Неоднократные попытки представить проституцию как великое социальное зло предпринимались писателями, пришедшими в литературу на исходе XIX столетия. Стоит упомянуть повести «Именинница» и «Марька из Ям» Е. Чирикова и «Травля» Н. Тимковского. То, что в них слышалось чуткому уху демократического читателя, позднее было усилено в толстовском романе «Воскресение», опубликованном в 1899 году и содержавшем гневное, безжалостное обличение всего собственнического мира, порождающего проституцию, поругание женской любви, унижение женщины, распад семьи, ложь, лицемерие, циничный торг чувствами.
Целая вереница образов проституток дана Горьким в его рассказах 90-х годов: «Однажды осенью», «Горемыка Павел», «Женщина с голубыми глазами», «Пробуждение», «Мальва», «Коновалов», «Васька Красный», а также в повести «Трое» и драме «На дне». Горького, художника новой эпохи, интересовало не столько инстинктивное свободолюбие отверженных женщин, сколько социальные причины, порождающие проституцию, ставившие женщину в положение рабыни в семье и обществе. Его героини, нередко бесстыдные и порочные, бросают вызов законам и морали, которые оберегались в мире собственности, неравенства и угнетения. Горький, восстав против философии смирения и покорности судьбе, которую любил проповедовать Достоевский, отверг вместе с тем и расслабленно-сентиментальное, слегка идеализированное изображение проститутки в художественной литературе прошлого и настоящего «Тут, как и во всех других случаях, – говорил Горький, – нужна безжалостная, неприкрашенная правда, только правда». Он хотел, чтобы книги об уличной женщине, в конечном счете, были призваны к борьбе за освобождение человека.
Таким образом, демократические русские писатели – реалисты, каждый по-своему – дали почувствовать жуткую в своей обыденности трагедию женщины, вынужденной продавать себя, чтобы не умереть с голоду, сделали попытку выявить социальную обусловленность проституции, возбудить в людях сострадание к «падшим созданиям», пробудить сознание своей вины перед ними.
Иным было художественное осмысление проблемы проституции в творчестве писателей - модернистов рубежа XIX-XX века. Они обычно делали проститутку объектом своих сексуально-грязных сцен и картин, часто низводя свой рассказ до откровенной порнографии.
Литературно-общественная позиция Куприна как автора «Ямы» была в этих вопросах позицией убежденного гуманиста и демократа.
В какой степени полно писатель художественно осуществил свою задачу?
В центре повести – четырнадцать совсем еще молодых женщин, выброшенных обществом, отвергнутых семьей и, в разное время, очутившихся в публичном доме. О прошлом каждой из них известно очень мало. Куприн не дает развернутого «жизнеописания» проституток, не дает их биографии. Он берет лишь три месяца из сумбурной и унизительной жизни своих героинь, чтобы сказать, что их положение ужасно, и ужас этот состоит в том, что к нему уже все привыкли. Нравы и обычаи, давно узаконенные в домах терпимости, быт, образ жизни полутора десятка проституток в недорогом, двухрублевом публичном «заведении» некоей Анны Марковны — все это выставлено наружу во всей их «чудовищной простоте и будничной деловитости», подавляет своей до оскорбительности грубой, обнаженной правдой.
Поздний подъем «девиц» после угарной и грязной ночи, их ленивое шлянье по комнатам, пересуды и глупые разговоры, предобеденное томление от «сладкой скуки», привычные, гигиенические процедуры: дешевая косметика и одеванье перед приходом «гостей» и началом «работы», крикливый, шумный вечер с вином и табаком, прием «клиента» и опять нечистая ночь и позднее вставание в грязной постели... Так день за днем. Регламентированы «рабочие» часы, установлена такса за «любовь», определены обязанности «девиц» и права хозяйки. Женщины безропотно продают себя охочим мужчинам, а заработанная двухрублевка, второпях спрятанная в чулок, передается «экономочке», а через нее – хозяйке. Совершаются обычные торговые сделки, происходят будничные деловые денежные расчеты.
Проститутка тут – живой товар, за которым ежедневно приходят, точно в лавку или ресторан, похотливые «потребители».
«Здесь бывают все: полуразрушенные слюнявые старцы, ищущие искусственных возбуждений, и мальчики-кадеты, и гимназисты – почти дети; бородатые отцы семейств, почтенные столпы общества в золотых очках, и молодожены, и влюбленные женихи, и почтенные профессоры с громкими именами, и воры, и убийцы, и либеральные адвокаты, и строгие блюстители нравственности – педагоги, и передовые писатели-авторы горячих, страстных статей о женском равноправии, и сыщики, и студенты, и социал-демократы, и анархисты, и наемные патриоты; застенчивые и наглые, больные и здоровые, познающие впервые женщину, и старые развратники, истрепанные всеми видами порока; ясноглазые красавцы и уроды, злобно исковерканные природой, глухонемые, слепые, безносые, с дряблыми, отвислыми телами, с зловонным дыханием, плешивые, трясущиеся, покрытые паразитами – брюхатые, геморроидальные обезьяны. Приходят свободно и просто, как в ресторан или на вокзал, сидят, курят, пьют, судорожно притворяются веселыми, танцуют, выделывая гнусные телодвижения, имитирующие акт половой любви. Иногда внимательно и долго, иногда с грубой поспешностью выбирают любую женщину и знают наперед, что никогда не встретят отказа. Нетерпеливо платят вперед деньги и на публичной кровати, еще не остывшей от тела предшественника, совершают бесцельно самое великое и прекрасное из мировых таинств - таинство зарождения новой жизни. И женщины с равнодушной готовностью, с однообразными словами, с заученными профессиональными движениями удовлетворяют, как машины, их желаниям, чтобы тотчас же после них, в ту же ночь, с теми же словами, улыбками и жестами принять третьего, четвертого, десятого мужчину, нередко уже ждущего своей очереди в общем зале... И так без конца, день за днем, месяцы и годы, живут они в своих публичных гаремах странной, неправдоподобной жизнью, выброшенные обществом, проклятые семьей, жертвы общественного темперамента, клоаки для избытка городского сладострастия, оберегательницы семейной чести — четырнадцать глупых, ленивых, истеричных, бесплодных женщин» (V,8).
В заведении Анны Марковны ежечасным сделалось поругание всего человеческого в человеке. Экономка бьет провинившуюся проститутку жестоко, холодно и расчетливо; роль усмирителя «бунта»; если таковой случается, взял на себя швейцар Симеон – здоровенный вышибала и очень набожный субъект, тайно мечтающий о спасении своей души в монастыре. Никому в доме не дает спуску хозяйка - Анна Марковна, – на вид милая старушонка с блекло-голубыми, девичьими глазами, нежная мать, выколачивающая из «девиц» рубли для своей любимой дочери Берточки. «... Эта кровопийца, гиена, мегера и так далее... – говорил Платонов, – самая нежная мать, какую только можно себе представить. У нее одна дочь - Берта... Если бы вы видели, сколько осторожного внимания, сколько нежной заботы затрачивает Анна Марковна, чтобы дочь не узнала как-нибудь случайно о ее профессии. И все – для Берточки, все – ради Берточки... И ведь я не только уверен, я твердо знаю, что для счастья этой самой Берточки, нет, даже не для счастья, а предположим, что у Берточки сделается на пальчике заусеница, – так вот, чтобы эта заусеница прошла... Анна Марковна, не сморгнув, продаст на растление наших сестер и дочерей, заразит нас всех и наших сыновей сифилисом» (У,69). В этой атмосфере губят свою жизнь жертвы проституции: спокойная, уравновешенная Тамара, довольно образованная, владеющая французским языком; дерзкая и вспыльчивая и в то же время самая кроткая и тихая девушка Манька – Скандалистка; злая и гордая красавица Женя, из ненависти и мести к мужчинам «награждающая» их сифилисом; наивная, простая и добрая Люба; маленькая, гнусавая деревенская девушка Нина, совсем недавно проданная каким-то коммивояжером в публичный дом; прыткая Нюра; болезненно-сладострастная, странная и несчастная Паша; ленивая и холодная Катька; гомельская еврейка Сонька Руль; длинноносая и рослая, с некрасивым темным лицом и прекрасными большими глазами. Куприн не делает попытки как-то «приподнять» своих героинь, окружить их ореолом мученичества и святости. Он старается беспристрастно – правдиво изобразить их внутренний мир, как он изобразил их быт. Проститутки нередко ведут себя в повести цинично, поступают бесстыдно, говорят грубо и грязно; интеллект у большинства из них не развит, словарь убог, их наряды наивно – безвкусны. Отмечая в каждой из них нечто индивидуальное, писатель, однако, почти во всех без исключения обитательницах публичного дома подчеркивает одну и ту же черту –детскую беспомощность, инфантильность.
«Судьба толкнула их, – говорит Платонов, – на проституцию, и с тех пор они живут в какой-то странной, феерической, игрушечной жизни, не развиваясь, не обогащаясь опытом; наивные, доверчивые, капризные, не знающие, что скажут и что сделают через полчаса, совсем как дети. Эту светлую и смешную детскость я видел у самых опустившихся, самых старых девок, заезженных и искалеченных, как извозчичьи клячи» (V,74).
Приписывая всем без исключения проституткам «светлую и смешную детскость», Куприн исходит из самых лучших и гуманных побуждений, но невольно, сам, может быть, того не сознавая, смягчает ту картину глубокого морального падения человека, которую стремился нарисовать. Как ни наивны и ни добры от природы все эти Маньки и Любки, страшная жизнь накладывает и на них свой отпечаток, и жертвы с течением времени сами становятся злодеями. Да и Куприн, как бы противореча самому себе, показывает, что именно из их массы выходят такие бессовестные, бесчеловечные эксплуататоры, как Анна Марковна, Эмма Эдуардовна. А в эпизодической сцене посещения Ровинской «первоклассного публичного дома Треппеля писатель изображает «привилегированных» проституток, которые на скопленные в «заведении» деньги собираются приобрести себе мужей и зажить «честной» жизнью.