Конечно, уместно начать именно так, как написано в энциклопедии (в
Большой Советской, например). Бехтерев Владимир Михайлович (20.01.1857),
село Сорали Вятской губернии, советский психиатр, невропатолог, психолог,
физиолог и морфолог... Ну и так далее по тексту.
Что же, можно и так. Только не хочется. Уж очень не вяжется имя
Бехтерева, его необычная судьба, со скупостью энциклопедических строк.
Начнем, пожалуй, с небольшого исторического экскурса. Давайте выясним,
когда же возникла психиатрия? Люди еще с древних времен научились отличать
душевные расстройства от телесных. И, не зная как их объяснить, старательно
их фиксировали. На сегодняшний день летопись психических заболеваний
насчитывает тысячелетия. Древний вавилонский царь Навуходоносор "скитался,
как вол, опустив голову, по пастбищам; весь оброс и питался травой".
Появлялись в разное время и в разных местах приюты для душевнобольных. Но
они больше напоминали тюрьмы: пациентов нещадно били, заковывали в цепи,
устраивали мучительные лечебные процедуры. Подлинную человечную свою
историю психиатрия начинает с Пинеля, французского врача, который первый
снял больных с цепи. Пинель был главным врачом приюта для умалишенных
Бистера в годы Великой Французской Революции. Видимо, именно навеянные
Революцией вихри всеобщего равенства и братства, захватившие и Пинеля,
заставили его подумать о больных. Бистер был в то время страшным местом:
одновременно богадельня, сумасшедший дом и тюрьма. Беспокойные больные
прикованы к стенам вместе с бандитами и убийцами. Прошение Пинеля снять с
цепей душевнобольных вызвало у правительства замешательство. Член
правительства Кутон, близкий соратник Робеспьера сказал Пинелю: "Гражданин,
завтра я навещу тебя в Бистере, горе тебе, если между твоими помешанными
скрыты враги народа". Пинель смертельно рисковал. Кутон сдержал обещание и
осмотрел Бистер. Он сказал Пинелю: "Хорошо. Поступай как знаешь, но я
боюсь, что ты станешь жертвой собственной смелости". Снятие цепей было
великим шагом. Пинель, по точному выражению психиаторов, возвел
сумасшедшего в ранг больного. После освобождения больных во Франции, то же
самое было сделано в Англии, а затем в Германии. В России судьба
душевнобольных, надо заметить, была намного мягче, нежели в других странах.
Болезнь считали наказанием свыше. Только загадочностью русской души можно
объяснить почитание на Руси юродивых (примером тому известный храм Василия
Блаженного в Москве). Прибежищем для всех скорбных духом служили монастыри,
а во второй половине восемнадцатого века началось строительство домов
презрения. В 1857 году серьезно психиатрией занялся молодой врач из
Медико-хирургической Академии Балинский; с него-то и начинается научная
история психиатрии в России. Его ученик и приемник Мержеевский уже
регулярно читал лекции по психиатриии в Академии, куда намеревался
поступить Бехтерев. Но еще задолго до всех описываемых событий встал
вопрос: связаны ли психические расстройства с нарушением функций мозга или
нет? А почему мозга? Почему не печени, например? Или еще чего-нибудь? И
все-таки мозг. Не станем описывать здесь как шла борьба (в буквальном
смысле) по поводу этого вопроса. Скажем только, что нелегко дался мировой
медицинской науке этот важнейший шаг вперед.
Интересно здесь будет сказать о занятном совпадении: год рождения
Владимира Бехтерева совпал с началом деятельности Балинского в области
психиатрии. Итак, 1857-ой год. Через шестнадцать лет Бехтерев, окончив семь
классов ненавистной гимназии, поехал в Петербург, в Медико-хирургическую
Академию. Ведь и не собирался вовсе посвящать себя медицине. В гимназии
учился так себе (помимо троек в выпускном свидетельстве четверки по физике
и закону божьему). Очень увлечен естественными науками. Но приложить свои
желания в Вятке было некуда, а сама мысль о продолжении учебы в гимназии
ему противна. Кругом Вятка и скука, а впереди, кажется, безысходность.
Тут-то и подворачивается случайно объявление о приеме в
Медико-хирургическую Академию после седьмого класса гимназии. Но даже уже
будучи студентом, Бехтерев не собирается заниматься именно мозгом. Его, как
будущего естественника тянет совсем к другому. То он думает посвятить себя
акушерству - интересно ему, видите-ли как применяются точные законы
механики в таком тонком деле, как рождение человека; то глазные болезни
привлекают к себе его внимание. Занимает его, насколько законы физики
способствуют исследованию зрения.
В Академии состоялось знакомство Владимира Бехтерева с молодым палатным
врачом Иваном Сикорским. Сикорский - знаменитая личность часто повторял,
что надо быть полным идиотом, чтобы заниматься чем-нибудь иным, нежели
познанием человека. Сорок лет после этого длилась их приязнь и дружба, а
когда они однажды и вдруг оказались непримиримыми врагами, о предмете их
розни узнал весь мир.
В больнице и в Академии Бехтерева полностью захватила наука. Но,
несмотря на всю его отрешенность от политических дел, летом после третьего
курса, он уехал на войну в Болгарию. Военная кампания его длилась всего
четыре месяца - началась на переправе русских войск через Дунай и
закончилась жесточайшей лихорадкой от ночлега на сырой земле. Он вернулся в
Петербург совершенно иным, нежели покидал его, и главное в этом изменении
было чувство сострадания, более не оставлявшее его никогда.
Заканчивая обучение молодой доктор Бехтерев весело, как и все его
соученики, подмахнул факультетское обещание врача - знаменитую клятву
Гиппократа. Просто формальность. Но не прошло и трех лет, как жизнь
поставила его перед серьезной нравственной проблемой. Осенью 1881 года
заговорщики при помощи бомбы казнили царя-"освободителя". Один из пациентов
Бехтерева, сановный чиновник, в приватной беседе рассказал молодому врачу,
что новый император намеревается арестовать князя Кропоткина и других
видных революционеров, причастных, по его мнению к заговору. Бехтерев
слушал своего словоохотливого пациента, машинально кивая головой, и с
удивлением прислушивался к внутреннему голосу: как предупредить (а
Кропоткин в то время жил в Париже), через кого? а врачебная тайна? а
клятва, принесенная так недавно? Через много лет Бехтерев об этом случае
рассказывал своему товарищу правоведу Анатолию Федоровичу Кони: "Сообщил.
Знаете, сейчас припоминаю: терзался, терзался именно в связи с нарушением
клятвы". Прошло еще немного времени и Бехтереву снова пришлось вспоминать
эту историю. Попутчик в вагоне поезда сказал ему, что в соседнем купе едет
Кропоткин. И Бехтерев пошел знакомиться. Представляться ему не
потребовалось. "Я прекрасно знаю Вас много лет! - экспансивно воскликнул
Кропоткин. - Вы же спасли мне жизнь!".
Практически сразу после окончания Академии Бехтерев стал работать в
области познания деятельности головного мозга. Конец XIX века для
исследования мозга был чем-то схож с эпохой великих географических
открытий. Лаконичный латинский афоризм "Строение темно, функции весьма
темны" исчерпывающе отражает ситуацию. Карты мозга уточнялись, обрастали
деталями. Они и поныне сохраняют самые причудливые названия своих областей,
островов и закоулков: роландова борозда, варолиев мост, морской конек, лира
Давида, турецкое седло, запятая Шульца. В перечне названий много имен, и
имя Бехтерева повторяется там трижды - много ли можно насчитать
первооткрывателей земель, чьи имена трижды повторяются на географической
карте?
Бехтерев, пройдя конкурс на заграничную командировку, отправился в
Лейпциг, к Флексингу, директору психиатрической колонии, знаменитому в то
время исследователю нервной системы, автору нескольких новых методов
исследования мозга. Железное правило Флексинга: не пускать врача в клинику,
пока две пары штанов не просидит за микроскопом.
Впоследствии Флексинг писал: "Здесь начал Бехтерев - этот подлинно
врожденный исследователь свой славный путь". И был неправ. Начал Бехтерев
еще в Петербурге, и отправился в заграничный вояж опубликовав уже более
пятидесяти работ.
В ту пору в ходу у исследователей мозга был в основном единственный
метод: из уплотненного в спирту мозга выделялись, выщипывались, друг от
друга отделяясь, отдельные волокна. Да еще окрашивались. В книге
"Проводящие пути головного и спинного мозга" Бехтерев предлагает свой
"метод сравнения последовательных срезов одного направления". За этими
словами стоит изнурительный многочасовой труд. Нож микротома отсекает
тончайший срез замороженного мозга, и этот срез, укрепленный на стеклышке
попадает под микроскоп для рассмотрения и зарисовки. Второй срез, пятый,
трехсотый, и удается проследить наверняка и до конца пути нескольких
нервных волокон и связи нескольких клеток. Новое направление, тысячи новых
срезов - кропотливый и терпелиый муравьиный труд. Около двадцати лет
рабочий стол Бехтерева был завален стеклышками со срезами. Уезжая на новое
место, он всегда оставлял на старом многотысячную коллекцию срезов. Книга
"Проводящие пути" была переведена на несколько языков, удостоилась золотой
медали Российской Академии Наук. На ней основаны все современные атласы
мозга. И один из составителей этих атласов, сам потративший на них всю
жизнь, немецуий профессор Копш, произнес некогда такую фразу: "Знают
прекрасно устройство мозга только двое: Бог и Бехтерев".
После Лейпцига Бехтерев отправился во Францию, в госпиталь Сальпетриер.
Благодаря его основателю и руководителю профессору Шарко Сальпетриер стал