Приведу ещё одно заявление генерал-полковника медицинской службы Е. И. Смирнова по поводу учения Пирогова о сортировке раненых на первичных пунктах помощи. Цитирую (по авторизованной стенограмме его доклада «Идеи Пирогова в Отечественной войне», сделанного в торжественном заседании Хирургического общества г. Москвы и области в ноябре 1942 года. «Почти 90 лет прошло с тех пор, как это бессмертное учение о сортировке раненых и больных на театре военных действий появилось в свет, и тем не менее мы и сейчас находим людей, которые не поняли значения этого учения. Больше того, некоторые из них отрицают какую бы то ни было науку в организационных вопросах военно-полевой хирургии. Я не могу не обратить вашего особого внимания на то мести в учении Пирогова о сортировке раненых и больных, где он говорит о главном в сортировке. Он... считал непременным условием правильного, рационального лечения раненых... обязательное наличие складочного места, сиречь сортировочного госпиталя... Это диктуется государственными интересами сегодняшнего дня».
В условиях Великой Отечественной войны в медико-санитарных батальонах были созданы, в соответствии с учением Пирогова, приёмно-сортировочные отделения. В их обязанности входили только приёмки сортировка раненых, поступавших из частей дивизий. Методы сортировки на перевязочном пункте в Севастополе, описанные Пироговым в письме к доктору Зейдлицу, оказались, по заявлению Е. И. Смирнова, почти целиком и полностью применимы в приёмно-сортировочных отделениях медико-санитарных батальонов Советской Армии. Конечно, условия современной войны и достижения медицинской науки потребовали от деятелей советской военной медицины дополнения и расширения учения Пирогова о сортировке.
Заявление Пирогова в его докладе 1855 года князю М. Д. Горчакову о необходимости держать в районе боя в запасе 70 процентов госпитальных коек на случай нужды в них после сражения, требует, по убеждению генерал-полковника Е. И. Смирнова, только одного добавления: чтобы это классическое заключение было известно работникам военно-санитарного дела. «Вывод, который сделал Пирогов о ёмкости госпитальной базы армии, о её устройстве, есть закон,— заявил во время войны 1942 года начальник военно-медицинского ведомства.— И тот, кто по неграмотности и неопытности его нарушает, тот обрекает многих раненых на смерть и инвалидность, а дело своевременного пополнения действующих войск резервами ставит в тяжёлые условия».Академик Н. Н. Бурденко разъясняет в одной из своих статей о Пирогове, как основоположнике военно-полевой хирургии, учение Николая Ивановича о сортировке. Ода «предполагает быструю постановку диагноза не только с точки зрения анатомических изменений, но и с точки зрения динамики повреждения. Это предполагает работу очень опытного врача. Пирогов знал это и учитывал. Он требовал быстрого приближения помощи к раненым, неоднократно твердил о том, что такую помощь должен оказывать опытный и высококвалифицированный хирург».
Девятый, двенадцатый и тринадцатый пункты «Основных начал» Пирогова развивают четвёртый — о консервативном лечении; об этом говорилось выше.
Пункты десятый и семнадцатый «Начал» требуют осторожного обращения со свежими огнестрельными ранами. Это было во времена Пирогова новшеством, доступным пониманию немногих учёных деятелей хирургии.
Одиннадцатый пункт посвящен гипсовой повязке. О ней говорилось выше.
Пункты четырнадцатый, пятнадцатый и шестнадцатый посвящены вопросам борьбы с госпитальными заразами, вопросам гигиены и антисептики.
Восемнадцатый пункт — об анестезии (обезболивании), как важнейшем средстве при оказании хирургической помощи в полевой практике,— освещен выше, в рассказе о поездке Пирогова на Кавказ.
В девятнадцатом пункте говорится о роли статистики в практике военно-полевого хирурга.
В заключительном — двадцатом — пункте «Основных начал» говорится о «частной Помощи» на театре войны. Здесь имеется в виду женский уход за больными и ранеными, а также помощь предметами и продуктами, поступающими через госпитально-врачебную администрацию в виде пожертвований от гражданского населения страны своим защитникам на полях сражений.
Рассмотрев «Основные начала военно-полевой хирургии» Пирогова в сжатом, резюмирующем изложении, вернёмся к общему тексту его классического труда 1866 года.
Большой интерес представляет, в развитие третьего пункта правил — об административной деятельности врачей,— наставление Николая Ивановича молодым медикам, как им действовать на пунктах первичной помощи. «На перевязочных пунктах, где скопляется столько страждущих разного рода, врач должен уметь различать истинное страдание от кажущегося... Во время войны скоро приучаешься различать малодушных и эгоистических крикунов от истинных страдальцев. С первыми не нужно терять много времени; их крики можно прекратить не болеутоляющими лекарствами, а строгим выговором и повелительным тоном; им нужно дать почувствовать, что намерение их понято; им нужно указать на товарищей, которые спокойно и безропотно переносят свои страдания, хотя и не легче их ранены. Но, если сильный вопль и стоны слышатся от. раненого, у которого черты изменились, лицо сделалось длинным и судорожно искривлённым, бледным или посиневшим и распухшим от крика, если у него пульс напряжён и скор, дыхание коротко и часто, то, каково бы нибыло его повреждение, нужно спешить с помощью».
Заботясь об удобстве раненых воинов, об уменьшении страданий защитников родины, Николай Иванович изобретал разные приспособления для их перевозки. Приведя описание усовершенствованной по его проекту повозки, лёгкой, портативной и целесообразной в условиях того времени, Пирогов отмечает, что это облегчало также труд санитаров. «Я и сам возил без труда»,— пишет он.
Отмечу одно отступление Николая Ивановича в первой главе его книги от вопросов, не относящихся непосредственно к военно-полевой хирургии. Указывая, что «для всякого хорошо устроенного госпиталя» в интересах гигиенических, противоэпидемических необходимо запасное летнее помещение, великий учёный и патриот подчёркивает: «Мы в этом отношении опередили Западную Европу. Только теперь мы начинаем находить себе подражателей».
Много места уделяется во второй главе «травматическим сотрясениям». Здесь Пирогов дал классическое описание шока, где художественность изложения соперничает, по словам историка хирургии, с научной точностью. Это описание до сих пор цитируется во всех руководствах и почти в каждой статье о шоке. «Его клинические описания настолько полны,— удостоверяет авторитетнейший в этом вопросе Н. Н. Бурденко,— настолько ярки и точны, что каждый хирург, хотя бы и наблюдавший сотни случаев шока, затруднится что-либо прибавить к описанной Пироговым клинической картине».
Приведу небольшой отрывок из этого художественного описания специально-медицинского случая.
«В осадных войнах, где повреждения большими огнестрельными снарядами встречаются беспрестанно, можно наблюдать общее окоченение во всех возможных видах и степенях,— пишет Николай Иванович в «Военно-полевой хирургии».— С оторванною рукою или ногою лежит такой окоченелый на перевязочном пункте неподвижно, он не кричит, не вопит, не жалуется, не принимает ни в чём участия и ничего не требует; тело холодное, лицо бледно, как у трупа; взгляд неподвижен и обращен вдаль; пульс — как нитка, едва заметен под пальцем и с частыми перемежками. На вопросы окоченелый или вовсе не отвечает или только про себя, чуть слышным шопотом; дыхание также едва приметно. Рана и кожа почти вовсе нечувствительны, но если большой нерв, висящий из раны, будет чем-нибудь раздражён, то больной одним лёгким сокращением личных мускулов обнаруживает признак чувства.
Иногда это состояние проходит через несколько часов от употребления возбуждающих средств; иногда же оно продолжается без перемены до самой смерти. Окоченение нельзя объяснить большою потерею крови и слабостью от анемии; нередко окоченелый раненый не. имел вовсе кровотечений, да и те раненые, которые приносятся на перевязочный пункт с сильным кровотечением, вовсе не таковы; они лежат или в глубоком обмороке или в судорогах.
При окоченении нет ни судорог, ни обморока. Его нельзя считать и за сотрясение мозга. Окоченелый не потерял совершенно сознания;. он не то что вовсе не сознает страдания, он как будто бы весь в него погрузился, как будто затих и окоченел в нём. Подобное же состояние, но в меньшей степени, наблюдается иногда и после ранения малыми огнестрельными снарядами, как, например, после ран пулями в плечевой и бедренно-тазовый суставы».
Дальше Пирогов указывает, что реакция, подобная описанной только что, наблюдается и при «повреждениях мимолетным ядром», «Раненые рассказывают,— пишет Пирогов,— иногда с большою точностью, что повреждение нанесено им ядром или бомбою, пролетевшею мимо и не задевшею их нисколько. Теперь считается это всеми за сказки и за игру фантазии раненого. Не говоря уже о противоречии, в котором находятся такие рассказы с известными нам физическими законами, можно, в большей части случаев, доказать на деле, что эти воздушные повреждения не что иное, как те же ушибы ядром, ослабевшим на лету или дотронувшимся до поверхности тела под весьма тупым углом. Но я видел во время осады Севастополя случай, который трудно объяснить научным образом». Николай Иванович рассказывает о смерти раненого, принесённого на перевязочный пункт в безнадёжном состоянии. Товарищи его сообщили, что бомба упала довольно далеко от пострадавшего. «Здесь нельзя никак полагать,— пишет Пирогов,— чтобы огромная бомба могла дотронуться до тела, не причинив ни малейшего повреждения. Что было здесь причиною смерти, я не знаю; но трудно предположить, чтобы она не имела никакого отношения к мимолетному выстрелу».