Образ немой женщины, Виктории Ивановны, овеян тайной невысказанных чувств и мечтаний. Весь ее облик необычен.
«Я невольно остановился перед ней, пораженный ее странной красотой: такими рисуют художники – символисты ангелов. Представьте себе высокую и тонкую – именно воздушную фигуру, необыкновенно белое, почти без теней лицо и длинные, египетского очерка, глаза, полные молчаливой грусти и в то же время загадочные как у сфинкса» (II, 101).
Загадочным было и ее поведение: полное равнодушие к жизни и ко всем ее проявлениям. На ее лице как - будто навек застыло тоскливое выражение. Только к своей прекрасной наружности относилась она с особенной, тщательной заботливостью, чрезвычайно долго простаивая перед зеркалом. С «болезненной страстью она любила музыку, и целые вечера проводила за фортепиано. Но, что бы она ни исполняла, – она всегда вкладывала в произведение один и тот же отпечаток затаенной, молчаливой тоски (II, 102).
С тоскливым равнодушием принимала она заботы нежно любящего ее мужа, Матвея Кузьмича, толстого человека, годившегося ей по годам в отцы. Рассказчик попадает во власть ее странного очарования. Она играет для него на фортепиано и постепенно, без слов, между двумя молодыми людьми возникает какая-то «неестественная» и «жуткая» духовная связь. Виктория назначает юноше свидание ночью, но оно не состоялось: с ней случился нервный припадок, потому что она «не вынесла этих волнений в продолжение нескольких часов» (П,104), пока ждала назначенной встречи.
В образе Виктории мы сталкиваемся с женщиной, которая вынуждена жить с нелюбимым, хотя и любящим ее мужчиной. Автор не дает прямого объяснения ее поведения, но мы можем догадываться, что в душе героини происходит борьба между совестью и любовной страстью, к которой примешивается сознание своей неполноценности и призрачности, временности счастья.
Борьба совести и страсти происходит и в душе героини рассказа «Страшная минута»(1895) - Варвары Михайловны Рязанцевой. Так же как и Виктория Варвара Михайловна живет с человеком, который старше ее на двадцать лет; так же как и «блондинка» из рассказа «Без заглавия», «с живой и искренней любовью» интересуется домашним хозяйством, она окружает мужа нежной заботой, она создала для него комфорт и порядок семейной жизни и сумела незаметно сделаться «его нянькой, его памятной книжкой, его другом». Более того, она «гордилась честью носить его славную фамилию неутомимого ученого и безукоризненно честного человека» и «обожала его до самозабвения» (1,271).
Двадцативосьмилетняя Варвара Михайловна была красива и стройна, но никогда за свою жизнь она не запятнала своей репутации случайными связями, даже мыслей о других мужчинах у нее не было никогда. Но приезд в их дом Ржевского «взбаламутил» ее душу. Куприн здесь выступает скорее даже не писателем, а психоаналитиком. Он подробно описывает чувства и мысли Варвары Михайловны. Мы видим, как в молодой женщине просыпается дотоле неизвестная ей чувствительность, страсть, жажда телесных наслаждений.
«... волнующие слова романса проникали ее желанием той страсти, которую эти слова и эта наружность обещали. Жажда новых, бесстыдных поцелуев, долгих объятий, от которых захватывает дыхание, жажда всего того, что она встречала до сих пор только в романах, и что ей казалось раньше выдуманным, приподнятым, даже смешным, проснулась в ней с бессознательной силой» (1,282). Ей сразу открылась другая сторона ее брака: она увидела в своем муже старика, к которому всегда относилась, как к отцу, ей стало жалко себя, ведь никогда она не любила соблазнительной любовью, а «редкие минуты физической близости с мужем она вспоминала с холодным отвращением», как исполнение тяжелого долга (1,284).
«Пропадает молодость, пропадает красота, – шептала с горечью Варвара Михайловна, глядя на свое отражение глазами, затуманившимися тоской. – За что же? За что?». И далее:
«Одна ночь в жизни, полная счастья... Разве за нее не стоит заплатить ценою долгого раскаяния, ценою самоотвержения в продолжение всей остальной жизни?» (П,285-286). Состояние своей героини Куприн сравнивает с тяжелой болезнью. В параллель с описанием душевного состояния героини он дает описание надвигающейся грозы, как бы сближая эти понятия по смыслу. «Вылечиться» Варваре Михайловне помог случай: гром напугал ее маленькую дочку, и девочка закричала, зовя мать на помощь. Успокаивая дочь, Варвара Михайловна плакала радостными слезами человека, «выздоровевшего от тяжелой болезни».
Стоя на краю пропасти, Варваре Михайловне чудом удалось в нее не упасть. Нам кажется, что Куприн не осуждает свою героиню за ее желания, аргументируя это только тем, что она со слезами радости избавляется от них. Это еще не означает торжества ее семейного счастья и благополучия. Неутоленная жажда физической любви, страсти без границ не умерла, а лишь замерла, ожидая своего часа, и рано или поздно она снова проснется и принесет героине еще немало страданий и сомнений. И как знать, что победит в ней в следующий раз!
Трудно отнести героиню этого рассказа к нравственно «падшим» женщинам, ведь ее можно понять и оправдать ее желания и поступки.
Тема «на грани падения» на этом не исчерпывается, она приобретает особое звучание в рассказе «Морская болезнь» (1908), где героиня изменяет мужу в результате насилия над ней. Назвать это изменой можно лишь с некоторой оговоркой – ведь Елена абсолютно чиста перед мужем в своих помыслах, ее измена – лишь физическая, недобровольная, ее изнасиловал помощник капитана, обманным путем завлекший ее в свою каюту, когда она страдала на пароходе от приступов морской болезни. Подавленная кошмаром происшедшего, чувствуя себя после этого оплеванной, точно вывалянной в грязи, Травина мучается вопросом: что скажет она мужу при встрече? Хватит ли у нее решимости раскрыть перед любимым Сережей свою душу до дна, рассказать, что и как было? А главное – как он поведет себя? И что он сделает: возненавидит или пожалеет?
Куприн не упрощает конфликта, возникшего между мужем и женою. Пережитую Травиной душевную трагедию муж ее вначале воспринимает только умом, чисто рассудочно - как историю, конечно возмутительную и ужасную, но все-таки происшедшую словно бы с другой женщиной, а не с нею, ибо Травина, желая испытать мужа, все время перебивает свой рассказ замечаниями о том, что все это она говорит лишь предположительно. Ее муж, внутренне не веря в возможность рассказанного ею, утешает ее банальными фразами: дескать, если бы это в самом деле произошло, то он, конечно же, не осудил бы ее, а постарался бы утешить, приласкать.
Но когда Елена, тронутая этими словами, уже без обиняков созналась, что гнусное насилие, о котором она только что рассказала, совершено вчера над нею, он в безотчетном порыве произнес: «Ни судить тебя, ни прощать тебя я не имею права. Ты виновата в этом столько же, сколько в дурном, нелепом сне, который приснился тебе. Дай мне твою руку!» (1У,341). Простил он ее? Нет. Он не винит жену, но и не прощает. На дне его души еще теплится надежда на то, что с женою все-таки ничего этого не было, что она, фантазерка по натуре, зачем-то выдумала самое страшное, то, на что способно ее воображение. Его переживания не непосредственны, а вторичны: ее трагедию он воспринял рассудком, а не сердцем.
А она? Она принимает его полууклончивые слова о своей невиновности как безоговорочное, полное прощение, как отпущение ей ее невольного греха перед ним, как избавление от кошмара и знак счастливого исхода тяжкого конфликта между ними.
Слезы, слова прощения, взаимные ласки облегчили их сердца. Но через полчаса муж Елены вскочил в испуге и беспокойстве: что-то вдруг пронзило его после недавних объяснений. Что же его встревожило? Ему, конечно, должно быть больно при мысли о недавней физической близости жены с каким-то подлецом (вряд ли его можно осудить за это чувство). И, если бы он, не переставая ощущать в себе жгучую боль, все-таки сделал над собой усилие и во имя любви к нравственно чистой и любящей его, но, по несчастью, опоганенной другим, женщине постарался приглушить в себе эту боль и простить ее, – в этом случае читательское к нему уважение нисколько не было бы поколеблено. Но он неожиданно повел себя с женой не так. Само положение его вдруг представилось в его мозгу пугающе рельефно, и будущее ужаснуло его. Ему вдруг вообразилось, что тот, кто насиловал его жену, заражен венерической болезнью и что будущий ребенок уже родится больным, значит, надо как-то предупредить возможное несчастье.
Травина поняла: муж никогда не забудет и не сможет до конца простить ее. Человек, которого она так любила, почти боготворила, считая его самым честным, совершенно свободным от предрассудков, умным, человечным, самым благородным из всех людей, каких она встречала, вдруг предстал пред нею в другом обличье, – «как и все, маленьким, подозрительным собственником в любви, недоверчивым и унизительно –ревнивым».(1У,344) Елена навсегда оставила его.
Психологический конфликт между мужем и женой приобретает в «Морской болезни» тем большую остроту, что герои рассказа – не рядовые люди, а революционеры, подпольщики, социал-демократы.
«Вряд ли можно заподозрить Куприна в намерении очернить социал-демократов... Ведь даже в Травине трудно видеть тенденциозно окарикатуренного подпольщика. Что же до героини рассказа, то она выступает у Куприна в таком освещении, что нельзя не проникнуться самой глубокой к ней симпатией. Елена внешне обаятельная, даже красивая, в ее отношении к мужу проступают ее благородство, душевная чистота и покоряющая искренность. Только женщина смелая, гордая, волевая... могла решиться на тот шаг, который делает Елена в конце рассказа»60.
4. Пошлость и развратность в любви
Мера падения героинь рассказов «Без заглавия», «Виктория» и Страшная минута», «Морская болезнь» кажется ничтожной по сравнению