На фоне комичного повествования о козе, омраченном лишь хозяйственными неурядицами, факт убийства опять-таки выглядит обыденно, незаметно. Юный гимназист ощущает чужеродность такого мужицкого мира. Бунин в «Ночном разговоре" сгущает картины и без того жуткой деревенской жизни, показывая звероподобных, равнодушных, бессмысленных и не знающих меры в своей жестокости мужиков. Бытовое убийство, в котором, по смыслу рассказанного, ни правых, ни виноватых практически нет, сопряжено в «Ночном разговоре» с мотивами другого рода – с описанием карательных мер стражников, усмиривших взбунтовавшееся село, и с выступлением озлобленных мужиков, разгромивших барское имение.
Продолжая тему, начатую в «Деревне», писатель, говорит о крестьянских бунтах, бессмысленных по своей сути; о диком невежестве, царящем в мужицкой среде: «зеркала в пруд покидали» (т.3, с.240) после того, как разграбили барина, «фортопьану в рожь заволокли...» (т.3, с.240-241) и бьют дубиной по инструменту, не зная зачем.
Спокойно, со всеми подробностями, без раскаяния рассказывает Федот, как «анатомили» убитого им же самим человека.
И уже со страхом, «весь, дрожа мелкой дрожью, с пылающим лицом», смотрит гимназист на, ещё несколько часов назад близких, как ему казалось, мужиков. Автор дает отталкивающие описания работников, ужасные запахи. Немытость, грязь тела, не ухоженность внешнего облика связывается с грязью и зловонием души мужика.
С беспросветностью души граничит беспросветность жизни. В начале XX века жизнь крестьянина ничем не отличается от первобытной, наверное, даже хуже. А, может быть, это и не жизнь вовсе, а какое-то тупое существование тела, без осознания себя, своего предназначения, пути.
Символичным является описание родных Ивана, того самого работника, который, ничего из себя не представляя, являясь «пустоболтом», ставит себя выше других и презирает извечный труд крестьянина. «В черной землянке ... на краю голой деревни, в темноте и грязи под низким потолком, под дерновой крышей, уже третий год лежит, умирает и все никак не умрет его страшная, черная старуха – мать, а зубастая, худая жена кормит темно - желтой, длинной тощей грудью голопузого, сопливого, ясноглазого ребенка с губами, в кровь источенными несметными избяными мухами" (т. 3, с. 243).
Перед гимназистом открылись самые страшные, «звериные» стороны души мужика. Наивность представления юноши обнаруживается при столкновении с «жестокой истиной» картин жизни деревни, предельно объективированных через подчеркивание их обыденности, привычности, будничности. Эта композиционная особенность бунинских каприйских рассказов, и в частности «Ночного разговора», позволяет писателю создавать такие «изображения идиотизма деревенской жизни», которые не только не претендуют на объяснение, но как бы художественно исключают его необходимость, убеждая лишь в том, что все «ужасы» деревенского бытия - следствие фатального атавизма мужицкой души.
«Благостным», светлым представлениям гимназиста о мужике соответствует и тихое, умиротворённое описание дивной ночи, на смену которой в конце рассказа приходит отталкивающее, лишённое скрывающих покровов, неприглядное описание мужиков.
Сгущая в своих изображениях деревни мрачность страшных картин жизни «мужицкой души», Бунин легко разубеждает своего героя в иллюзорности народнической идеализации мужика. Он теряется, потрясенный той правдой жизни деревни, которую рисует писатель и глохнет от стука собственного сердца. Замирая от страха звероподобием мужиков.
Рассказ имел большой успех у М. Горького и его единомышленников. Но "у господ критиков" "Ночной разговор" вызвал "большое озлобление." А. Бурнакин писал в "новом времени"!"... как в деревне", опачкивание народа и опять соответствующее выполнение! Поэзия дурных запахов, загаженные проходы, миллионы блох и вшей".
Один из исследователей творчества Бунина, В. Афанасьев, считает, что "Ночной разговор" - неудачный рассказ писателя. Критик отмечает отход от реализма в идейном замысле и в художественном воплощении, "нежизненность", "грубую сделаность произведения".
"Наблюдения вырастают в тенденциозно составленную цель бессмысленных жестокостей и ужасов, которые, в конце концов, перестают трогать и волновать именно потому, что следуют непрерывным потоком, постоянно притупляя внимание," - пишет критик.
Афанасьев отмечает, что "тонкое мастерство Бунина -прозаика, по существу, сходит на нет, когда, живо наметив в начале рассказа характеры пяти мужиков, он вслед за этим нивелирует их индивидуальные способности, превращая каждого в носителя грубой и первобытной жестокости". Афанасьев стоит на стороне тех критиков, которые дали отрицательные отзывы рассказу.
§5. Гибель прекрасной души среди враждебного ей мира ("Захар Воробьёв")
Упрекая критику в непонимании и в то же время пытаясь как-то оправдаться перед ней, Бунин старается защитить себя рассказами о "благостных" чертах "нашей души", которые и должны были разрушить несправедливое, по его убеждению, представление об односторонности картин жизни в "Деревне" и в других "беспощадных" произведениях о русском крестьянстве.
Эту роль в своих каприйских рассказах Бунин отводил рассказам "Захар Воробьёв", "Иоанн Рыдалец", и др.
У Бунина представление о двух началах славянской души связывалось с представлениями о прошлом и настоящем России.
Эта тема раскрывается и в одном из самых известных среди каприских рассказов Бунина – в рассказе "Захар Воробьёв", на который писатель возлагал особые надежды, о чём писал Телешову в марте 1912 года. "Вот в следующем сборнике "Знания" (верно, он уже вышел) будет мой Захар – он меня защитит. Почитал. Хвалят".
В этом произведении Бунин рисует необычного для себя героя: деревенского богатыря, исполина, обуреваемого жалостью к людям и какой–то неосознанной, но ненасытной жаждой подвига.
Как справедливо считает Н.М. Кучеровский, Захар "не мог пережить настроение безысходной тоски умирания, это то единственное, что сломило Захара, то, чему он не мог уже сопротивляться, что оказалось выше его богатырских сил и что вообще делает в бунинском рассказе жизнь Захара Воробьева с этой "жаждой подвига" ненужной, лишённой смысла".
Композиционно рассказ строится на характерном для писателя приёме - противопоставлении прошлого и настоящего. Бунин исследует в "Захаре Воробьёве" все те же трагические, с его точки зрения, основы "русской души", которые определили историческое движение России от великого - и казалось бы недавнего – прошлого к гибельному настоящему.
Бунин, полагавший, что положение деревни "ввергает в безнадежный пессимизм", способен был лишь с горькой иронией представить "пародию на богатырский подвиг – бессмысленно-дикую и трагическую".
Захар Воробьёв жаждал неведомо – заманчивого, что дала бы возможность разгуляться его богатырской мощи, его широкой и доброй душе человека, полного жизненных сил, но не выдавшего, на что истратить их щедрость.
Бунинский Захар напоминает скорее музейный экспонат далёкого, почти легендарного прошлого, чем обыкновенного мужика из нынешней деревни Осиновые Дворы.
В фигуре Захара Воробьёва, о которой автор замечает: «в старину, сказывают, было много таких, как он, да переводится эта порода», несомненно, воплотились для Бунина положительные черты русского крестьянина, хотя и живущего сегодня, но всем своим обликом напоминающего крестьянина былых веков.
Рассказывая о Захаре, Бунин всё время подчёркивает его "склонность к старине" и в облике, и в манерах, и в одежде, – создавая почти былинно – условный или сказочный образ русского богатыря.
Главное - он во всём оставался мужиком: "шёл от него ржаной запах степняка", имел он "справный двор" и, кроме своей земли, обрабатывал ещё и землю, что снимал у барина.
Захару было скучно с обыкновенными людьми, а они решили покуражиться над ним, напоить его пьяным – на спор, от безделья и зависти к его силе и благополучию. Эти люди наделены у Бунина предельно заострённой отрицательной характеристикой, противопоставляющей их Захару Воробьёву. Все они живут в деревне, но это не мужики: кучер барина Петрищева, "человек недалёкий и низкий по натуре", урядник Голицин – сумрачный, со свиными глазами, приятель петрищевского кучера, пьяница Алешка – "оборванный мужик с переломленным носом (промышлявший сводничеством)".
Но у Захара было "хорошо на душе", – подчёркивает Бунин, развертывая свою психологическую экспозицию образа: в конце урожайного лета стояла сухая погода, миром кончил суд с соседом. Захар уже выпил – и порядочно, и хотя предложенное пари представлялось не бог весть чем, жгучая потребность "всем существом своим... сделать что-нибудь из ряда вон выходящее" (т.3, с.298) да природная покладистость понудила его согласиться: "на спор пошёл он охотно" (т.3, с.299).
Понимая ненужность и бессмысленность спора с "мелкими людишками", решившими для потехи споить его, Захар всё-таки охотно идёт на спор, и дальше – почувствовав себя ошалевшим от водки и решив было идти домой, Захар, пишет Бунин, "вместо того, что бы свернуть влево, на Осиновые Дворы, упорно шагал, перейдя плотину, на большую дорогу, к винной лавке" (т.3, с.307) – навстречу своей смерти.