О своем первом любовном опыте Куприн расскажет в «Поединке», о героинях которого, Шурочке Николаевой и госпоже Петерсон мы еще поговорим подробно в следующей главе работы.
Но вернемся в уютную комнатку к молодоженам Марии и Александру Куприным. Рассказ мужа Мария выслушала молча. Ее немного задело простодушие, с которым он рассказывал ей о подробности своей давней интимной жизни. Но скоро обида прошла: Куприн был с ней чрезвычайно внимателен, предупредителен и нежен. Он готовился стать отцом, и оберегал жену с отеческим вниманием и заботой.
3 января 1903 года у Марии Карловны родилась дочь Лидия.
Однажды вечером Куприн читал Марии Карловне написанные им новые главы «Поединка», четко следя за ее реакцией, даже за выражением лица: вкусу жены Куприн верил беспрекословно. В один день он добрался уже до пятой главы, рассказывающей о встрече Ромашова с Назанским.
«Пройдет двести-триста лет, и жизнь на земле будет невообразимо прекрасна и изумительна. Человеку нужна такая жизнь, и если ее нет пока, то он должен предчувствовать ее, мечтать о ней.
- Вы говорите, через двести-триста лет жизнь на земле будет прекрасна, изумительна? Но нас тогда не будет, - вздохнул Ромашов».
На лице Марии Карловны отразилось недоумение, и Александр Иванович остановился.
- В чем дело, Маша? Тебе не нравится?
- Да нет, мне все это нравится, но я не понимаю, почему в монолог Назанского ты вставил Чехова?
- Как Чехова? - вскрикнул Куприн и побледнел.
- Но это уже у тебя почти дословно из «Трех сестер». Разве ты не помнишь слова Вершинина?
- Что? Я...я, значит, взял у Чехова?! Он вскочил. Тогда к черту весь «Поединок»... - И, стиснув зубы, разорвал рукопись на мелкие части и бросил в камин. Не сказав более ни слова, Куприн вышел из комнаты. Домой он вернулся только под утро»17.
В течение нескольких недель Мария Карловна без ведома Куприна склеивала папиросной бумагой отрывки рукописи. Работа была очень кропотливой, требовавшей большого внимания, и восстановить рукопись удалось только потому, что Мария Карловна хорошо знала содержание глав. Черновиков у Куприна не было: он уничтожил их, как варианты своих произведений, чтобы они больше не попадались ему на глаза.
Месяца через три Куприн признался жене извиняющимся тоном, что в порванной рукописи было кое-что недурно написано и что ему жаль этих уничтоженных страниц. Мария Карловна молча подошла к бюро и вынула из ящика, страницы, восстановленные ею. Куприн был по-детски счастлив. Он бросился целовать жену. Он перебирал страницы, смеялся детским смехом и целый день ходил в приподнято-торжественном настроении.
Странное дело! Внешне все шло у них прекрасно, лучше некуда. Росла Лидочка – Люлюша, радуя ласковостью, пытливостью, вызывая острые отцовские чувства. Но Мария Карловна... От чего же она временами так раздражала его? Властная, волевая, слишком рациональная. Эти мысли овладевали Куприным все чаще. Об этом же он думал, направляясь к Мамину - Сибиряку, чтобы развеяться от владевшей им ипохондрии.
Поднимаясь по лестнице, Куприн вдруг поймал себя на том, что смутное волнение, ожидание чего-то, неясное и тревожное, охватило его.
Ему открыла дверь девушка в костюме сестры милосердия, темноволосая, с бледно-матовым точеным лицом и большими серьезными глазами. Глядя в землю, на ходу она сообщила, что Дмитрий Наркисович себя чувствует очень плохо, что ночью он перенес сердечный приступ.
«– Не знаю, как жив остался, - увидев Куприна, сказал Мамин – Сибиряк. – Если бы не Лиза, быть бы мне в селениях райских...
– Какая Лиза? – удивился Куприн.
– Да разве ты ее сейчас не встретил?
Сестра милосердия? Так это Лизочка? Сестра твоей покойной Маруси? Как она выросла! Какая красавица!
– Смотри не влюбись... Дмитрий Наркисович быстро и внимательно поглядел на гостя.
Куда там! – добродушно засмеялся Куприн. - Она прошла и даже глаз на меня не подняла.
– Девушка очень волнуется... Уезжает на Дальний Восток на войну... Отправляется по своему желанию...»18.
Поговорили на расхожие темы: о войне, о первых поражениях.
Куприн провел у Мамина целый день, чувствуя с возрастающим удивлением, что Лиза, не шутя, волнует его. Он корил себя за то «нелепое» чувство, которое зародилось в нем, ведь он на много лет старше Лизы и, кроме того, он - отец семейства, муж. Но, уезжая, просил Лизу написать о себе оттуда, с Дальнего Востока. Что-то тронулось - он чувствовал это - в душе, словно ему было обещано, что полоса неприятностей кончается, обещая впереди свет.
2 июля 1904 года не стало Чехова, друга и учителя Куприна. Его смерть выбила Куприна из рабочего настроения, и он снова, уже не впервые, отложил рукопись «Поединка».
Он приехал к жене в Крым, в Балаклаву, где она снимала три комнаты, после крупной размолвки, почти разрыва. В Петербурге в литературных светских салонах уже поговаривали об их разводе, жалели Марию Карловну и порицали Куприна за его несносный характер, вспыльчивость, неуживчивость. А он, притихший, подавленный, начинал и бессильно бросал очерк о Чехове - никак не получалось: Куприн комкал, швырял листы. Он опасался быть излишне сентиментальным, и в то же время, не мог писать сухо и холодно. Когда очерк «Памяти Чехова» был, наконец, закончен, он вернулся к рукописи «Поединка».
Накануне отъезда в Петербург Мария Карловна решительно заявила мужу, что им невозможно возвращаться вместе. Все уже знают об их разрыве, и с этим мнением придется считаться. Мария Карловна решила, что Куприн снимет себе холостую комнату, гарсоньерку, и будет работать над «Поединком», а она станет навещать его, но и он может приходить к ней, но только так, чтобы их не видели вместе. Комнату Куприн снял на Казанской улице, недалеко от Невского. Вечером, поработав над рукописью, он шел домой, в квартиру Давыдовых. Поднимался по черной лестнице, проходил через кухню в коридор в комнату Марии Карловны, чтобы не встретиться с ее знакомыми, которые в столовой могли пить чай или ужинать после театра. Утром, после завтрака, он уходил к себе на Казанскую. Когда работа над «Поединком» у Куприна пошла еще медленнее, Мария Карловна перестала мириться с этим и после его очередного кутежа она непреклонно заявила, что больше не намерена мириться с таким положением дел, поэтому запретила ему приходить домой без новой главы «Поединка». Теперь домой «в гости» Куприн приходил отдыхать только тогда, когда у него была написана новая глава или хотя бы часть ее. Однажды он принес Марии Карловне несколько старых страниц. Утром она заявила ему, что так обманывать ее ему больше не удастся - и распорядилась укрепить на внутренней двери кухни цепочку. Куприну приходилось, прежде, чем попасть в квартиру, просовывать в щель рукопись и ждать, пока она пройдет цензуру Марии Карловны. Если это был новый отрывок из «Поединка», дверь отворялась. Куприн молча страдал. Болезненно самолюбивый, он чувствовал себя униженным вдвойне, работа валилась из рук. А побывать в семье ему очень хотелось, и он опять приходил со старыми страницами, надеясь, что Мария Карловна их забыла. Но она не пускала его в дом, несмотря на мольбы, даже слезы. Занятый работой над «Поединком», Куприн чувствовал себя ослепшим и оглохшим: все, что творилось на улице, не долетало до него. И кровавые события 9 января 1905 года застали его совершенно врасплох: сперва подавили, а потом вызвали гнев и ярость. Что же касается Марии Карловны, то она в последнее время частенько выполняла поручения легального марксиста, критика Миклашевского – Неведомского и его друзей: то ей передавался на хранение какой-то пакет, то через нее назначали явки. Однажды Куприн, зайдя к ней, увидел странного незнакомца, который сразу попытался скрыться от глаз писателя. Мария Карловна не сказала, кто этот человек. Лишь позже она призналась мужу, что тем человеком был Гапон, которого прятали от полиции в ее доме.
Все имеет свой конец, и к середине 1905 года Куприн закончил «Поединок». Завершение такой серьезной работы немного расслабило Куприна. И как-то, прогуливаясь по берегу Невы и обдумывая итоги своей работы, он услышал за спиной знакомый голос Мамина – Сибиряка: – Слышал, слышал, что написали отличную вещь. Поздравляю!
– Спасибо, Дмитрий Наркисович, – ответил Куприн и, взяв под руку, с внезапной для себя живостью спросил: – Что слышно о Лизе Гейнрих? Ничего не стряслось? Мамин помрачнел.
– Скверная история. Представьте себе: сперва, тяжелейший путь до Мукдена. В иркутском туннеле поезд попал в катастрофу - первые жертвы. Потом полевой госпиталь... Лизочка вела себя самоотверженно, была награждена несколькими медалями. Ну а дальше самое неприятное...
– Что? Ранена? Попала в плен? – в страхе сказал Куприн.
– Другая катастрофа, личная. Полюбила молодого врача, грузина. Они обручились. А вы знаете, как чиста и добра Лизочка! И вдруг жених на ее глазах избивает беззащитного солдата и как – с увлечением, со смаком. – Мамин помолчал. Словно взвешивая слова, и затем произнес тише, глуше: – Она была так потрясена, что чуть не покончила с собой. Конечно, порвала с женихом и теперь снова живет у нас. Кстати, она спрашивала, как вы, что пишите... Подарите ей «Поединок», когда он выйдет.
Куприн был потрясен услышанным. Эта тоненькая и чистая девушка, стала очевидцем того, о чем Куприн писал в своей повести! Каково же было ей, если этого не смог вынести даже подпоручик Ромашов. После этого Лиза стала Куприну еще ближе и дороже, и мысли о ней стали посещать его все чаще.
Так, разговаривая о том, что волновало их обоих, Куприн и Мамин–Сибиряк заглянули по предложению последнего в «ресторанчик» «Капернаум». Несмотря на вывеску «ресторан», «Капернаум» оказался обычным трактиром, куда входили прямо с улицы, в пальто и калошах. Куприн пытливо оглядывал каждого посетителя, пытаясь определить его профессию, склад ума и характер. Алкоголь постепенно делал свое дело: незнакомые люди открывались друг другу, делились возвышенными мечтами и низменными помыслами.