Пантеистическая философия представляет природные стихии как непосредственно определяющие жизнь человека. А. Куприн тонко подметил пантеистическую глубинную подоснову творчества поэта, свойственное ему «интимное, безыскусственное понимание чудес природы: детей, зверей, цветов».[11]
Но Саша Черный как раз был уже «отравлен Россией»: у него когда-то, в детстве, был и свой дом, и своя семья, он слишком вникал в проблемы людей, «общества».
Гимназист Александр Гликберг был выброшен из жизни, из мира людей. Саша Черный хотел уже выйти из него сам. В Берлине и Париже Черный понял, что «ветка рябины» для него еще не Россия. «Моей России больше не существует», – признался поэт. У него не получилось быть природным человеком. Черный остался скучающим на острове Робинзоном. Как сказал К.И. Чуковский, два мотива – тоска по утраченной родине и нежная любовь к миру детства – определили тональность последнего этапа творчества поэта.
3.3 Недетский подтекст «детских» стихотворений
У Саши Черного как детского поэта творчество, предназначенное для детей, это поиски не только нового слушателя, способного понять и принять, но и – главное – выстраивание себя, поиски в себе новой личности. Для других поэтов, может быть, это прежде всего простая, как арифметика, коммуникация, или даже информирование (как вариант, обучение) в рифму.
Саша Черный пишет о «Трубочисте» (1918): «Я хотел немного приоткрыть дверь в таинственную жизнь трубочиста: немного показывать трубочиста за его работой в добром освещении. Сказать просто, что он не страшный, – мало. Ребёнок не поверит».[12]
Для кого-то подтекст, скрытый смысл стихотворения будет заключаться в несбыточности возвышенных мечтаний – у каждого разгадка текста своя. Главное – читатель может использовать свой опыт, обогащенный другим поэтическим текстом, для восприятия стихотворения, достигая при этом умения понимать неоднозначный художественный текст.
Таким образом, вызванная одним поэтическим текстом совокупность «видимого», «переживаемого», «изображаемого» и «ассоциируемого» дополняется в сознании читателя образным впечатлением, уже заложенным другим текстом. Благодаря этому усиливается эстетическое переживание читателя, углубляется его понимание отношения автора к предмету изображения, активизируется способность оценивать и комментировать текст, а значит, формируется способность к сотворчеству.
Итак, стихотворение можно рассматривать как единицу акта художественной коммуникации «автор – текст – читатель», в котором все предопределено образом ребенка-читателя. Особенности детского восприятия поэтического текста косвенно влияют и на организацию всех элементов структуры и семантики стихотворения. Детскость восприятия является органическим признаком произведения и живет в отраженном мироощущении в такой же мере, как в лексике, синтаксисе, ритмике и строфике.[13] Это можно проиллюстрировать на нескольких уровнях организации стихотворений.
Фонетические единицы в определенной степени участвуют в выражении смысла произведения. Поэтому организация звукового уровня текстов детской поэзии обычно рассчитана на то, чтобы пробудить в ребенке душевный отклик. Поэт, пишущий для детей, должен иметь в виду, что ребенок воспринимает стихотворение, как и весь окружающий его мир, физиологически активнее, чем взрослый. Вероятно, поэтому для детской поэзии характерна достаточно большая звуковая плотность, обеспечиваемая сходством звуков консонантного и вокалического типов, и повтор звуковых элементов (и в пределах одного слова, и в пределах строки, и в пределах целого текста). Наверное, особый отбор слов, которые своим звучанием способствуют образной передаче мысли, характерен для детской поэзии потому, что ее адресату свойствен синкретизм восприятия, когда чуть ли не все органы чувств ребенка задействуются в процессе чтения или слушания стихотворения.
Отдельные группы созвучий, располагающиеся в пределах строки, создают более тесную смысловую связь между словами. Звуковой рисунок способствует появлению в воображении соответствующей картины, причем в некоторых строках повтор звуковых элементов организован так, что последующее слово, содержащее сходные элементы, как бы обогащает эту картину. Не случайно такие слова имеют переносный смысл; они словно усиливают впечатление от картины пурги (делают ее не только зримой, но и слышимой).[14]
На наш взгляд, и предназначение, и ценность поэзии для детей состоит, в частности, в том, что она способна производить в сознании ребенка резкий смысловой сдвиг, когда, казалось бы, далекие друг от друга понятия сближаются, и в этом сближении дети узнают похожий на свой, свежий взгляд на мир. В детских стихах нередко используется способ выражения душевного состояния через изображение природы: природа наделяется чувствами живого существа. Это неотъемлемое свойство лирики. В детской поэзии этот прием выступает как средство постижения мира природы и всей окружающей ребенка жизни. Ведь для детей искусство – второй мир. Грань между ним и реальной действительностью стирается в силу особенностей детского восприятия. Сопереживание как следствие проникновения ребенка в суть авторского замысла возникает только в том случае, если читатель верит автору.
Саша Черный настолько близко понимает природу детского восприятия жизни, что буквально передаёт путь восхождения ребёнка «от конкретного к абстрактному», от перечня предметов до осмысления их свойств: «В будках куклы и баранки, Чижики, цветы; Золотые рыбки в банке Разевают рты».
Исследователь считает, что в заключительном стихотворении книги выражена мысль поэта о «соборном разрешении всех главных проблем».«Вообще: почему так любят его стихи и рассказы дети: в нем самом, в его природе было что-то близкое детям».[15] Видимо, если Саша Черный настолько близок детям и сейчас, то – очень возможно – детям не хватает именно такой природной близости маленькому читателю.
Итак, современное детское чтение оказывается невозможным без включения в его круг достижений русской и зарубежной детской литературы, какими бы одиозными в своё время ярлыками они ни награждались. Если поэт нашёл верное слово и нужную интонацию, то его творения никогда не будут скучны, не нужны маленьким читателям.
В случае с Сашей Черным сказалось то обстоятельство, что волею судьбы его творчество стало доступным массовому российскому читателю через долгое время после его кончины. Поэт, живший настоящим, утратил русского читателя при жизни. «Вторая жизнь» Саши Черного будет долгой.
Можно сказать, что «Детский остров» Саши Черного является символом всей русской детской литературы: ведь, с другой стороны, не только художник «спасается» на этом острове, а и дети воспринимают своё «детство» (состояние детства) как пребывание на острове, охраняющем их от взрослых.
Мотивы сборника «Детский остров»: радостное и острое переживание единственности бытия, выявление множественности и неисчислимости мира, насыщенного вещами, нахождение рядом с собой многих и многих субъектов действования – вплоть до букашек, зверьков и оживающих предметов, одиночество обиженного ребёнка.
Выявляется структура сборника, в котором центральным становится образ «большого ребенка», «дитяти, умудренного опытом сотен тысяч прожитых лет и дней», – поэта. Композиционно вокруг этого образа выстраиваются образы окруживших его детишек. Следующий круг – обступившие поэта и детей-слушателей звери, птицы, насекомые, словом, всякая живность, включая и растения, и деревья. Сюда же примыкает высокое небо и близкая добрая земля.
Своеобразие художественного мира «Детского острова» состоит в одновременности сосуществования и взаимообращённости поэта, его адресатов, персонажей художественного мира и объединяющем одушевлении всего сущего на земле.
Глава 4. Композиционные и жанрово-стилевые особенности
«Дневника фокса Микки»
Самым удачным произведением для детей эмигрантского периода Саши Черного стала повесть «Дневник фокса Микки» (1927), свидетельствовавшая уже о вживании россиян в чуждую среду зарубежья. Перед читателем проходят несколько бытовых эпизодов из жизни рядовой семьи русских эмигрантов во Франции. Привлекательно то, что повесть написана в форме дневника собаки. Обычно в качестве литературных предшественников героя повести называют Холстомера Л.Н. Толстого или Каштанку А.П. Чехова, что не совсем верно. Животное как автор дневника изображено, пожалуй, лишь Э.Т.А. Гофманом в романе «Житейские воззрения кота Мурра», но он был написан еще в 1822 г. и никогда не входил в круг детского чтения.
Два главных героя повести относятся к типу излюбленных персонажей Саши Черного – маленькая девочка и ее маленькая собачка. Автор постоянно подчеркивает сходство в их поведении, реакциях и устремлениях. Вот самое начало повести: «Моя хозяйка Зина больше похожа на фокса, чем на девочку: визжит, прыгает, ловит руками мяч (ртом она не умеет) и грызет сахар, совсем как собачонка. Все думаю – нет ли у нее хвостика? Ходит она всегда в своих девочкиных попонках; а в ванную комнату меня не пускает, – уж я бы подсмотрел».[16] Собака, как ей и положено, искренне преданна хозяйке. Однако эмоциональное состояние Микки изображается не только в тонах щенячьего восторга. Он может быть грустен (глава «Я один»), напуган (глава «Проклятый пароход») и т.п., но никогда – скучен. В Микки есть что-то от настоящей собаки – хотя бы физиология и поведение. Но в то же время это и образ человека особого типа.