Вечером того же дня Валентин Феликсович вместе с женой посетили кафедральный собор и познакомились с его настоятелем. С этого дня у них были постоянные места в храме.
Сотрудники хирургического отделения по опубликованным работам знали, что их новый заведующий не только убежденный сторонник регионарной (проводниковой) анестезии, но и автор ряда оригинальных ее методик, в частности — введения обезболивающих лекарственных препаратов непосредственно в нервы для прорыва проводимости болевых сигналов из зоны операции. Просили монографию... но у него остался всего один экземпляр “Регионарной анестезии”, изданный в 1915 году. Из-за очень малого тиража не хватило нужного количества книг даже для посылки в Варшавский университет, чтобы получить присужденную Войно-Ясенецкому за эту работу премию им.Хайнацкого. Валентин Феликсович, крайне нуждавшийся в то время в деньгах, из-за этого так и не получил премию, а она была довольно весомой — 900 рублей золотом. Читали монографию по очереди... Коллеги были приятно удивлены, когда случайно выяснилось, что все рисунки в книге выполнены самим автором; Валентин Феликсович, оказывается, одновременно с гимназией окончил в Киеве художественное училище.
Вскоре Валентин Феликсович продемонстрировал регионарную анестезию во время ампутации руки. Обезболивание получилось отменным — больной во время операции и некоторое время после нее совершенно не чувствовал боли. Новый метод обезболивания сразу же приобрел многих горячих сторонников. Это и понятно. Ведь масочный наркоз с момента его появления в 40-е годы XIX века к этому времени не претерпел никаких принципиальных изменений.
Общий наркоз, совершивший революцию в хирургии и позволивший выполнять большие и травматические операции, сам по себе был далеко небезопасным. Техника дачи наркоза была примитивной — на рот и нос больного накладывалась маска из нескольких слоев марли, и хлороформа или эфира попадало в операционную. Особенно много испарений из маски доставалось наркотизатору. В те годы часто шутили: “Наркотизатор уже заснул, а больной еще не спит”.
Только в середине XX века англичанин Макинтош предложил современный эндотрахеальный наркоз с управляемым дыханием, который произвел революцию в анестезиологии и открыл перед хирургией новые большие возможности. Валентин Феликсович быстро получил признание как высокоэрудированный врач и блестящий хирург не только медицинской общественности города, но и населения. К нему потянулись толпы больных из Ташкента, окрестных селений и городов обширного Туркестанского края. В оказании медицинской помощи он никому и никогда не отказывал.
Нет органа в человеческом теле, к которому не прикасался бы целебный скальпель Войно-Ясенецкого. Он был окулистом и ларингологом, гинекологом и урологом, стоматологом и нейрохирургом, ортопедом и онкологом, и в каждой отрасли медицины достиг хирургического совершенства, кроме всего прочего преподавательскую деятельность, обучая студентов и делясь своим багажом знаний и навыками. К сожалению, сегодня не все узкие специалисты, работая в несравненно лучших условиях, выполняют в своей области те оперативные вмешательства, которыми владел этот земский врач.
Известное изречение Амбруаза Паре, определяющее обязанности врача; “Иногда — вылечить, часто — облегчить, всегда — успокаивать”, которое Войно-Ясенецкий своей деятельностью несколько изменил: “Всегда стараться вылечить”, стало основным в работе хирурга, и он небезуспешно брался за самые сложные операции у, казалось бы, безнадежных больных.
Но не всегда это возможно... Не всегда удается правильно предсказать исход болезни, а тем более операции, особенно, когда смерть наступает на операционном столе. Трудно передать, что испытывает врач, когда он должен сообщить родственникам о трагедии, разыгравшейся в операционной. Нет, пожалуй, хирурга, который хоть раз в жизни не испытал бы на себе тяжесть такого внезапного, но очень сильного удара.
Вскоре после приезда в Ташкент такая трагедия произошла и у Валентина Феликсовича. Больной была сделана операция по поводу рака молочной железы. Как обычно, он объяснял присутствующим врачам и студентам ход операции и показывал ее анатомические особенности вплоть до мелочей: сколько венозных веточек и каких вен пересечено, необычное расположение сосудов и т.д. Профессор, желая продемонстрировать врачам, что полностью удалены все лимфатические железы над ключицей, провел над ней пальцем. Внезапно послышался свист, и больная мгновенно скончалась. Свист — звук быстро всосавшегося воздуха в крупную вену, где всегда имеется отрицательное давление по отношению к атмосферному. Смерть наступила от закупорки полостей сердца воздухом — воздушной эмболии. Видимо, небольшое незамеченное повреждение вены было прикрыто жиром или сгустком крови до случайного и рокового обнажения дефекта пальцем.
Войно-Ясенецкий очень тяжело переживал эту неожиданную смерть. Казалось бы, ему, глубоко религиозному человеку, легче всего было бы сослаться на волю божью, когда исход операции был предопределен свыше, и этим успокоить себя. Но нравственные позиции Валентина Феликсовича выступали против этого: во всех научных трудах он подчеркивает, что исход болезни в огромной мере зависит от знаний и искусства врача. Поэтому со всеми своими неудачами, трагическими случаями, неожиданными трудностями, встретившимися во время операции, он старался ознакомить врачей, чтобы таких ситуаций было как можно меньше.
Перемена климата, хорошее питание, обилие овощей и фруктов, особенно виноградолечение, рекомендованное доктором М.И.Слонимом, временно улучшили состояние здоровья Анны Васильевны. Это позволило Валентину Феликсовичу отдаться целиком любимому делу. Помимо забот главного врача, интенсивной хирургической деятельности, он много работал в морге, изучая пути распространения гнойных процессов, а на церковь уже не оставалось времени, и посещения ее в 1917-1918 годах были редкими.
После октябрьских боев в 1917 году на улицах Ташкента в хирургическое отделение городской больницы поступило много раненых. Оперировать пришлось и днем и ночью. Советскую власть Войно-Ясенецкий воспринял как отвечающую народным интересам; декрет о мире вызвал полное его одобрение.
В марте 1917 года семья переехала в Ташкент, где Валентину Феликсовичу предложили должность главного врача городской больницы. Обосновавшись с семьей в просторном доме, специально построенном для главврача, он целиком погрузился в работу. В больнице им было организовано хирургическое отделение Недостатка в больных не было. Шла гражданская война. В больницу доставляли тяжело больных, раненых, и главврача неоднократно ночью поднимали с постели на операцию. И никогда, по свидетельствам коллег, он не возмущался, никогда не отказывал в помощи. Но дома у доктора поселилась беда Медленно угасала жена. Тяжелый недуг отбирал последние силы. Окончательно сокрушила ее весть об аресте мужа.
По клеветническому доносу некоего Андрея, работника морга. Войно- Ясенецкого арестовали. Подоплека этого дела была такова: Валентин Феликсович неоднократно предупреждал своего нерадивого подчиненного, что выгонит его с работы за воровство, пьянство и безделье. Но тут в городе начались аресты противников нового режима, и Андрей решил свести счеты со своим начальником, пустив в ход, явную клевету. Войно-Ясенецкого и его коллегу, молодого хирурга, привели в железнодорожные мастерские, где скорый суд вершила "чрезвычайная тройка". На разбор каждого дела "судьи" тратили не больше трех минут, приговор обычно был один - расстрел. Осужденных выводили через другую дверь и сразу же расстреливали. Два врача просидели перед дверью этого судилища более полусуток. Можно представить себе ужас молодого хирурга Ротенберга, постоянно спрашивавшего учителя: "Почему нас не вызывают? Что это может означать?" На что Валентин Феликсович невозмутимо отвечал: "Вызовут, когда придет время, сидите спокойно".
Поздно вечером в этом "зале смерти" появился видный партиец, который знал главного врача в лицо. Он удивился, увидев здесь знаменитого хирурга, расспросил, что произошло, и вскоре вручил двум врачам пропуска на выход, дав в сопровождение охрану. Вернувшись в отделение, доктор распорядился подготовить больных к операциям, которые были запланированы и чуть было не сорвались из-за неожиданного ареста. Хирург стал к операционному столу и начал операцию, как будто ничего не произошло.
Милостью Божией доктор избежал неминуемой смерти, но этот случай подкосил Анну Васильевну, и до самой смерти она уже не вставала с постели. "Она горела в лихорадке, совсем потеряла сон и очень мучилась, - пишет об этих днях святитель Лука. - Последние тринадцать ночей я сидел у ее смертного одра, а днем работал в больнице... Настала последняя страшная ночь. Чтобы облегчить страдания умирающей, я впрыснул ей шприц морфия, и она заметно успокоилась. Минут через двадцать слышу: "Впрысни еще". Через полчаса это повторилось опять, и в течение двух-трех часов я впрыснул ей много шприцев морфия, далеко превысив допустимую дозу. Но отравляющего действия не видел. Вдруг Аня быстро приподнялась и села и довольно громко сказала: "Позови детей". Пришли дети, и всех она перекрестила, но не целовала, вероятно, боялась заразить. Простившись с детьми, она опять легла, спокойно лежала с закрытыми глазами, и дыхание ее становилось все реже и реже... Настал и последний вздох... Аня умерла тридцати восьми лет. Две ночи я сам читал над гробом Псалтырь, стоя у ног покойной в полном одиночестве. Часа в три второй ночи я читал 112-й псалом, начало которого поется при встрече архиерея в храме... И последние слова псалма поразили и потрясли меня, ибо я с совершенной ясностью и несомненностью воспринял их как слова Самого Бога, обращенные ко мне: «И неплодную вселяет в дом матерью, радующеюся о детях. Господу Богу было ведомо, какой тяжелый и тернистый путь ждет меня, и тотчас после смерти матери моих детей Он Сам позаботился о них и мое тяжелое положение облегчил».