Николай Иванович Пирогов искал объяснения этим фактам, расспрашивал очевидцев подобных явлений, сопоставляя показания. Один «весьма образованный и опытный адмирал» рассказал Николаю Ивановичу, «о явлении, ещё более противоречащем физическим законам». Ядро пролетело через корабль на два фута выше палубы, и тем не менее одна доска была вырвана с гвоздями из своего крепления и полетела вслед за ядром. «Мне кажется,— заключает Пирогов,— надобно всё-таки сознаться, что мы не всё знаем о действии больших огнестрельных снарядов на окружающие предметы».
Вопросу о контузиях Пирогов посвятил несколько строк в следующем за «Основами хирургии» классическом труде — в «Отчете» о поездке на театр войны 1870 года. «Я не слышал, хотя и справлялся, о других, более интересных и иногда неожиданно причиняющих смерть повреждениях, приписываемых военными людьми также мимолетным выстрелам, а именно, контузий различных частей тела, соединённых нередко и с сильными кровяными подтёками. Только в Страсбурге один французский солдат, раненный в голову, утверждал, что разрыв кожи с обнажением черепа и с сильным подтёком был ему причинён мимолетным выстрелом какого-то большого снаряда, но как он упал при этом без чувств, то, разумеется, и не мог наверное знать, точно ли до него не дотронулся кусок бомбы или гранаты. Очень жаль, впрочем, что никто в эту, войну не занялся специально этим интересным предметом,— по моему мнению,— всё еще загадочным».
Учение о ранах занимает половину первого тома «Основ военно-полевой хирургии» и значительную часть второго тома. В общем получается исследование объёмом свыше 25 авторских листов. Ничто не оставлено без внимания. Рассмотрены подробно все виды оружия, которым наносятся раны, всякого рода снаряды. Выяснено влияние на раны меткости и скорости' стрельбы, массы снаряда, формы его и пр. Пирогов приводит наблюдения международной комиссии над действием новейших огнестрельных снарядов и сравнивает их со своими собственными наблюдениями в Севастополе.
«Учение Пирогова о ранах,— по заключению академика Н. Н. Бурденко,— является обобщением колоссального опыта его как хирурга и травматолога. Он совершенно точно и отчётливо различает раны мало инфицированные и раны, склонные к инфекциям вследствие разрушения важных органов. Наблюдения привели его к убеждению, что некоторые раны могут заживать без всякого вмешательства, и даже инородные тела иной раз безобидно вживаются в них. Таким образом, нет необходимости раскрывать рану, исследовать её пальцем, извлекать инородные тела. Правда, в Севастопольскую войну ему часто приходилось раскрывать пулевые раны, осложнённые повреждениями окружающих мягких частей,скоплением крови. Но в дальнейшем, однако, он снова пересматривает свой взгляд, требуя более сдержанного отношения.
В учении о ранах Пирогов дал исчерпывающее описание различного рода осложнений: острые отёки или инфильтрация, травматические отёки, травмы госпитальные, заражения тела и ран (как то: пиэмия или гнойный диатез, септикемия или токсикемия, госпитальное омертвение, столбняк). Все перечисленные формы он классифицировал совершенно точно и ярко описал».
Большой интерес представляет обращение Николая Ивановича к профессорам — наставникам и воспитателям будущих врачей. «Я думал,—пишет он в том же учении о ранах,— что наставники и писатели много грешат, рассказывая своим ученикам и читателям редкие случаи наравне с обыкновенными. В памяти у новичка остаётся не столько исключительность этих редкостей, сколько эффект, произведённый на него их блестящею стороною, а этим эффектом затемняется насущная правда. Это я говорю по опыту. Я испытал на себе не раз как curosa обольщают ложною надеждою на успех и побуждают к действиям, в которых после раскаиваешься. Поэтому я отделяю и в травматических повреждениях редкость и исключение от обыкновенного и насущного».
Для характеристики исключительно редких случаев Пирогов берёт ранения головы, которые делит на пять категорий. В последней он рассматривает «случаи, которые неожиданно счастливым исходом могут побудить к отважным и опасным действиям при постели больного». Рассказав об одном таком случае, окончившемся счастливо вопреки всем условиям, при которых извлечены из раны отломки костей черепа, Николай Иванович призывает врачей к осторожным и обдуманным действиям при постели больного.
Во втором томе «Начал общей военно-полевой хирургии» рассмотрены, между прочим, «последовательные или вторичные явления, свойственные всем нарушениям целости органических тканей». В первом подотделе этой главы — критическом разборе теории воспаления — имеется любопытное замечание об эволюционной теории развития органической жизни на земле. «Уже давно сравнивали,— пишет Пирогов,— воспаление с нормальною периодическою тургесценциею некоторых органов... Этим давнишним сравнением патологи ставили воспаление также в уровень с нормальными отправлениями. Но не будем увлекаться ни аналогиями, ни кажущеюся очевидностию доводов новой доктрины... Мы, например, легко отличаем по внешним признакам дерево от слона, но как скоро нашему уму приходится провести границу между растением и животным,— она исчезает в бесчисленных переходах».
Николай Иванович Пирогов принадлежал к числу счастливых хирургов. Глубокое знание анатомии, вдумчивое отношение к делу, горячая любовь к человеку, блестящий талант хирурга обеспечивали благополучный исходПроизводимых им операций в ргромном боль-шинстве случаев. Несмотря на это, вопреки . здравому смыслу, смертность в госпитальной хирургической клинике была поразительно велика. Печальный исход хирургического вмешательства находился в страшном противоречии с удивительным искусством гениального учёного.
У других хирургов дело обстояло ещё хуже. Госпитальные эпидемии уносили массу человеческих жизней, делали бессмысленными попытки помочь больным хирургическим путём. «Ещё мало, очень мало делается для коренного преобразования тех огромных вместилищ, которыми распространяются развитые в них заразы на окружающие среды,— со скорбью подлинного врача-гуманиста пишет Пирогов в «Военно-полевой хирургии».— Если я оглянусь на кладбище, где схоронены заражённые в госпиталях, то не знаю, чему более удивляться: стоицизму ли хирургов, занимающихся еще изобретением новых операций, или доверию, которым продолжают еще. пользоваться госпитали у правительств и обществ. Можно ли ожидать истинного прогресса, пока врачи и правительства не выступят на новый путь и не примутся общими силами уничтожать источник госпитальных миазм».
Пирогов настойчиво, мучительно искал эти новые пути. С самого начала своей петербургской деятельности, с 1841 года, задолго до открытия Пастера и до предложения Листера, он знал, что всё зло — в передаче заразы от одного больного к другому. «Когда я вступил главным врачом хирургического отделения во 2-й военно-сухопутный госпиталь в 1841 году,— сообщал Николай Иванович спустя четверть века,— то я не нашёл там особого отделения для нечистых и смертельных ран и пиэмий. Меня уверяли, что для этого не предстояло никакой надобности; я поверил этому... К моему удивлению, все свежие раны приняли вскоре худой вид... Я тотчас же учредил особое отделение, куда я поместил пиэмиков и заражённых».
Чутьё, инстинкт самосохранения подсказывали неграмотным солдатам то, чего не могли понять очень многие учёные и практические врачи, — что зараза передаётся. «Раненые солдаты не менее убеждены в этом,— писал Николай Иванович: — я не раз слыхал, как они просили ординаторов не трогать их раны общею губкою, еще употребляющеюся в некоторых госпиталях, а многие из раненых доставали себе и хранили бережно под подушкой кусок губки для собственного употребления. Чтобы убедить одного ординатора во вреде принятого им способа очищения ран общею губкой, я велел положить её, при нем, в чистую воду; через час вода побелела от гноя и органических частиц, содержавшихся в ноздрях губки, и распространила такой запах, который убедил бы и самого отчаянного скептика».
Пирогов был одним из образованнейших врачей своего времени. Он интересовался всеми сторонами медицинской науки. Но он был занят разнообразными и многочисленными обязанностями по своим официальным должностям. Профессор, директор огромной госпитальнои клиники, директор анатомического института, член учёных, комитетов, инспектор военных госпиталей, консультант нескольких столичных больниц, директор технической части завода военно-врачебных заготовлений— всюду он принимал Деятельное участие, работал по-настоящему, а не только отчитывался. Он составлял руководства для практических врачей, писал научно-публицистические статьи для распространения научных знаний в обществе.
При всём этом Пирогов занимался исследованиями, составившими эпоху в анатомии, распространившими славу его родины на весь мир, имеющими непреходящее значение. Не было физической возможности заняться экспериментальной проверкой возникавших у него идей в области гигиены и антисептики. Но Пирогов знал, что гнойный диатез происходит через заражение, что такой взгляд «заполняет пробелы, оставляемые механической доктриной». Он писал: «Не имея других данных, кроме следствий предполагаемого заражения, защищаемый мною взгляд опирается, однако же, на две немаловажные аналогии: одну, взятую из естественных наук, другую — из самой медицины... Мы знаем из микроскопических исследований, какое множество органических зародышей содержится в окружающем нас воздухе и как легко их сделать предметом наблюдений».