Страхов был автором трех нашумевших в 80-е годы Х1Х в. философ-ско-публицистических книг под общим названием «Борьба с Западом в нашей литературе», вышедших несколькими изданиями. Это были не монографические исследования, а сборники статей пестрого содержания, изданные в различные годы. Они включали в себя статьи о Герцене как борце с Западом и нигилисте, о Милле с его рассуждениями о женщинах, Ренане, Фейербахе, Дарвине, Данилевском и др. Отношение к этим книгам не было однозначным в различных кругах русского общества.
Некоторые высшие администраторы тогдашней России рассматривали книги Страхова, а также его переводы на русский язык философской и научно-популярной литературы как «провинциальный отклик» на центральные события в европейской мысли. В частности, так высказывался князь П.П. Вяземский, бывший в то время главой цензурного комитета и издававший запретные указы направо и налево. По поводу трех книг Страхова «Критика Запада в нашей литературе» он заявлял в частной беседе Е.Н. Опочини-ну, что эти книги вредны, поскольку распространяют вольнодумные мысли и они запрещены. Правда, официального запрета так и не последовало. В значительной мере это было связано с широким кругом петербургских знакомых Страхова, к которым относились, например, тогдашний министр финансов И.А. Вышнеградский, сенатор Н.П. Семенов, а также его близкое знакомство и длительная переписка с великим князем Константином Константиновичем.
Помогая Л.Н. Толстому в издании его художественных произведений, Н.Н.Страхов осуществлял также издания работ своих близких друзей. Он выпустил 1-ый том «Сочинений Ап.А. Григорьева» (1876), издал ряд работ Н.Я. Данилевского. После публикации «России и Европы» в редактируемом им журнале «Заря» в 1869 году, он сделал пять изданий этой книги и, как отмечает ряд исследователей, буквально заставил образованных русских людей читать ее. В 1885 г. вышел в свет первый том книги Н.Я. Данилевского «Дарвинизм», вызвавший дискуссию среди отечественных биологов. Второй том был опубликован Страховым в 1889 г. Работу Н.Я. Данилевского «Сборник политических и экономических работ» он издал в 1890 г. Под его редакцией и с послесловием выходило собрание сочинений А.А. Фета.
Таким образом, Страхов чередовал философскую и литературно-критическую деятельность с переводами книг по естествознанию, философии, художественной литературе, а также с издательской и библиотечной работой. Можно без преувеличения сказать о большом «педагогическом» значении многочисленных переводов на русский язык философской, научной и научно-популярной литературы, знакомивших многочисленных читателей с новостями западной мысли. Анджей де Лазари справедливо относил Страхов к выдающимся эрудитам в истории русской культуры.
Философская и научная общественность 90-х годов Х1Х века довольно высоко оценила личные достоинства Страхова и его литературную деятельность. При избрании Страхова почетным членом одновременно с Л.Н. Толстым в популярное в то время московское Психологическое общество его выдающиеся черты личности следующим образом были охарактеризованы в записке московских психологов: «Человек разносторонне и широко образованный, мыслитель тонкий и глубокий, замечательный психолог и эстетик, Н.Н. Страхов представляет и как личность выдающиеся черты – стойкостью своих убеждений, тем, что он никогда не боялся идти против господствующих в науке и литературе течений, восставать против увлечений минуты и выступать в защиту тех крупных философских и литературных явлений, которые в данную минуту подвергались гонению и осмеянию. Как писатель, Н.Н. Страхов отличается выдающимися достоинствами: тщательная литературная отделка его сочинений, ясность стиля, осторожность приговоров и спокойное логически-последовательное изложение – таковы выдающиеся качества его как литератора. Как философ, Н.Н. является оригинальным представителем особого миросозерцания, примыкающего к левой фракции геге-лианства, – миросозерцания, в котором он с замечательной своеобразностью и тонкостью логического анализа старается примирить начала современного научного реализма с идеалистическими принципами отвлеченной философии. Как политический мыслитель, Н.Н. всегда писал в духе и в защиту сла-вянофильства»1. К сожалению, такого рода оценки личности и творчества Страхова, данные специалистами, не получили закрепления и широкого распространения в последующие десятилетия.
Философская и литературная деятельность мыслителя является лишь видимой частью айсберга. Страхов находился в духовном «эпицентре» русской культуры 2-й пол. XIX века и его интеллектуальная деятельность, как и многих его современников, развертывалась в непосредственном личном общении, в дружеских спорах, вечерах, разного рода кружках, вторниках и средах. О внутреннем содержании этой стороны жизни мыслителя мы знаем немного, частично по воспоминаниям его самого и близко знавших его людей. Однако ясно, что такого рода общения сыграли, несомненно, значимую роль в его сорокалетней литературной деятельности. Систематические и длительные беседы Страхова с Ф.М. Достоевским, К.Н. Леонтьевым, Д.И. Менделеевым, Л.Н. Толстым, А.А. Фетом, В.С. Соловьевым, В.В. Розановым и другими известными современниками, а также активное участие в деятельности различных литературных кружков, несомненно, влияли на его мировоззрение.
В своих воспоминаниях о «вторниках» А.П. Милюкова Е.Н. Опочинин так описывает Н.Н. Страхова: «Тут уже есть несколько посетителей из числа постоянных гостей милюковских «вторников»: прислонившись спиной к печи, стоит маститый старец с серьезным и строгим лицом, обрамленным густой седой бородой, с зоркими, глубоко сидящими карими глазами. Это Николай Николаевич Страхов, известный философ и критик, биограф и панегирист Федора Михайловича Достоевского, автор только что вышедшей и уже запрещенной книги “Борьба с Западом”»1.
В последние годы жизни Страхова происходило признание русским обществом его философского и литературного творчества, он приобретает уважение за свой интеллектуальный труд и даже последователей. По средам у него собирались друзья, обсуждая новости литературы, науки и философии. Известный русский художник И.Е. Репин в своих воспоминаниях о нем рассказал следующее: «Я познакомился с ним через Толстых, писал с него портрет и удостоился посещать его уютные вечера, на которых очень большою приманкою был В.С. Соловьев. Он тоже любил Н.Н. Страхова и имел к нему сердечное влечение; в беседах о литературе и науке они тепло сближались, имея много общих вопросов. Красиво был обставлен книгами в изящных переплетах кабинет Николая Николаевича. В нем же пили чай. Хозяин относился с большим вниманием к чаю: он имел дивный сорт чая и любовно-умело его заваривал и наливал крепкий, густой, ароматный напиток; чай этот знали его друзья, и даже боявшиеся крепкого чая (сколько таких!) не могли оторваться от высокого стакана в серебряной подставке и выпивали весь до дна, помешивая ложечкой. Все тут было в меру и имело прелесть ангельской чистоты олимпийского нектара. Николай Николаевич счастливо сиял добрыми большими серыми глазами и был бесконечно доволен и гостями и собою. Все так детски причмокивали. А другой стакан пили только большие храбрецы, не боявшиеся бессонницы … Этот чай развязывал языки»2.
Два противоположных описания личности Страхова не случайно введены в контекст нашего «повествования». Приведенные выше фрагменты свидетельствуют о том, что современники по-разному описывали его внешность в зависимости от того, к каким областям творческой деятельности они принадлежали. Те, кто имел отношение к сфере интеллектуально-духовного творчества, неизменно отмечают яркость и незаурядность личности Страхова, выраженную во взгляде «зорких, глубоко сидящих карих глаз». В то же время те, кто имел отношение к художественной элите того времени, замечают лишь то, как «Николай Николаевич счастливо сиял добрыми большими серыми глазами и был бесконечно доволен и гостями и собою». Именно поэтому в первом случае Страхов воспринимался как яркая незаурядная личность, во втором – скорее как «фон», отчего портрет кисти И.Е. Репина воспринимался хорошо знавшими Страхова людьми как «безликий и невыразительный». К этому следует добавить, что умение Страхова быть разным, контрастным только лишний раз говорит в пользу глубокого вчувствования в действительность и понимания противоречий времени и дает основания убедиться, что по своей сути он бы мыслителем переходного времени, характеризующегося разносторонностью и многозначностью.