Я часто пыталась перестать курить марихуану, но всякий раз у меня начинался маниакальный приступ. В прошлом году мне показалось, что я смогу справиться с перепадами настроения без нее, однако в результате я пережила один из самых тяжелых моментов моей жизни. Сначала, как обычно, у меня начались проблемы со сном. Появилось абсолютно отчетливое предвидение землетрясения, которое вскоре неизбежно ожидает Лос-Анджелес. При этом я чувствовала себя великолепно и была абсолютно уверена в истинности своего предсказания. Я убедила мою соседку в том, что у нас осталось мало времени, поэтому мы должны запастись припасами и бежать. Мы думали, что после землетрясения установится новый мировой порядок, каждому человеку поставят номер на руку — словом, все будет так, как описано в Апокалипсисе. Мы собирались уехать в Сальвадор к родственникам моей соседки и скрываться там три с половиной года72. Безумие! Но я действительно в это верила, забрала все деньги из банка, уволилась с работы и собрала вещи, позаботившись даже о костюмах из маскировочной ткани — я думала, что они нам понадобятся. Когда я опомнилась и вернулась домой, меня ожидали огромные неоплаченные счета, а работы уже не было.
Тогда я поняла, что должна вернуться к марихуане. С того момента, как я вновь начала ее курить, минуло семь месяцев. Я не знаю, что еще можно сделать. Мне приходится выбирать между тем, чтобы жить в согласии с законом, но больной, и тем, чтобы жить здоровой, нарушая закон.
Джекки Папи — медицинский работник. Ныне ей 45 лет, а ее сыну — двадцать. Вот что она рассказывает:
В конце 1994 — начале 1995 года мой восемнадцатилетний сын Майкл стал неуправляем: не мог спать, посещать занятия в школе и вести себя в соответствии с общественными нормами. Он метался, не останавливаясь ни на минуту. Все его действия были импульсивны и абсолютно лишены здравого смысла. Он вполне мог случайно причинить вред себе или другим. Вразумить его не представлялось возможным, поскольку он просто не мог думать или слушать достаточно долго, чтобы понять смысл сказанного. Он превратился в бомбу замедленного действия.
14 февраля 1995 года у него произошел настоящий психотический маниакальный приступ. От лечения он отказался. Мне пришлось обращаться в суд с просьбой поместить его на лечение в психиатрическую больницу. Там ему и поставили диагноз «маниакально-депрессивный психоз». Отец Майкла и моя бабушка страдали этим же заболеванием, которое в последнее время называют биполярным расстройством.
Майкл провел в больнице девять дней (столько времени мне предоставила моя страховая компания). Он принимал литий и трилафон (перфеназин, антипсихотический препарат). Нам сказали, что Майклу придется всю жизнь принимать литий. Врачи объяснили, что он хорошо помогает 60 % людей, страдающих тем же расстройством.
Мы вернулись домой, и в течение месяца или двух нам казалось, что болезнь осталась позади. К концу второго месяца трилафон отменили, но Майкл продолжал принимать литий в больших дозах. У него появилась сыпь на шее и груди, темные круги под глазами. К тому же его речь стало трудно понимать. Несмотря на то, что уровень лития в крови Майкла точно соответствовал просчитанному врачами уровню, мой сын выглядел так, будто страдал болезнью Альцгеймера. Он не мог даже прочитать или понять текст, не говоря уже о том, чтобы закончить школу. Майкла лишили друзей и, можно сказать, самого себя. В нем не осталось эмоций. Он перестал быть самим собой. Раньше он был похож на Робина Уильямса, к тому же был спортсменом — ходил на лыжах, играл в футбол, занимался тяжелой атлетикой. У меня разрывалось сердце при виде того, как он теряет себя, погружаясь в химический ступор. Я убедилась, что литий не лечил само заболевание, а просто усыплял мозг сына до такого состояния, что симптомы не могли проявиться. Я по-прежнему замечала маленькие скачки настроения и моменты беспокойства, но все это происходило в теле, которое просто не способно было впадать в гипоманиакальное состояние73.
Майкл решил сократить наполовину дозу лития. Я знала, что это опасно, но также понимала, что пора что-то предпринимать, и согласилась. Вскоре Майкл вновь стал самим собой — смеялся, разговаривал и почти вернулся к жизни. Затем в его поведении стали вновь проглядывать гипоманиакальные черты, и я поняла, что скоро мы опять попадем в беду. Майкл опять вышел на энергетический уровень, который у других людей достигается большими дозами амфетамина. Только у моего сына это состояние продолжалось многие месяцы. Он несся по жизни, как чистокровный жеребец, а я тем временем искала все, что вообще было написано о маниакально-депрессивном психозе.
Однажды Майкл пришел домой, и я отметила, что его поведение было нормальным во всех отношениях. Я подумала, что наступила ремиссия — при маниакально-депрессивном психозе такое случается, — и обрадовалась передышке. Однако ближе к вечеру он опять «набрал обороты», и мои надежды угасли. Эта ситуация повторялась снова и снова. Иногда он бывал совершенно нормальным, правда, только в течение коротких промежутков времени. Я не могла понять, как и почему это происходит. Я начала фиксировать то, как он спит, что и в каком количестве ест, какие препараты принимает... Наконец я узнала, что он курит марихуану. Естественно, меня это крайне встревожило. Мы долго говорили об этом, и сын твердо заявил: «Я чувствую себя нормально, только если выкурю папиросу с травкой». В то время я решила, что именно болезнь виновата в том, что Майкл стал курить марихуану. Здесь я мыслила совершенно иррационально. Целый месяц мы не возвращались к этой теме, а потом сын попросил меня разузнать о конопле все, что можно, и рассказать ему. Я считала, что смогу раздобыть достаточно компрометирующей марихуану информации, чтобы больше уже не возвращаться к этому вопросу. На следующей неделе началась череда открытий. Я не только не нашла того, что ожидала, но и убедилась в том, что конопля не вызывает необратимых нарушений и помогает при маниакально-депрессивном психозе.
Я решила связаться через Интернет с другими людьми, которые тоже больны биполярным расстройством. Меня ошеломили истории о пользе марихуаны, которые мне рассказывали мои собеседники.
Труднее всего мне далась переоценка собственных взглядов. Я выросла в уважении к закону и привыкла подчиняться ему. Хотя я росла в 60-е годы и, естественно, пробовала курить травку, но скоро ее забросила, так как это было незаконно. Майкл тоже был правильно воспитан. Я учила его уважать старших, исполнять долг и соблюдать закон.
Жить вместе с восемнадцатилетним сыном вообще непросто — это возраст бунтарства. Еще тяжелее бывает, если при этом вам приходится нарушать закон. Именно так и получилось в моей жизни. Вот уже два месяца Майкл курит марихуану. Он делает это не каждый день, но курит всякий раз, как только проявляются маниакальные признаки. Проходит пять минут — и он возвращается в нормальное состояние. Я ни разу не видела, чтобы Майкл был «под кайфом» — он просто расслабляется и выглядит счастливым. Больше нам не приходится иметь дело с пресловутыми колебаниями настроения. Теперь Майкл снова занимается дома по школьной программе, и я уверена, что к концу лета он ее закончит. Вместе со своим другом Майкл починил ловушки для омаров, и в конце апреля они собираются на шестидневный лов.
Сейчас я уже готова к тому, что рано или поздно меня арестуют: ведь если арестуют Майкла, им придется забрать и меня. Этим летом я собираюсь выращивать коноплю для сына. Я знаю, что могу окончить свои дни в тюрьме, но я также знаю, что без действенного лекарства мой сын окажется в тюрьме, сумасшедшем доме или могиле. Разве у меня есть выбор?
За исключением восьми человек, которые получают Марихуану в соответствии с индивидуальными программами исследований новых лекарств, все остальные из многотысячной армии больных людей, употребляющих ее как лекарство, постоянно находятся под угрозой ареста. Они рискуют своим финансовым благополучием, карьерой, находятся под угрозой конфискации собственности — машин и недвижимости. Часто люди страдают от непонимания со стороны собственных детей, поскольку обязательная школьная программа о вреде наркотиков и агитация организации «Родители за Америку без наркотиков» преувеличивают опасность употребления марихуаны. В результате многие дети начинают беспокоиться за здоровье и благополучие родителей, использующих коноплю. Уже отмечено несколько случаев, когда родителей арестовывали, потому что встревоженные дети сообщали о них полицейским, ведущим в школах занятия по программе «Обучение сопротивлению наркомании». Следующую историю мы узнали от сорокалетнего программиста и его жены, страдающей биполярным расстройством. Сначала рассказывает муж:
Мы с женой и с двумя сыновьями живем в Тингсборо, штат Массачусетс. В 1982 году жене поставили диагноз биполярного расстройства, с 1992 года она принимает литий. Кроме того, жена пользуется марихуаной для облегчения симптомов заболевания. За последние четырнадцать лет она лечилась у шести психиатров и консультировалась у многих специалистов. Я всегда сообщал им, что жена регулярно употребляет марихуану, и никто из них не настаивал на том, чтобы она прекратила это делать. Казалось, они вообще не обращали на это внимания и вели себя так, будто это их вообще не тревожило.