та фраза, где Куприн говорит о своем герое: «Черных дней выпало на его долю гораздо больше, чем светлых» (VIII, 234). А в романе наоборот, больше внимания уделено светлым дням, пропорции не соблюдены. Куприн старается быт оставить в стороне, а на первом плане оказывается парадная сторона жизни. Тяжела ли военная служба? Нет, только сперва так кажется, с непривычки...
Прошло около двух месяцев. Из Александрова выработался настоящий юнкер. Служба уже не в тягость. «Живется юнкерам весело и свободно. Учиться совсем не так трудно. Профессора - самые лучшие, какие только есть в Москве... Правда, однообразие чуть-чуть прискучивает, но домашние парады с музыкой... вносят и сюда некоторое разнообразие» (VIII, 250). Юнкера незаметно втянулись в повседневную казарменную жизнь с ее законами и традициями, обнаружили и свои прелести училищного быта: разрешалось курить в свободное время между занятиями (признание юнкерской взрослости), послать служителя за пирожными в соседнюю булочную. По большим праздникам юнкеров возили в цирк, театр и на балы. И хотя условия жизни были не из лучших: «Учить лекции и делать чертежи приходилось в спальне, сидя боком на кровати и опираясь локтями на ясеневый шкафчик, где лежала обувь и туалетные принадлежности. По ночам тяжело было дышать, и приходилось открывать форточку на улицу» (VIII, 255), все это казалось пустяками, «все переносила весело крепкая молодежь, и лазарет всегда пустовал, разве изредка - ушиб или вытяжение жилы на гимнастике, или, еще реже, такая болезнь, о которой почему-то не принято говорить» (VIII, 255).
Александров окреп физически. Трудность воинских упражнений отошла бесследно, «ружье больше не тяжелило», у него выработался «большой и крепкий шаг», и все сильнее становилось гордое чувство от сознания, что он является юнкером Третьего военного Александровского училища.
Мы видим, что почти за каждым критическим замечанием сразу же следует фраза, которой Куприн стремиться смягчить неблагоприятное впечатление от описания быта и нравов училища. Писатель старается употребить более безобидные слова, например, не «тяжело», а «тяжеловато»: «тяжеловато после двух недель почти безграничной свободы втягиваться юнкерам в суровую воинскую дисциплину...» (VIII, 374).
Можно ли все, о чем мы уже говорили, охарактеризовать одним словом - «тяжеловато»? Почему же тогда «черных дней» было в жизни юнкеров больше, чем «светлых»?
Сглаживает, еще как сглаживает углы Куприн, смягчает свою же критику, известную всем читателем по его прежним произведениям.
И здесь же, в «Юнкерах», он рисует идеальную картину взаимоотношений юнкеров и офицеров, начальства училища. «Наставники, они резко одергивали своих птенцов и порою, чтобы расцветить монотонность однообразной работы, расцвечивали науку острым, солдатским словечком» (VIII, 240), хотя в целом воспитание было строгим и мягким одновременно, дружеским, почти семейным.
Были, конечно, в училище и свои «гонители». Куприн этого не отрицает. Их было трое? Хухрик, командир первой роты Алкалаев-Калагеоргий, Пуп и Берди-Паша, а по-настоящему командир батальона, полковник Артабалевский. «Его, должно быть, отлили из железа на заводе... Снабдить же его душой мастер позабыл» (VIII, 244), - такое оригинальное сравнение дает Куприн для характеристики этого героя. Не знал он ни честолюбия, ни жалости, ни любви, ни привязанности, ни страха, ни стыда. Он, действительно, как машина: не хвалит и не делает выговоров, лишь спокойно наказывает «без сожаления и гнева». Мелким и придирчивым являлся офицер Дубышкин, но прозвищу Пуп, честолюбивый, вспыльчивый, злой, он был настоящим предметом насмешек среди юнкеров, как и Хухрик, а нередко и Берди-Паша. Этих троих наставников воспитанники не любили, но терпели, «как божью кару».
Но в целом начальство училища было всеми любимо и уважаемо. По рассказам «старичков» знали юнкера бывшего начальника училища генерала Самохвалова, по прозвищу Епишка. Он любил своих воспитанников, и даже чрезмерно, защищал их, оправдывая многие проступки, делал множество поблажек, опекал, несмотря на то, что имел обыкновение «с беспощадной, бурбонской жестокой грубостью обращаться с подчиненными ему офицерами, осыпая их в присутствии юнкеров бесстыдными ругательствами...» (VIII, 242). Но воспитанники его ценили за «преданность училищу».
Нередко упоминается в романе капитан Фофанов, по прозвищу Дрозд. Он был любимым командиром и воспитателем юнкеров. «Строгая птица, но жить с нею все-таки можно (VIII, 228). Действительно, капитан требователен и суров. «Без отпуска», «карцер», «дежурства и дневальства вне очереди» так и сыпятся из него в несчастливые для юнкеров дни. И все это с величайшей вежливостью: «Юнкер Александров, будьте любезны, отправиться на двое суток под арест, с исполнением служебных обязанностей» (VIII, 306). Но вне условий, требующих крутой дисциплины, он «фамильярный друг, защитник и всегдашняя выручка. Эти его милые черты хорошо знакомы .всем проказливым юнкерам четвертой роты...» (VIII, 306). Дрозд воспитывал своих питомцев на повиновении, но правдивости, на взаимном доверии. Юнкера любили его за прямоту, честность, великодушие, за умение, несмотря на строгость, быть по-товарищески простым.