В октябре Николай Иванович приехал в ставку и сразу вошёл в работу. Он нашёл, что эвакуация прифронтовых лечебных учреждений производится неправильно. Больные и раненые, которые могли скоро вернуться в строй, увозились вотдалённейшие местности.
С. П. Боткин был на театре войны с Александром И, как его лейб-медик. В письмах к жене он сообщал о встречах с Николаем Ивановичем в Болгарии. «Видим толпу врачей,— писал Боткин 13 (25) октября,— и я узнаю старика Пирогова. Поцеловались мы с ним... Старик держал себя умно, скромно и не без такта; мне показалось, что он за это время сильно постарел; впрочем, может быть, и устал». Результатом поездки Н. И. Пирогова на театр войны 1877—1878 годов явился его новый классический труд «Военно-врачебное дело», который во многом сохранил своё значение до нашего времени. Особенно интересна пятая глава второго тома этого труда. Её содержание определяется подзаголовками, которые приведу полностью: «Оказание помощи на перевязочных. Оценка способа Листера на перевязочном пункте. Подготовка раненых к транспорту. Гипсовые повязки глухие, оконные и съёмные. Оказание помощи раненым в транс-порте и в передовых госпиталях. Лечение огнестрельных переломов бедра и ран колена. Соединение способа Листера с гипсовою повязкою. Гипсовая повязка и вытяжение. Кровотечение и перевязка больших артерий. Перевязка ран после вторичных операций. Подкожное впрыскивание, переливание крови и другие особенности лечения».
Вот что пишет Пирогов о методах лечения в военно-полевых госпиталях. «Ни на один способ лечения огнестрельных переломов бедра мы не должны исключительно полагаться; но и ни одного не должно упускать из вида... Убеждённый именно в необходимости соединения различных способов при лечении переломов бедра и ран колена (как и вообще всех повреждений суставов), я и забочусь, главным образом, при постели больного о своевременном и вместе одновременном приспособлении разных способов лечения... Не нужно только пренебрегать ни одним признаком».
Известно,какое большое значение приобрело за последние пятнадцать — двадцать лет переливание крови при лечении многих болезней/ особенно при лечений раненых воинов. В нашей стране это дело широко поставлено в практическом отношении и очень высоко в научном. На международных конгрессах по вопросам трансфузии (например, в Риме в 1935 году) признана первенствующая роль советских учёных в разработке и усовершенствовании метода переливания крови — техника, хранение, транспорт по воздуху и т.п.
Трансфузия вошла в медицинскую практику как один из основных лечебных методов только в начале текущего столетия. Во времена Пирогова к этому делу подходили ощупью. Успешный исход переливания кровибыл явлением чисто случайным. Применялось оно редко — в самых безнадёжных случаях, когда больной всё равно считался обречённым.
Николай Иванович внимательно следил за опытами зарубежных врачей, сам применял трансфузию. Впервые встречается у него высказывание по вопросу о переливании крови в 1847 году. В заявлении Медицинскому совету от 1 апреля об открытом им новом способе анестезии, который «изменяет весь ход дела», Николай Иванович пишет о приборе, которым можно пользоваться при его способе: «снаряд, употребляемый мною для трансфузии крови».
В «Началах общей военно-полевой хирургии» (1865—1866 годы) Пирогов останавливается на лечении переливанием крови в связи с несколькими опытами. Приведя примеры неудачных трансфузий, Николай Иванович подчёркивает, что здоровье раненых улучшилось после переливания крови, что смертные случаи после трансфузии имели место в «отчаянных случаях».
В дополнениях к «Началам» Пирогов пишет: «замечу, что ни в американской, ни в гол-штинской войне ни разу еще не было испытано переливание крови (курсив Пирогова) в пиэмиях, следующих за травматическими кровотечениями, и в истощениях... Тем не менее недавние опыты... над животными доказывают, что переливанием крови в истощениях можно бы ещё было поддерживать жизнь... Можно принять, что переливание... предотвращает смерть. Самая же операция... безопасна».
В пятой главе второго тома «Военно-врачебного дела» Николай Иванович подробно останавливается на опытах профессора С. П. Коломнина, который во время войны 1877—1878 годов «прибегал несколько раз к переливанию крови в случаях отчаянного анемического истощения... непосредственно за ампутацией... Хотя из четырёх ампутированных, при переливании крови, ни один не остался в живых», но умерли они вследствие других причин. Один оправился именно благодаря переливанию крови, но умер «через месяц вследствие хронической септикемии».
Был ещё такой случай. «Раненный пулей в плечо, потерявший много крови... ослабел... до того, что считался безнадёжным. Ему сделана была трансфузия». Пирогов видел его в Ясском госпитале в сентябре 1877 года «уже с зажившими ранами, а через шесть недель... он отправлен выздоровевшим».
Из заключительного замечания Николая, Ивановича видно, чтоон относился к переливанию крови положительно, «Артериальная трансфузия в госпитальной практике тем безопаснее венозной, что онане располагает к развитию пиэмий... Во всех случаях переливания ни разу не было замечено особенных явлений со стороны сердца и лёгкого».
В заключительной с границе «Военно-врачебного дела» Николай Иванович пишет: «Полевая хирургия в настоящее время стоит на рас-путьи. С одной стороны ей предстоит... ограничить ещё более первичные операции и культивировать выжидательно-сберегательный способ лечения с его следствиями —вторичными операциями. С другой стороны для полевой хирургии открывается обширное поле самой энергической деятельности на перевязочном пункте... применение антисептического способа в самом строгом значении слова. Выбирать золотую середину... невозможно... Нельзя быть наполовину антисептиком. Чтобы достигнуть безупречного результата, надо и безупречно действовать с момента нанесения раны... Стремление науки по этим двум... направлениям неизбежно и неотразимо».
О жизненности двух основных трудов Н. И. Пирогова в области военной медицины — «Начала общей военно-полевой хирургии» и «Военно-врачебное дело и частная помощь на театре войны в Болгарии 1877— 1878 гг.» — писал во время Великой Отечественной войны один из самых авторитетных специалистов, Главный хирург Советской Армии академик Н. Н. Бурденко: «Как эти книги ярки и интересны в настоящее время. Они, действительно, являются ценным вкладом в мировую сокровищницу медицинских трудов и вместе с тем гордостью нашей общественности». В годы войны эти труды великого русского учёного приобрели особенно важное значение как живое руководство к действию. Военно-полевых хирургов они привлекали «богатством идей, своими мыслями, точными описаниями болезненных форм, исключительным организационным опытом».
Жизнь Пирогова в Вишне шла налаженным порядком: лечение местных и приезжих больных, уход за оранжереями и парниками, выезды на консультацию. Оставалось время идля воспоминаний, для выяснения своего умственного и нравственного развития, для размышлений о сущности, жизни. 5 ноября 1879 года Николай Иванович завёл «Дневник старого врача», писанный исключительно для самого себя, но не без задней мысли, что может быть когда-нибудь прочтёт и кто другой. Название «Дневнику» дано было старое, знакомое читателю шестидесятых годов, популярное в либеральных кругах — «ВопросыЖИЗНИ».
И содержание «Дневника» сходно с прославленным трактатом о воспитании. Та же откровенность суждений, смелость мысли, острота постановки вопросов. Наряду с этим — прежние мистические рассуждения о сущности бытия и назначении человека. Но теперь этот элемент усилился по многим причинам.
Трактат о воспитании писался в пору кипучей личной деятельности Пирогова. Эта деятельность была тесно переплетена с бурлящей жизнью страны на переходе от феодально-крепостнического к буржуазно-капиталистическому строю. Некогда было заниматься примирением противоречий между материалистическим мышлением учёного-естествоиспытателя и тысячелетним традиционным воззрением обывателя на природу и окружающий мир.
«Вопросы жизни» пятидесятых годов были опубликованы в момент высокого подъёма общественного самосознания, среди половодья русского возрождения. «Дневник старого врача» зародился в период упадка общественного настроения. Интеллигенция испугалась грохота рушившихся устоев. Её возмущала жестокость злобного, старого в борьбе с новым, стремящимся в жизнь. Но вызывал также тре-вогу выход на арену истории трудовой массы, растущей численно, находящей идейных вождей. Часть интеллигенции искала отдыха в робком отгораживании от реальной действительности, в создании анемичных планов всеобщего примирения.
Всё это отразилось в автобиографии великого учёного. Оно сильно проявилось в философских размышлениях и социальных высказываниях Николая Ивановича. Имея в виду ознакомить будущего читателя со своим внутренним миром, с развитием своего сознания и «сменой своих мировоззрений», он старался избежать «тщеславия, рисовки и оригинальничанья». Но как только ему казалось, что он «схватил красную нить своего настоящего (по времени) мировоззрения», она терялась «в путанице переплетённых между собою сомнений и противоречий».
Поэтому в философской части «Дневника старого врача» много рассуждений о «беспредельном и вечном разуме, управляющем океаном жизни», о «силе жизни», которая «приспособила все механические и химические процессы к известным целям бытия», о «мистичности глаз всех животных, плотоядных и травоядных», о том, что «истинно-верующему нет дела до результатов положительного знания».
Наряду с признанием гениальности Дарвина и его теории Пирогов заявляет, что не может «услышать без отвращения и перенести «и малейшего намека об отсутствии творческого плана и творческой целесообразности в мироздании».