Мы поставили в известность о марихуане всех лечивших Кейта врачей и медсестер. Никто из них не осуждал, нас, а некоторые открыто одобряли. Нам даже удалось договориться, чтобы Кейт мог курить марихуану прямо в палате. В сущности, работники больницы просто здраво рассудили, что закон не всегда правильно отражает действительность.
Мы узнали, что многие люди, больные раком, курят марихуану. Большинство из них сообщают об этом своим лечащим врачам, которые одобряют их, но не желают публично повторять то, что говорят своим пациентам с глазу на глаз.
Нас с мужем возмущал тот факт, что Кейт лечился, нарушая закон. Мы чувствовали себя преступниками. Нам, простым честным людям, приходилось ловчить. Было неудобно просить близких друзей, священника, нашего сына Марка под угрозой ареста доставать для Кейта лекарство, которое ему было явно необходимо. Еще мы переживали из-за того, что многие родители не знают о том, что марихуана может облегчить страдания их детей. Мы попросили Кейта рассказать свою историю в местной газете Bay City Times, чтобы помочь другим людям, которые больны раком. Он согласился при условии, что в газету не попадет информация о том, что в результате операций он лишился яичек, и другие подробности его заболевания. Кейту было тогда чуть больше двадцати лет, так что его нежелание рассказывать об этом вполне понятно.
В тот день, когда вышла газета со статьей о Кейте, мы поехали в Лансинг4, чтобы выступить перед юридическим комитетом сената штата Мичиган при обсуждении законодательства об использовании марихуаны в медицинских целях. Слушания привлекли внимание общественности, и вскоре нам стали звонить больные раком люди не только из Мичигана, но и из других штатов. Кейт иногда разговаривал с ними до глубокой ночи. Больные и их родственники обращались к нему за помощью и советом. Они спрашивали, как надо курить, сколько марихуаны использовать, как часто это делать. Несколько раз он даже принимал «вызовы на дом», чтобы научить людей правильно скручивать папиросы или вдыхать дым. Возможность помогать другим доставляла Кейту истинную радость.
Как-то вскоре после слушаний мы нашли в почтовом ящике маленький пакетик с марихуаной. Там не было ни записки, ни адреса — ничего, кроме унции травки. Я вспомнила, как посмеялась над историей о том, что кто-то нашел марихуану около собственных дверей. В скором времени марихуана вновь появилась в нашем почтовом ящике. Так и шло. Дарители чаще предпочитали действовать анонимно, хотя иногда бывало и по-другому. Например, священник епископальной церкви принес нам марихуану и сказал, что мы можем передать ее тем, кто в ней действительно нуждается. Слухи распространяются быстро, и вскоре все наши знакомые были в курсе происходящего. Как-то нам позвонила женщина, которая в детстве ходила в ту же начальную школу, что и мой муж Арнольд. Она пригласила нас к себе, и когда мы пришли, попросила принять в подарок коробку из-под сигар, наполненную марихуаной. Она объяснила, что ее муж, который совсем недавно умер от рака, последнее время курил марихуану, чтобы облегчить боль. Теперь этой женщине марихуана больше не нужна, но и выбросить ее было бы глупо.
Когда мы с мужем снова поехали в Лансинг на дополнительные слушания по вопросу принятия нового закона, Кейта опять положили в больницу. Рак продолжал распространяться. Мы выступили как свидетели вместе с семьей Нидженов из Гранд-Рэпидс. Они тоже давали показания на предыдущих слушаниях, но анонимно. Их двадцатиоднолетняя дочь Дебора была больна лейкемией. Никакие другие средства, кроме марихуаны, не помогали ей смягчать изнурительные побочные эффекты химиотерапии. Преподобный Ниджен был пастором очень консервативной голландской реформистской церкви в ГрандРэпидс. Он засвидетельствовал, что в своих молитвах просил Господа указать ему путь и понял, что если данное им дочери позволение курить марихуану ради облегчения страданий будет оскорблять прихожан, то он готов оставить церковь. Преподобный Ниджен с волнением рассказал, как ему приходилось отправлять своих молодых сыновей на улицы ГрандРэпидс за марихуаной. Мы понимали, как это было тяжело для него. Как и нам, ему пришлось нарушать закон ради того, чтобы облегчить страдания своего ребенка.
Еще большее впечатление произвела Дебора Ниджен, умолявшая комитет задуматься о тяжелобольных людях, страдающих без какой-либо необходимости.
10 октября 1979 года палата представителей штата Мичиган единогласно проголосовала за возможность использования марихуаны такими же тяжелобольными людьми, как Кейт. 15 октября сенат одобрил это решение 33 голосами против одного. В воскресенье 21 октября мы с мужем сказали сыну, что следующим утром законопроект об использовании марихуаны как лекарственного средства в штате Мичиган будет подписан. Кейт был счастлив, узнав, что его усилия не пропали даром. Он улыбнулся нам и пожелал спокойной ночи. Рано утром он умер, а законопроект в тот же день стал законом.
Спустя шесть месяцев после свадьбы Гаррис Тафт, супруг Моны, обнаружил у себя на шее опухоль. Это было в 1969 году. Биопсия5 показала, что у Гарриса болезнь Ходжкина, то есть злокачественное поражение лимфатических узлов. Рассказывает Мона Тафт:
Когда поставили диагноз, Гаррис уже тяжело болел, хотя явных симптомов болезни еще не было. Его сразу же оперировали — это была первая из последовавшей череды операций. Тогда у него удалили селезенку и пораженные лимфатические железы, для чего понадобилось сделать разрез от тазовых костей до грудины. Как только шов начал заживать и Гаррис немного поправился, ему назначили первый курс химиотерапии. Потом ему предстоял еще десяток таких.
Несмотря на предупреждения врачей, мы оказались совершенно не подготовленными к тому, насколько изнурительными будут побочные эффекты лечения. Через полтора часа после сеанса химиотерапии у мужа началась рвота, которая длилась несколько долгих часов. Когда из него уже нечему было выходить, спазмы все равно продолжались. На следующий день рвота прошла, но муж чувствовал такую сильную тошноту, что не мог ни есть, ни даже просто смотреть на еду или обонять ее запах. Врачи прописывали ему различные противорвотные средства вроде компазина, однако ни одно из них не помогало. Гаррис подвергался химиотерапии не менее раза в месяц в течение года. Это лечение сдерживало рак, но в то же время ужасно осложняло его жизнь.
Последующие семь лет периоды ремиссии несколько раз сменялись ухудшениями. С каждым ухудшением рак распространялся все шире, лекарства становились все более токсичными, а побочные эффекты химиотерапии — более тяжелыми. За это время Гаррис пережил еще несколько хирургических операций, во время одной из которых у него удалили пораженную раком ткань мозга. Со временем ему стало трудно ходить из-за того, что раковая ткань защемляла нервы, передающие импульсы ногам. Эту опухоль тоже удалили. Поскольку рак продолжал распространяться, Гаррису сделали операцию на брюшной полости для исследования масштабов поражений органов. Оказалось, что раковой ткани слишком много для того, чтобы ее можно было удалить. Гаррису снова рекомендовали химиотерапию, к которой добавилась лучевая терапия, усугублявшая тошноту. С каждым днем его страдания усиливались.
Как-то в 1977 году, когда мы пришли на очередной сеанс химиотерапии, Гарриса вырвало в процедурном кабинете, и он выбежал в коридор. Я вышла за ним, и там он сказал, что не может больше ходить на лечение. Он был до крайности измучен болезнью и реакцией на лекарства, которые продлевали его жизнь. Ни до, ни после этого мне не приходилось видеть так сильно напуганного человека. Страх Гарриса перед лечением был сильнее, чем страх перед раком и даже, по его признанию, перед смертью. Он сказал, что предпочитает умереть, нежели продолжать химиотерапию.
Одна из медсестер услышала наш разговор и сказала, что понимает наше состояние. Она предложила Гаррису попробовать курить марихуану, чтобы облегчить тошноту и победить рвоту. Мы очень удивились. Хотя раньше Гаррис иногда и курил марихуану с приятелями, он не верил, что она может помочь ему сейчас. Мы обратились за советом к лечащему врачу. Он сказал, что не вправе подталкивать нас к незаконным действиям, но ему известно о том, что многие из его молодых пациентов курят марихуану, которая вроде бы помогает справляться с тошнотой и рвотой. Смысл его высказывания был предельно ясен — попробуйте и посмотрите, что получится. Гаррис имел сильную волю к жизни, ему нечего было терять, поэтому он решил еще раз решиться на сеанс химиотерапии, предварительно выкурив сигарету с марихуаной. Я не очень-то надеялась на успех.
Когда Гаррис отправился на следующий сеанс химиотерапии, он был так напуган, что забыл взять с собой марихуану, которую пришлось привезти мне. Врачи, медсестры и санитары наверняка заметили, что он курил, но никто ничего не сказал, как будто все мы достигли негласного взаимопонимания. После химиотерапии я решила остаться с Гаррисом на ночь на тот случай, если ему понадобится помощь. Однако в этот раз у него не было рвоты, так что он спал как младенец. Это был первый за почти семь лет противоракового лечения случай, когда он крепко проспал всю ночь. На следующее утро Гаррис даже позавтракал, что явилось подлинным чудом. Не было рвоты, не было тошноты, ему хотелось есть! Невозможно описать, какое это было для нас облегчение, как мы были возбуждены и обрадованы. Почему нам никто не сказал об этом раньше? Почему моему мужу пришлось пройти через все эти многолетние ненужные страдания?