Содержание
Введение
Фольклорные истоки
Вступление
Тема русского богатырства
Повесть о Капитане Копейкине
Песенная поэтика
Стихия пословиц
Образ широкой русской масленицы
Заключение. Значения фольклора в языке поэмы
Пастырское «слово»
Заключение. Значение пастырского слова
Чичиков. Судьба или случай?
Стиль Барокко
Заключение
Список используемой литературы
Приложение
Введение
У нас в доме много различных книг. В одной из них есть поэма «Мертвые души». Мне стало очень интересно, о чем в ней рассказывается. Знакомство с поэмой началось в летние каникулы. Это очень увлекательное произведение, которое показывает состояние России на тот период времени. Прочитав «Мертвые души» мне стало интересно лучше изучить особенности поэмы. Так родилась идея написать реферат.
Вначале работы я поставила цель:
Показать непосредственную связь поэмы Н.В. Гоголя с русской действительностью, раскрыть своеобразие композиции, её связь с идеей поэмы, а также показать особенности стиля Гоголя на примере этой поэмы.
Для достижения цели, мне необходимо пройти следующие этапы в своем исследовании:
1) Узнать фольклорные истоки поэмы
2) Узнать историю появления поэмы
3) Посмотреть, как применяются пастырское слово и стиль Барокко в поэме.
4) Ответить на вопрос: Чичиков. Судьба или случай?.
Работа структурно разделена на четыре части.
В первой части рассказывается о фольклорных истоках поэмы. Семь параграфов включают в себя: историю появления поэмы, тему русского богатырства, песенную поэтику, стихию пословиц, образ широкой русской масленицы. Рассматривается повесть о Капитане Копейкине и роль фольклора в языке поэмы.
Вторая глава посвящена пастырскому «слову». В третьей главе приводится ответ на вопрос «Чичиков. Судьба или случай»
Основой последней главы является стиль Барокко. В ней я привожу примеры и рассказываю о его роли в поэме.
В ходе работы я пользовалась различной литературой, список которой приведен в работе.
1.Фольклорные истоки
1.1 Вступление
Начав работу над «Мертвыми душами», Гоголь писал о своем труде: «Вся Русь явится в нем», - это была заявка на произведение столь же художественное, сколь и историческое. Изучение прошлого русского народа – от самых его истоков – было предметом научных занятий писателя в период, предшествовавший работе над поэмой. Многочисленные выписки из летописей, византийских хроник и других источников, говорящих о жизни славян и русских в древнейший период их существования, которые сохранились в гоголевских бумагах, относятся к 1834-1835гг.
Едва только начав работу над поэмой, Гоголь сразу обращается именно к русской старине, чтобы найти в ней «корни и семена всех нынешних явлений». «Не можешь ли прислать мне каталог книг, - пишет он М. П. Погодину в самом начале 1836 года, - приобретенных тобою и не приобретенных, - относительно славянщины, истории и литературы…» Первая его просьба из Рима к Н. Я. Проконовичу о материалах для работы, относящаяся к ноябрю 1837 года, имеет следующий характер: «Если что-нибудь вышло по части русской истории, издания Нестора, или Киевской летописи, Ипатьевской, или Хлебниковского списка – пожалуйста, пришли. Если вышел перевод Славянской истории Шафарика или что-нибудь относительно славян или мифологии славянской, также какие-нибудь акты к древней русской истории, или хорошие издания русских песен, или малороссийских песен тоже пришли. Если вышло Снегирева описание праздников и обрядов, пришли, или другого какого-нибудь».
Апрельское письмо 1838 года к тому же адресату содержит аналогичную просьбу: «… особенно книг относительно истории славянской и русской, русских обрядов, праздников и раскольничьих сект…»
1.2 Тема русского богатырства
Историческую, фольклорную и литературную традиции вобрал в себя один из ведущих мотивов «Мертвых душ» - русское богатырство – играющий роль положительного идеологического плюса в поэме.
Тема богатырства проходит через всю поэму, возникая почти незаметно в первой ее главе (упоминание о «нынешнем времени», «когда и на Руси начинают уже выводиться богатыри») и затем развиваясь до подлинного апофеоза в заключительной главе («Здесь ли не быть богатырю…»).
Принято считать, что художественные принципы романа, повествующего о настоящем, и эпоса, всегда отделенного от современности, разделены некой исторической дистанцией. «Дистанциированные образы эпопеи и образы фамильярного контакта никак не могли встретиться в одном поле изображения», - писал о «Мертвых душах» виднейший исследователь природы жанров М. М. Бахтин.
Между тем, вглядываясь в художественный строй поэмы, нельзя не поразиться той замечательной творческой изобретательности, с которой Гоголь преодолевает указанное ученым противоречие. Эпическую тему богатырства Гоголю удается воплотить, не выходя сюжетно из рамок эпохи, так как «богатыри» не существуют в действительности, а входят, согласно сюжету, в число мертвых и беглых «душ».
Этот способ изображения позволяет Гоголю наделить их подлинно сказочными чертами, оставляя формально в тех же сюжетных рамках, в которых находится и современный мир: «Я вам доложу, каков был Михеев, так вы таких людей не сыщете: нет, это не мечта! А в плечищах у него была такая силища, какой нет у лошади…» Представляется, что нарисованный в этих словах облик Михеева восходит к державинскому «чудо-богатырю», который «башни рукою за облака кидает»: Гоголь перечисляет как раз такие физические данные каретника, которые позволяют его образу сомкнуться с державинским.
Еще одним выражением темы русского богатырства является постоянное напоминание Гоголя о периоде французского нашествия (портрет Багратиона у Собакевича и картина Кутузова, висевшая в комнате у Коробочки). Жест Собакевича в сторону Багратиона как бы сводит воедино тему богатырей-тружеников («Милушкин, кирпичник! Мог поставить печь в каком угодно доме. Максим Телятников, сапожник: что шилом кольнет, то и сапоги, что сапоги, то и спасибо…») и богатырей-воинов. Тем самым Гоголь приобщает богатырей-тружеников к «священному и непререкаемому преданию», каким уже была в эпоху «Мертвых душ» память о 1812 годе. Это отчетливо проявляется в словах Чичикова о Степане Пробке: «Пробка Степан, плотник, трезвости примерной. А! Вот он, Степан Пробка, вот тот богатырь, что в гвардию годился бы!»
Эпическую окраску сообщает богатырской теме в «Мертвых душах» и тот эпизод, когда поскользнувшийся Степан Пробка «шлепнулся оземь» из-под церковного купола «и только какой-нибудь стоявший возле тебя Михей, - как пишет Гоголь, - почесав рукою в затылке, примолвил: «Эх, Ваня, угораздило тебя!», а сам, подвязавшись веревкой, полез на твое место». Невозмутимое отношение к смерти, обусловленное в эпосе полным растворением личности в народе (знаменательно в этом смысле «Эх, Ваня», обращенное к Степану), и связанная с этим свободная «заменяемость» одного представителя народа другим. Этот эпизод имеет принципиально иное звучание, чем, например, рассказ о смерти прокурора в десятой главе, в котором явственно ощутим принцип личности.
1.3 Капитан Копейкин
Еще одним, пожалуй, наиболее ярким подтверждением фольклорных истоков поэмы является повесть о Капитане Копейкине. Ее сюжет – это конфликт между Копейкиным и бездушным петербургским вельможей, отказавшимся позаботиться об инвалиде войны. Не в силах выдержать тягот жизни, капитан становится разбойником.
«Как свидетельствуют сохранившиеся редакции повести, первоначально этот конфликт переходил у Гоголя в более высокую инстанцию: Копейкин вступал в переписку с царем – носителем высшей власти и (в идеале) высшей справедливости», - пишет критик Смирнова в своей книге. Из ее заключений можно сделать вывод, что сюжет повести взят из русских народных песен.
О том, что Гоголь внимательно изучал подобные сюжеты, говорят сделанные им записи песен и одно его утверждение. В статье о русской поэзии Гоголь пишет: «Крестьянин наш умеет говорить со всеми себя высшими, даже с царем, так свободно, как никто из нас…». Основанием для такого заключения представляются те «удалые» песни, в которых пойманный разбойник – «молодец» предстает перед царем. Герой народной песни часто отвергает неавторитетных для него судей и соглашается отвечать только перед самим царем:
Ой еси, князья, боярюшки,
Главнейшие московские сенаторушки!
Не вам бы меня судить, добра молодца,
Не вам спрашивать,
А спрашивать меня, добра молодца, самому царю.
В диалоге же с царем его речь всегда исполнена достоинства; всю ответственность он всегда берет на себя, не выдавая товарищей:
Как и начал меня царь спрашивати:
«Ты скажи, скажи, детинушка,
Ты скажи, крестьянский сын,
С кем ты воровал, с кем разбой держал?»
«У меня было три товарища:
Как первый мой товарищ – мать темная ночь,
А другой товарищ – конь – добре лошадь,
Третий мой товарищ – сабля острая».
«Исполать тебе, детинушка,
Умел воровать – умей и ответ держать…»
Гоголь сам признавал фольклорные истоки повести. Однако есть некоторые противоречия в сходстве Копейкина с «удалым разбойником». Вспомним хотя бы, что гоголевский персонаж имеет солидный социальный статус – он армейский капитан. Но, несмотря на это, слова, которые герой слышит от своего отца: «Мне нечем тебя кормить, я сам едва достаю хлеб» - напоминают о демократических истоках фигуры Копейкина.
Еще один факт, по которому мы можем судить о фольклорных прообразах Копейкина, находился лишь в ранних редакциях повести. У Гоголя Копейкин писал царю письмо, которое рассказчик – почтмейстер, характеризует как «красноречивейшее, какое только могли вообразить в древности Платоны и Демосферы какие-нибудь – все это можно сказать, тряпка, дьячок в сравнении с ним». При этом удивительно то, что начало письма содержало в себе обращение к царю на «ты» - в духе народных песен: «Не подумай, государь, говорит, не наказуй, говорит, моих сотоварищей, потому что они невинны, ибо вовлечены мною». В этой редакции Гоголь давал оптимистическую концовку повести (царь прощал разбойника Копейкина), что также могло быть подсказано народными песнями о «правеже», где в роли царя-избавителя фигурирует Иван Грозный или Петр Первый», - читаем мы у Смирновой в ее труде, посвященном поэме.