Вот как объяснил эту сторону характера Пирогова, при его жизни, знаменитый русский клиницист С. П. Боткин, близко знавший гениального хирурга: «В анатомическом театре и клинике Николай Иванович не успел выработать в себе способности скрывать своё нравственное превосходство перед людьми. Это было, по-видимому, причиной того, что вскоре же по приезде Пирогова в Петербург чувство зависти к этому большому человеку перешло в озлобление. Обожаемый своими учениками и всеми, близко знавшими Николая Ивановича, он был ненавидим известной частью нашей медицинской корпорации, не прощавшей ему его нравственного превосходства и той правдивости, которой отличался Николай Иванович в течение всей своей 50-летней служебной деятельности».
Противники Пирогова прибегали к самым низменным приёмам, чтобы выжить его из Медико-хирургической академии. Полагая, что это уменьшит авторитет Николая Ивановича среди больных, они надеялись избавиться таким путём от конкурента в медицинской практике. Ложь, клевета, подкуп тёмных, невежественных больных—всё пускалось ими в ход. Натравили даже на гениального хирурга продажного журналиста, агента жандармов Фаддея Булгарина.
Еще великий Пушкин заклеймил подлое предательство Булгарина по отношению к своему родному польскому народу, писал о его грязной роли в русской литературе и пресмыкательстве перед реакционными министрами Николая I, Выступив в своей мерзкой газете с несколькими клеветническими статьями против личности Пирогова (1848 год), этот презренный журналист имел наглость писать, что великий русский учёный, пролегавший новые пути к мировой науке, оплодотворявший своими идеями отечественную и зарубежную медицину, присваивает себе мысли иностранных специалистов.
Оставляя без внимания личные нападки, Николай Иванович не мог пропустить клевету на его научную деятельность. Он потребовал через Академию наук обуздания клеветника, позорящего русское национальное достоинство. Булгарину пришлось просить извинения.
Недруги Пирогова внешне смирились, но продолжали исподтишка свой поход против него. Травля, интриги, клевета удручали Пирогова, делали пребывание в Медико-хирургической академии несносным. Но оставить науку и преподавание он не мог.
Мысль об отдыхе и покое вообще была чужда Николаю Ивановичу. Ему было всего 43 года. Он был полон творческих замыслов. В нём кипела энергия организатора-новатора науки. Гражданин и патриот, он не мог отказаться от борьбы с общественным злом. Он хотел не только лечить болезни отдельных людей, но вскрывать язвы родины в целом, способствовать исцелению её недугов.
Наука была в представлении Пирогова тесно связана и переплетена с окружающей жизнью. Оторванная от общественных запросов и нужд, она могла стать для него затхлым склепом. В таких условиях, он чувствовал бы себя ещё хуже, чем в окружении прямых врагов и скрытых недругов, натравливавших на него жандармского прислужника Булгарина.
И всё-таки гениальному русскому учёному пришлось уйти. Крепостническое помещичье правительство вело страну в неизменном управлении; рабство для крестьян, угнетение для рабочих и образование для избранных. Страна задыхалась под гнётом тупого, злобного царского самодержавия.
Передовые круги общества понимали весь ужас положения страны при таком правительстве. Даже убеждённый монархист Н. Кутузов в записке, поданной Николаю Iеще в 1841 году, писал: «Быстрое обогащение лиц в челе (во главе) управления поразило антоновым огнём все нервы, движущие состав государственный, и ниспровергло остатки нравственности в правлении». Перечислив бедствия, постигшие трудовое население страны в связи с неурожаем 1840 года, автор записки подчёркивает, что причина всех зол в плохом управлении: «Все внимание главных (начальников) обращено на очистку бумаг для представления в отчётах блестящей деятельности, когда сущность управления в самом жалком положении».
При таком положении вещей техника во всех областях народного хозяйства в России была развита очень слабо. Это отразилось на способности страны защищаться от вражеского нашествия. Но захватническая политика царской России вовлекла страну в 1853 году в войну с Турцией. Это была война не только с Турцией. Против России постепенно образовался единый фронт западноевропейских держав. Англия, Турция, Франция и Италия воевали с Россией открыто; Пруссия и Австрия держались формально в стороне, но в критические моменты оказывали на ход войны давление в пользу коалиции врагов России.
Глава четвертая
В СЕВАСТОПОЛЕ
Дела в Крыму шли плохо по тупости главных начальников. Положение русского солдата было ещё хуже: его не только подставляли почти безоружным под удары противника, но обкрадывали здорового, урезывая скудный паёк, грабили больного и раненого, уменьшая ничтожные порции и отпуская фальсифицированные лекарства.
Не было вовремя палаток, одеял, мяса, сухарей, корпии, медикаментов. Не было забот о здоровом солдате и уходе за больным.
После одного большого сражения штабное начальство приказало перевести всех раненых и ампутированных в специально отведённое для них помещение, но ничего не успели приготовить к приёму больных. Когда привезли туда раненых, полил сильный дождь, продолжавшийся три дня. Матрацы плавали в грязи, всё под ними и около них было насквозь промочено. Оставалось сухим только то место, на котором солдаты лежали не трогаясь, при малейшем же движении они попадали в лужи. Больные дрожали, стуча зубами от холода. У некоторых показались последовательные кровотечения из ран. Врачи могли оказывать им лечебную помощь не иначе, как стоя на коленях в грязи. Смертность от голода, болезней и ран была огромная. Всё это было известно в столице. Занимавший при Александре IIвысокие государственные посты П. А. Валуев писал по поводу Крымской войны: «Зачем завязали мы дело Н. И. ПИРОГОВ не рассчитав последствий, или зачем не приготовились, из осторожности, к этим последствиям? Зачем встретили войну без винтовых кораблей и без штуцеров? Зачем надеялись на Австрию и слишком мало опасались англо-французов? Везде пренебрежение и нелюбовь к мысли, везде противоположение правительства народу». Это писалось в обзоре царствования Николая Iчерез несколько недель после его смерти. Очерк Валуева получил тогда самое широкое распространение в списках.
Честные люди болели душой за родину, за героя-солдата, за славу отечества. Все способные носить оружие стремились на театр войны.
Пирогов решил поехать в Крым. Он хотел служить защитникам родины своими глубокими знаниями, большим опытом, организаторскими способностями. Для этого потребовалось разрешение начальства. Но тут дело Николая Ивановича и застряло.
Одни чиновники рады были уходу Пирогова из Медико-хирургической академии, хотя бы и временному. Другие, ведавшие военно-полевыми госпиталями, не пускали его в армию. Они опасались разоблачений их мошеннических проделок при снабжении здоровых и больных солдат. Николай Иванович стучался во все двери, использовал связи в правящих кругах. Всё было напрасно. Он уже отчаялся в осуществлении своего намерения служить армии, помогать ей в тяжёлой борьбе за честь и достоинство родины.
Но в конце октября 1854 года Пирогов получил «высочайшее повеление» о командировании его «в распоряжение главнокомандующего войсками в Крыму для ближайшего наблюдения за успешным лечением раненых». Это давало ему независимость от госпитального начальства всех рангов. Он получил также разрешение самостоятельно набрать в свой отряд врачей. Слстры милосердия были подчинены ему непосредственно и единолично.
В Крыму Николай Иванович проявил себя как гениальный хирург-администратор и великий патриот. Первая сторона его деятельности получила отражение в классических «Началах общей военно-полевой хирургии». Вторая сторона освещена в обширной литературе воспоминаний очевидцев, в «Севастопольских письмах» самого Пирогова.
«Севастопольские письма» важны я для характеристики Николая Ивановича в героическую эпоху борьбы русского народа с врагом. Они обличают непорядки в армии и высокопоставленных виновников зла. Для этого Пирогов и посылал свои письма. «Севастопольские письма» Пирогова оказывали влияние на общественное мнение страны. Подобно всем документам яркого политического содержания, «Севастопольские письма» Николая Ивановича распространялись в списках, иногда без имена автора. Такие списки переходили из рук в руки, будили дремлющую мысль, устанавливали правильный взгляд на события. Попадали они даже в Сибирь, к ссыльным декабристам.
Дорога из Петербурга в Крым была тяжёлая. Пришлось перенести много неприятностей. Но Пирогов умел видеть не только отрицательные стороны жизни. Город героев привёл его в восторг, и он дал художественное описание Севастополя.
Николай Иванович приехал в Севастополь 12 ноября 1854 года и немедленно окунулся в работу. «Мне некогда, — писал он жене через два дня по приезде в Севастополь,— с восьми утра до шести вечера остаюсь в госпитале, где кровь течёт реками, слишком 4 000 раненых. Возвращаюсь весь в крови, ив поту, и в нечистоте. Дела столько, что некогда и подумать о семейных письмах. Чу, ещё залп!»
При первом посещении главнокомандующего князя А, С. Меншикова великий учёный ужаснулся, увидев, с кем имеет дело. «Вместо человека, сознающего свою громадную ответственность перед народом, который он вовлёк в тяжёлую, неподготовленную войну, вместо начальника армии, понимающего, что ему надо делать», Николай Иванович увидел «площадного шута, не умеющего даже соблюдать внешнее достоинство занимаемого им места».
К этому начальнику армии, не понимающему, как вести себя, и не знающему, что ему делать, Пирогов возвращается в «Севастопольских письмах» несколько раз. Из его отдельных резких отзывов о Меншикове получается яркая, художественно-цельная характеристика этого придворного шаркуна и надменного эгоиста.