Либеральный помещик Пирогов считал, что «вся беда»' от необразованности крестьян.
«К несчастью своему, они не умеют читать, — писал он одной своей придворной знакомой,— держат книгу закрытою у себя в кармане и не верят тому, что им в этой книге прочитывают:... Новое высочайше утвержденное и столь хорошо и систематически выработанное Положение лежит перед нами, а народ про* должает вполне спокойно действовать по-старому».
Однако Пирогов хорошо понимал, что постепеновщина в деле уничтожения вековой несправедливости не годится. Иронизируя по поводу того, что в «принципе добровольных соглашений» между крестьянами и помещиками «полагали узреть чудеса», он указывает, что это — печальная ошибка: "К сожалению забыли, что для проведения этого прекрасного принципа взаимное доверие вполне необходимо. Но где найти таковое? Крепостное право разрушило его в корне... Известное учение о постепенном переходе от рабства к свободе — теоретически неопровержимо; но на практике невыгоды его столь же очевидны, как недостатки внезапного и совершенного перехода, и именно потому, что невозможно устроить дело таким образом" чтоб все ступени перехода постепенно и незаметно следовали одна за другой».
Пирогов даже нащупал выход из положения: «Природа же делает внезапно из неуклюжей куклы летящую бабочку, и ни кукла,ни бабочка не жалуются на это», — писал он непосредственно за приведенными строками.
Чего же лучше? Выход есть: поступить подобно природе и помочь крепостному рабу в его усилиях добыть себе свободу. Но Пирогов— помещик и как помещик делает другой вывод: нужен выкуп, и молит бога, чтобы этот выкуп поскорее состоялся; «тогда крестьяне пробудятся от своего сна, как свободные люди и собственники; тогда от них будет зависеть, сохранить или прекратить известные отношения к помещику». Пирогов в своих общественно-политических взглядах не поднялся выше интересов класса помещиков, в среду которых он вошел.
В деревне Николай Иванович занимался также хирургической практикой. К нему приходили крестьяне села Вишня и ближайших к ней деревень, приезжали больные земледельцы из отдаленных мест.
Глава шестая
ВОЕННО-МЕДИЦИНСКАЯ ДОКТРИНА Н. И. ПИРОГОВА
Недолго пробыл великий хирург и анатом помещиком. Николай Иванович сидел в своей подольской деревне, доказывая читателям славянофильского «Дня» и придворным друзьям, как важно для завершения крестьянской реформы скорее провести выкупную операцию, а Россия не успокаивалась. К революционным выступлениям рабочих и крестьян присоединились представители других слоев населения. Студенты также вышли из повиновения: вели пропаганду в школах, устраивали собрания и сходки с революционными песнями, раздавали вредные для власти помещиков листки.
Для всех министерств нашли подходящих руководителей; не удавалось найти «хорошего» министра народного просвещения. Посадили в это ведомство адмирала Путятина: авось усмирит студентов. Неудачный моряк и плохой дипломат оказался ещё худшим министром просвещения. Снова заговорили о Пирогове: он успокоит, его студенты послушают. Либерально-реакционный профессор Б. Н. Чичерин, боявшийся, что даже умеренные реформы породят революцию, поспешил через министра иностранных дел князя А. М. Горчакова сообщить куда надо, что Пирогова нельзя назначить министром. «Хороший человек,—писал Чичерин, — но на это место не годится — фантазёр. Человек, который заводит журнальную полемику о своих собственных мерах, не имеет понятия о власти. А власть теперь нужна». Чичерин имел в виду «крепкую», помещичью власть.
После некоторых колебаний пришлось назначить А. В. Головкина. Это был человек не столько твёрдой власти, сколько ловких увёрток. Он был умнее многих других придворных из окружения великого князя Константина Николаевича и был сторонником умеренных реформ, постепенно проводимых.
Головнин понимал, что для успокоения общества нужно привлечь в правительство популярных людей. Он просил назначить ему в товарищи Пирогова. Император не хотел слушать об этом. «Он красный» — твердил царь и напомнил министру, что герценовский
«Колокол» назвал отставку Пирогова, «одним из мерзейших дел Александра, пишущего какой-то бред и увольняющего человека, которым Россия гордится». Сошлись на том, что Пирогова пошлют за границу в качестве руководителя занятиями молодых людей, подготовляющихся к профессуре. Мера либеральная, лицо популярное. На внутреннюю университетскую политику он влияния иметь не будет, а обществу будет показано, что правительство желает серьёзных реформ. Это поможет успокоить студентов.
Предложение пришлось Пирогову кстати. Возня с имением ему надоела. Николаю Ивановичу было не по себе в роли помещика, проводящего «крестьянскую реформу». Трудно было совместить теорию с практикой. К тому же работа по военно-полевой хирургии подвигалась медленно. Руководство занятиями профессорских кандидатов могло дать досуг для обработки крымских материалов. Николай Иванович согласился поехать за границу.
В мае 1862 года Пирогов был уже за границей со своими кандидатами в профессора и со всей семьёй. Он просил министра прислать ему инструкцию для руководства занятиями кандидатов. При этом он поставил свои условия. Головнин велел ответить, что «как специалист в деле педагогическом, как бывший профессорский кандидат, приготовлявшийся к профессуре за границей, как бывший профессор университета и Медицинской академий и, наконец, как бывший попечитель округа, имевший возможность близко изучить условия, необходимые для профессорского звания, Н. И. Пирогов, без сомнения, сам может составить наилучший план».
Со своей стороны министр считал, что Николай Иванович может оказывать молодым людям содействие рекомендацией каждому из них тех профессоров, слушание которых было бы для них наиболее полезно, сближением их с такими профессорами и своими личными советами. Кандидаты обязаны периодически доставлять руководителю отчёты о своих занятиях, а Пирогову надлежит пересылать их со своими заключениями в министерство.
Выбор профессорских кандидатов был в общем удачный. Многие из тех молодых людей, которые готовились к профессуре под руководством Пирогова, заняли впоследствии выдающееся положение в науке.
Головнин требовал от профессорских кандидатов ежемесячных отчётов, присылаемых непосредственно в министерство. Этим, очевидно, министр хотел контролировать деятельность Пирогова, опасаясь его вредного влияния на будущих профессоров. Но это не отразилось на взаимоотношениях будущих профессоров и их руководителя. В своих воспоминаниях и рассказах о начале шестидесятых годов кандидаты единодушно говорят о пользе, которую принесло им посредничество Пирогова между ними и зарубежными профессорами. Для последних рекомендация русского учёного имела исключительное значение.
Своим главным местопребыванием Пирогов избрал Гейдельберг. Там были самые выдающиеся в то время учёные по специальностям, избранным большинством наших кандидатов.
Головнин удовлетворял просьбы Пирогова о назначении стипендий тем молодым людям, которые самостоятельно поехали за границу для научных занятий и нуждались в материальной помощи. В их числе был И. И. Мечников, рассказывающий об этом в своих воспоминаниях.
Как всегда, Николай Иванович относился к взятым на себя обязанностям не по-чиновничьему, не формально. Он не ждал, пока занимавшиеся в 25 зарубежных университетах кандидаты обратятся к нему с просьбами или пришлют свои отчёты. Он выезжал из Гейдельберга в Швейцарию, в Италию, во Францию, в Англию, где находились будущие русские профессора, переписывался с учёными разных стран по поводу занятий наших стипендиатов, облегчал молодым людям доступ в лаборатории и т. п.
Уже спустя два месяца по приезде за границу Николай Иванович послал министру обстоятельный отчёт о занятиях профессорских кандидатов с подробной характеристикой каждого из них, а также профессоров, у которых они занимались.
Профессорские кандидаты в письмах к родным и друзьям с восторгом отзывались о своём руководителе. «Часто собираемся У Пирогова,— писал известный впоследствии педагог Л. Н. Модзалевский.— Я еще не видывал человека столь человечного: так он прост и вместе глубок. Удивительнее всего, как человек таких лет и чинов мог сохраниться во всей чистоте, и притом у нас на Руси, пережившей целое Николаевское царствование».
Кандидаты пользовались также врачебной помощью своего научного руководителя.
За границей Пирогов написал несколько больших статей по университетскому вопросу, об устройстве средней школы — общей и специальной, о воскресных школах и т. п., в том числе знаменитые «Письма из Гейдельберга». Эти четыре очерка представляют собой ценный вклад в педагогическую литературу. И теперь ещё, по заявлению такого авторитетного специалиста, как академик Н. Н. Бурденко, можно найти в «Гейдельбергских письмах» Пирогова руководящие указания для правильной постановки дела в высшей медицинской школе.
Вот что, между прочим, рекомендовал Николай Иванович в одном из своих гейдельбергских очерков нашим профессорским кандидатам:
«При научных занятиях метод и направление — вот главное. А этому из одних лекций не научишься, из книг также. Не отыскав верного метода, не найдя направления, растеряешь множество времени и сам растеряешься. Найти то и другое может только талант. В реальных науках они в наше время уже то, что они должны быть. Будь профессор хоть бы немой, да научи примером на деле настоящей методе занятия предметом, — он для науки для того, кто хочет заниматься наукой, дороже самого красноречивого оратора.
Покажите образованному в самом ограниченном масштабе на какой-нибудь частичке науки только на самом деле метод и механизм, каким современная наука доходит до её результатов,— и остальное он добудет всё сам, если он действительно ищет знания».