Внутренний монолог у Белля напоминает беседу с самим собой, в нем присутствуют подводные течения, об этом свидетельствуют внезапные перебивки речи совершенно посторонней на первый взгляд фразой, которая тем не менее для героя вполне логична, ибо развивает его сокровенную мысль.
Внезапное изменение времени в романах призваны служить идее причинной взаимосвязи человеческих действий: настоящее вытекает из прошлого, будущее – из настоящего. Будущее создается действиями людей в настоящем. Отсюда ключевая беллевская идея ответственности всех за свои деяния.
Именно таким образом время в романах разворачивается на основе оппозиций:
· Прошлое / настоящее;
· Неопределенное прошлое (прошлое + настоящее) / будущее.
[1] Оригинал – с. 132. «Неужели она серьезно думает, что он станет хозяйничать на мармеладной фабрике? Нет, он всю жизнь будет играть в футбол, и ему было забавно, и в то же время страшно, когда он представлял себе, что будет играть в футбол двадцать лет подряд, тридцать лет подряд», - с. 113.
[2] Оригинал – с. 25. «И ради футбола он ходил туда, и ради лакомств из холодильника, а еще ему нравилось, что там можно, оставив Вильму где-нибудь в саду, в коляске, гонять часами в футбол и не видеть дядю Лео», - с. 23-24.
[3] Оригинал – с. 151-152. «Он думал о том, что Брилах и Берендт играют сейчас в футбол у них в саду, едят хлеб с повидлом, а потом Альберт повезет их куда-нибудь и угостит мороженым – может быть, на мосту или внизу, у Рейна, где можно прямо из-за столиков кидать камешки в воду и смотреть, как рабочие вытаскивают из воды покрыттые ржавчиной корабельные обломки. А тут приходилось сидеть среди обжор и любоваться, как довольная бабушка макает куски хлеба в кровавый жир», - с. – 129.
[4] Оригинал – с. 256. «Нелла закрыла глаза, снова открыла их, потом еще и еще раз, но наваждение не исчезало. По аллее вереницей тянулись теннисисты. Они шли группками по двое, по трое. Молодые акторы в отутюженных белых брючках – все сплошь первые любовники. Казалось, режиссер проинструктировал их в последний раз, напомнил о том, что у церковной паперти, напротив дома возлюбленной, неуместно пересчитывать деньги в портмоне, и теперь пропускал их по очереди перед объектом кинокамеры. Они бодрым шагом шли по аллее, в зеленоватом тенистом сумраке. Словно целая процессия спаржевых человечков двигалась по заранее установленному маршруту», - с. 251.
[5] Оригинал – с. 160. «Только две вещи были под запретом – жажда жизни и игра. <…> Игра считалась смертным грехом; не спорт – его они терпели, ведь спорт сохраняет живость, придает грацию, красоту, улучшает аппетит, аппетит волков…», - с. 167.
[6] Оригинал – с. 40. «Вот уже мяч там, где ему полагалось лежать, Роберт только слегка удерживал его пальцами и мякотью ладони; сопротивление, которое придется преодолеть мячу, будет наименьшим, он уже держит свою биту, <…>. Но до конца игры еще оставалось три минуты и три секунды – тринадцать лишних секунд. Если он бросит мяч сейчас, следующему игроку тоже удастся бросить мяч, и Шрелла, который там, у черты, ждет избавления, должен будет еще раз побежать, а игроки изо всей силы кинут мяч ему прямо в лицо или в ноги, метя в поясницу; трижды Роберт наблюдал, как это делается: кто-нибудь из чужой команды попадал мячом в Шреллу, потом Неттлингер, игравший в одной команде с ним и со Шреллой, перехватывал мяч и бросал его кому-нибудь из противников, то есть попросту кидал ему мяч, и тот опять попадал в Шреллу, который корчился от боли…», с. – 43.
[7] Оригинал – с. 203. «Положив на плечо палки для гольфа, мускулистые мужчины и хорошо натренированные женщины с серьезными лицами ходили по великолепно подстриженному газону вслед за мячами – восемнадцать лунок…», - с. 212.
[8] Оригинал – с. 154. «Горе людям, не принявшим «причастие буйвола», ты же знаешь, что причастия обладают ужасным свойством, их действие бесконечно; люди страдали от голода, а чуда не случилось – хлеба и рыбы не приумножились, «причастие агнца» не могло утолить голод, зато «причастие буйвола» давало людям обильную пищу, считать они так и не научились: они платили триллион за конфету, яблоко стоило столько же, сколько лошадь, а потом у людей не оказалось даже трех пфеннигов, чтобы купить себе булочку, но они все равно полагали, что приличия и благопристойность, честь и верность превыше всего; когда людей напичкают «причастием буйвола» они мнят себя бессмертными…», - с. 161.
[9] Оригинал – с. 69. «Вот уже пятьсот или шестьсот лет – недаром они кичатся древностью своей религии, - вот уже тысячу лет они хоронят предков на христианских кладбищах, вот уже тысячу лет они молятся и едят под распятием свой картофель с подливкой и шпиг с капустой. Зачем? Знаете, что они кричали, избивая меня? «Агнец божий». Такое мне дали прозвище. <…> В конце концов меня все же отправили в приют. Там меня никто не знал – ни дети, ни взрослые, но не прошло и двух дней, как меня прозвали «агнцем божьим», и мне опять стало страшно, хотя там никто не дрался. <…>. Вскоре мне исполнилось четырнадцать лет, <…> и в приют приехал директор отеля. <…> Они обошли строй, глядя нам в глаза, и сказали в один голос: «М ы ищем мальчиков, которые могли бы обслуживать публику», но выбрали они одного меня. Мне пришлось сразу же уложить вещи в картонную коробку и отправиться с директором сюда; в машине он сказал мне: «Надо надеяться, ты никогда не узнаешь, что твоему лицу цены нет, ты самый настоящий агнец божий», - и я почувствовал страх, господин доктор, я все еще боюсь и все еще жду, что меня начнут бить», с. 69-70.
[10] Оригинал – с. 48. «Паси агнцев моих», с. – 49.
[11] Оригинал – с. 171. «В этом мире, где одно движение руки может стоить человеку жизни», с. – 179.
[12] Оригинал – с. 143. «Ему была запрещена политическая деятельность, но разве он когда-нибудь занимался политической деятельностью? Его амнистировали, ему простили его юношеское сумасбродство; он считался одним из самых способных кандидатов на офицерское звание; он был заворожен тупостью начальства, не знавшего ничего, кроме уставов, он сеял вокруг себя прах и развалины, вбивая в мозги людям формулы взрывов», - с. 149.
[13] Оригинал – с. 91-92. «По твердому убеждению Брилаха, все взрослые – безнравственные, а дети – бесстыдные. <…> Есть, конечно, исключения, это признавал даже Брилах: дядя Альберт, потом столяр, который живет внизу, в доме Брилаха, фрау Борусяк и ее муж, Глум и Больда. Но лучше их всех фрау Борусяк – у нее низкий, глубокий голос, и она распевает над комнатой Брилаха чудесные песни, даже во дворе слышно», - с. 80.
[14] Оригинал – с. 91-92. «Столяр был прекрасным человеком. Особенно хорошо он относился к Вильме: по субботам, когда ученик подметал в мастерской, стляр приказывал ему выбирать из мусора все деревянные чурки, отмывать их и относить Вильме, и особенно длинные кудрявые стружки тоже отдавать ей, а сам столяр, когда собирал деньги за квартиру, приносил Вильме конфеты. Если столяр заставал дома Лео, он говорил ему: «Я еще вам покажу», на что Лео отвечал: «И я вам тоже». Больше они друг с другом не разговаривали», - с. 80.
[15] «Сектор обстрела».
[16] «Сударыня».
[17] Оригинал с. 254. «Время воспринимается здесь не в целом, а по частям, оно никогда не становиться историей, понимаешь?» - с. 265.
[18] Оригинал – с. 254. «Здесь помнят, что все люди братья, даже если они враги», с. 265.
[19] Оригинал – с. 260-261. «Мои старые пальцы крепко вцепились в сумочку; в ней золото, которое я принесу с собой из заколдованного замка, в ней выкуп за меня. <…> я принесла с собой не только сумочку, полную золота, но и ореховую скорлупу смеха; пусть она мала, зато в моем смехе заключена гигантская энергия, куда более действенная, чем динамит Роберта…», - с. 272-273.
[20] Оригинал – с. 262. «Время набегало, заливая смертельной бледностью ее лицо, а голос продолжал вещать: - Семнадцать часов пятьдесят девять минут и десять секунд…и двадцать секунд…и тридцать секунд…и тридцать секунд…и сорок секунд…и пятьдесят секунд. – Снова раздался резкий сигнал и бархатный голос проговорил: - Восемнадцать часов, шестого сентября тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года…Генриху исполнилось бы сорок восемь лет, Иоганне сорок девять, а Отто сорок один; Йозефу сейчас двадцать два года, Рут девятнадцать…», - с. 456.
[21] Оригинал – с. 48 «…на Фемеля взирали мускулистые восемнадцатилетние юноши рождения 1885 года, усатые, с животным оптимизмом глядевшие в будущее, которое уготовила им судьба: истлеть под Верденом, истечь кровью в болотах Соммы или же, покоясь на кладбище героев у Шато-Тьерри, побудить 50 лет спустя туристов, направляющихся в Париж, занести в попорченную дождем книгу примирительные сентенции, продиктованные торжественностью минуты; в раздевалке пахло железом», - с. 274.
[22] Оригинал – с. 58ю «Пастух короткими резкими окриками понукал собак, сгонявших овец в загоны…желтоватый свет наполнял белые колпаки, рядами убегавшие на север, в бесконечность», - с. 282.
[23] Оригинал – с. 165. «…последний удар был, как всегда, нанесен нам с помощью цифр: «пал12/1. 1942», с. – 374.
[24] Оригинал – с. 118. «…Окончательное мое решение созрело тридцатого сентября тысяча девятьсот седьмого года, днем, приблизительно в половине четвертого», с. – 333.
[25] Оригинал – с. 56-57. «…благодаря Фемелю он уже познал чувство вечности; разве так не было всегда, разве уже сто лет назад он не стоял здесь у белой блестящей двери, заложив руки за спину, наблюдал за тихой игрой в бильярд, прислушиваясь к словам, которые то отбрасывали его на шестьдесят лет назад, то бросали на двадцать лет вперед…он погружался куда-то очень глубоко, двигался по дну океана», с. – 281.
[26] Оригинал – с. 166. «…не в моей власти вернуться к тебе и каждый день делать себе новый кораблик из листка календаря, чтобы весело плавать на нем до полуночи; сегодня шестое сентября 1958 года, настало будущее – немецкое будущее…», с. – 375.
[27] Оригинал – с. 19. «Леонора выронила из рук марку – на этот раз лиловую, - она помедлила, прежде чем наклеить ее на письмо к Шриту. У ворот кладбища нетерпеливо храпели лошади. Роберту Фемелю, двух лет от роду, разрешили подержать вожжи; вожжи были черные, кожаные, потрескавшиеся по краям, а свежая позолота на цифре «1917» сверкала ярче солнца», с. – 249-250.