Итак, я принял тот факт, что запрещенная законом к употреблению вообще и в медицинских целях в частности марихуана поможет мне сохранить зрение. Что делать дальше? Скорее бежать, чтобы поделиться своим открытием, навеянным дымом травки, с милым Беном Файном, респектабельным офтальмологом средних лет и умеренных взглядов? Я ведь знал, что это открытие может оказаться очень ценным для миллионов таких же больных, как я сам. Куда там! Он отличный врач, симпатичный и честный человек. Но его в силу различных медицинских и, конечно, юридических соображений (вроде нарушения врачебной этики или еще чего похуже) не обрадует то, что я могу сообщить. Если доктор Файн знает, но не сообщает в полицию, то не будет ли это расценено как сообщничество? Или как укрывательство? «Арестован доктор, лечивший марихуаной!» И рушится вся его карьера.
Если не мой доверенный врач, то кто? Могу ли я рассказать об этом бюрократам от фармацевтики? «Марихуана — вот что вам поможет!» Представляю, как «обрадует» этот лозунг ярых борцов с наркотиками. Порожденный запретом страх пронизывает любой диалог на тему применения марихуаны в медицине, отдаляя пациентов от врачей, одних больных от других и всех больных от правительства. Вы оказываетесь в полной изоляции. Я не пожелал бы этого никому даже в лучшие времена и в лучших обстоятельствах. Невозможность поделиться важнейшей информацией со своим лечащим врачом и с теми, кому это может помочь, действительно угнетает, особенно если вы еще совсем молоды и вам грозит полная слепота. В то время я ставил перед собой очень простые задачи. Продолжать курить, держать рот на замке и оставаться зрячим. Реально только зрение. Все остальное — политика.
Доктор Файн был обрадован резкими переменами моего состояния, более того, они его явно заинтриговали. Мои постоянно сужавшиеся зрительные поля стабилизировались. Соскальзывание в вечную тьму сначала замедлилось, а потом остановилось. Как только я обрел возможность контролировать болезнь, другие стороны жизни вновь вступили в свои права. Я перестал получать пособие и начал подрабатывать учителем в местном колледже.
Помимо сомнительного удовольствия общения с отбросами общества, марихуана, добываемая незаконным путем, имеет и ряд других недостатков, а именно: она страшно дорога, ее качество невозможно контролировать и, наконец, ее не всегда можно достать. Для решения проблемы нерегулярности получения лекарства я стал выращивать коноплю, как поступают многие больные по сей день.
В 1974 году я попытался посадить коноплю у себя в комнате. Единственным результатом, которого я добился, стала возможность наблюдать за тем, как ненасытные полчища паутинных клещей радостно истребляли мои посадки. Следующей весной два маленьких ростка конопли пробились сквозь доски террасы. Видимо, в прошлом году туда случайно упали семена. Мы пересадили их в горшки, посеяли еще несколько штук и предоставили природе завершить начатое. К середине лета мы любовались чудесными растениями шести футов (183 см) высоты. Жизнь налаживалась. Мое зрение стабилизировалось. У меня была работа. Я наверстывал упущенное. В моей жизни появилась Алиса, она переехала ко мне жить. Все шло прекрасно. Это были последние спокойные дни моей жизни.
Пока мы отдыхали в Индиане, полиция провела обыск в моем доме и изъяла растения. Вернувшись, я нашел на кухонном столе ордер, в котором мне предлагалось сдаться властям. Тогда я еще не знал, что арест окажется в конечном итоге моей огромной удачей.
Когда я сказал адвокатам, что курил марихуану для лечения глаукомы, они решили, что у меня началась истерика. Увидев, что я не шучу, они перестали смеяться только для того, чтобы попросить меня «представить доказательства». Я переговорил с Кейтом Строупом, возглавлявшим Национальную организацию за реформирование законов о марихуане. Кейт не стал смеяться. Вместо этого он доходчиво объяснил, что у меня нет шансов выкарабкаться. Однако дал несколько телефонных номеров и рекомендовал побеседовать с этими людьми. И я начал обзванивать государственных чиновников. Нет нужды объяснять, почему я был потрясен, когда трое из них прямо заявили мне: «Да, нам известно о том, что марихуана помогает при глаукоме. Мы располагаем надежными данными...» Они знали! Знали и не потрудились рассказать об этом мне. Знали, но не хотели, чтобы об этом узнали другие. Не забывайте, это случилось не вчера, а в 1975 году.
Поставленные перед выбором между равнодушным, незыблемым, абсолютным и священным запретом и достойным служением отчаявшимся больным людям, бюрократы от фармацевтики, естественно, предпочли надувательство, которое приносит им неплохой доход. Именно за это во всем мире бюрократов так любят простые смертные, чьи интересы эти самые чиновники призваны защищать.
Совсем не трудно доказать, что марихуана способна снижать внутриглазное давление. И мое правительство было прекрасно осведомлено об этом еще в начале 1971 года. Марихуана является не медицинской, а политической проблемой. К тому же невозможно делать деньги на конопле, которая выращивается для лечения. Медицинские боссы из Национального глазного института не хотели ввязываться в сомнительное предприятие. Естественно, они опасались потерять финансирование. Когда я обратился за помощью, там отказались проводить какие бы то ни было эксперименты с марихуаной, потому что я мог впоследствии использовать эти материалы в суде. Ведущие офтальмологи страны сохраняли политическую корректность и были явно настроены против марихуаны. С умным видом врачи сказали, что не следует пользоваться марихуаной, поскольку с ее помощью люди «ловят кайф». А всем, дескать, известно, насколько эйфория опасна для жизни.
Позже я участвовал в двух медицинских экспериментах. Обязательным условием первого эксперимента, проведенного в Глазном институте Джулза Стейна в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе, было мое пребывание в отделении душевных болезней под круглосуточным наблюдением в течение тринадцати дней. Я включился в эксперимент в разгаре исследовательской работы, проводимой над шестью «обычными» субъектами, принимавшими чистый синтетический ТГК — искусственную копию наиболее сильно изменяющего сознание вещества, содержащегося в марихуане. Исследователи достигли большего, чем просто подтверждение того, что марихуана понижает мое внутриглазное давление. Они обнаружили, что развитие моего заболевания не могло сдерживаться традиционными средствами против глаукомы. Я бы ослеп, как предсказывал доктор Файн, если бы принимал только признанные медикаменты. Проверили и мою реакцию на синтетический ТГК (маринол). Ну и дрянь! «Приход» от него провоцирует тревогу. Терапевтическое действие если и есть, то минимально, кратковременно и непредсказуемо, но зато это пилюли. Бюрократы, ученые и врачи не желают видеть ничего, кроме пилюль. Как же, ведь курение вредно! В общем, в Калифорнийском университете установили, что марихуана не только полезна, но и абсолютно необходима по медицинским показаниям для сохранения моего зрения.
Ладно. Обоснование есть. Пойдем в суд. Я был готов, но мои обеспокоенные адвокаты сговорились с еще более обеспокоенным доктором Файном подвергнуть меня повторному обследованию. 15 марта 1976 года начался второй, значительно менее приятный эксперимент в Глазном институте Уилмера в Университете Джонса Гопкинса, где я провел шесть самых унылых дней моей жизни. Доктор Файн строго наказал тамошним врачам найти решение с использованием общепринятых средств — так ему не хотелось выступать в суде. В институте атаковали мою болезнь всеми препаратами против глаукомы, упомянутыми в литературе. Я заглянул в библиотеку и был встревожен возможными кумулятивными эффектами, которыми угрожает прием всех этих препаратов. Краткий список включает катаракту, камни в почках, язву желудка, сыпь, жар, спутанность сознания, резкие перемены настроения, гипертонию, почечную, легочную, сердечную недостаточности и смерть. Несмотря на извращенный энтузиазм врачей, пичкавших меня высокотоксичными лекарствами, они не могли провести клиническую оценку марихуаны. Нет правительственного разрешения. Нет субсидии.
На фоне всей этой подлой возни произошел любопытнейший случай. Я сошелся с соседом по палате, пятидесятитрехлетним фабричным рабочим Винсом из Западной Виргинии. Едва мы обменялись приветствиями, как Вине спросил: «Хорошую марихуану пробовал?» Поразительно?! Еще бы! Оказалось, в отпуске старина Вине вместе с парой приятелей из ночной смены первый раз попробовал травку. Это было потрясающе! Вине заметил, что светящиеся круги перед глазами, мучившие его, исчезли. «Дьявол, если бы я мог добыть достаточно марихуаны, меня бы здесь не было», — уверенно сказал Вине. Через два дня я увидел, как люди в белом катили Винса на криохирургию. Жуткая, болезненная процедура, при которой замораживается, убивается часть глаза, что уменьшает внутриглазное давление. В ту ночь Вине стонал, как в агонии. Его всего скрючило от боли. Покинув Институт Уилмера, я довольно долгое время следил за состоянием Винса. Калечащая операция ему не помогла. Со временем, не сумев «добыть достаточно марихуаны», Вине ослеп.
За четыре года моего лечения Вине был первым больным глаукомой, которого я встретил. И Вине знал! Сколько других тоже знали? По завершении фармацевтической пытки уилмеровские врачи нехотя признали свое поражение. Оценка, данная в Калифорнийском университете, подтвердилась — доктора не в силах были повлиять на мое внутриглазное давление. Проигнорировав данные калифорнийских ученых о действии марихуаны, уилмеровские медики порекомендовали немедленное хирургическое вмешательство.