Какие же должны были произойти изменения, чтобы можно было говорить о “смене вех” за одно лишь, с точки зрения истории, мгновение?
Прежде всего, 1998–2002 гг. ознаменовались масштабными трансформациями в хозяйственной сфере. Если еще пять лет назад мир находился на пороге технологического бума, то сегодня экономики развитых стран пожинают горькие плоды излишней увлеченности информационными технологиями. Если пять лет назад мало кто сомневался на Западе, что для роста фондовых индексов практически нет пределов, то сегодня возникают сомнения относительно возможных пределов их падения. Если пять лет назад никого не смущали прогнозы, что в недалеком будущем страны Юго-Восточной Азии потеснят США и Западную Европу с лидирующих позиций, то в наши дни подобные сценарии могут быть восприняты лишь как неудачная шутка. Однако все эти перемены, сколь бы драматичными они ни были, вряд ли требуют переосмысления широких социологических концепций. Вместе с тем последнее десятилетие продемонстрировало, что политическая и социальная структура постиндустриальных стран, а в еще большей степени - исповедуемые их гражданами ценности и присущие им стереотипы поведения не определяются экономическими факторами в той мере, в какой это допускали прежде. Если в 60-е годы известный французский социолог Р. Арон заявлял, что “Европа состоит не из двух коренным образом отличных миров: советского и западного, а представляет собой единую реальность - индустриальную цивилизацию”, а американский экономист Дж.К. Гэлбрейт указывал, что “конвергенция между двумя мнимо отличными индустриальными системами идет по всем основным направлениям,.. и со временем, причем, пожалуй, даже раньше, чем можно предположить, она устранит ощущение неизбежности конфликта [между ними], основанного на их непредолимых различиях”, то к концу 90-х не только стало очевидно, что эти прогнозы не оправдались, но и появились основания предположить, что даже в рамках индустриальной системы западного типа существуют глубокие различия, причем они, скорее, не преодолеваются, а нарастают.
Не менее существенными оказались и социальные перемены - и в отдельных странах, и в мире в целом, - пришедшиеся на 1998–2002 гг. После имевшего место в первой половине 90-х годов сокращения масштабов материального неравенства в США и Западной Европе проблема имущественного расслоения приобрела новую остроту. Реальностью стало формирование относительно замкнутых социальных общностей, структурирующих прежде относительно однородный средний класс. Масштабное повышение доходов высокообразованных работников создало новые оси социального противостояния. Разрыв, порожденный информационной революцией, очевидно проявляется при сравнении положения дел в различных регионах планеты. Если в середине ХХ века средние доходы в расчете на душу населения в развитом мире превосходили показатели стран, ныне относящихся к “развивающимся”, в 7–9 раз, то существующий в наши дни разрыв составляет 50–75 раз. “Расколотая цивилизация” стала реальностью.
Период 1998–2002 годов запомнится современникам и серьезными политическими сдвигами, изменившими облик нашего мира. В значительной мере оказалась преодолена свойственная всему послевоенному этапу истории тенденция к политической партикуляризации и сегментации. Резко заявив о себе в начале 90-х годов, она постепенно начала уступать место консолидационным и интеграционным процессам, самым впечатляющим примером которых стало создание Европейского союза с последующей унификацией законодательства, гражданства и даже денежного оборота. Вне зависимости от того, считают исследователи протекающие в Европе процессы наиболее адекватной формой глобализации или вообще не относят их к проявлениям таковой, с точки зрения политолога формирование постнациональных политических образований, возникновение новых оснований гражданства, модернизация демократических принципов и иные процессы, тесно связанные с европейской интеграцией, представляют особый интерес. И несмотря на то, что современная объединенная Европа последовательно выступает за неприменение силы в международных отношениях, многие рассматривают ее в качестве единственного противовеса беспрецедентному геополитическому влиянию США. Вне всякого сомнения, события 11 сентября 2001 г. положили начало новой геополитической реальности; тем не менее, процессы, порожденные террористическими актами, имеют, как мы полагаем, преходящий характер. Они неспособны повернуть вспять трансформацию государства-нации. Такая трансформация, включающая в себя изменение внутренних основ гражданства, модификацию демократических процедур и принципов функционирования гражданского общества, составит значительную часть политических процессов в новом столетии.
В последние годы наметилось серьезное переосмысление места человека в современном обществе. Дискуссии на эту тему затрагивают весьма широкий спектр актуальных вопросов. В первую очередь, разумеется, западные исследователи акцентируют внимание на дроблении и, соответственно, усложнении структуры самих развитых обществ, на уменьшении роли публичной сферы, на росте индивидуализма и автономности граждан. Именно на рубеже XX–XXI столетий явно негативные акценты, преобладавшие в оценке подобной трансформации сменились более нейтральным отношением к ней как к процессу становления скорее не индивидуализированного, a персонализированного общества. Но вместе с тем обнаружилась и весьма сомнительная тенденция применения традиционных принципов либеральной политической и социальной теории не только к индивидам, но и к группам и сообществам, формирующимся в том числе по этническим, расовым или национальным признакам. В какой-то мере эта тенденция представляет собой понятную реакцию на слишком прямолинейные концепции “конфликта цивилизаций”, но она бросает вызов концептуальным идеям соподчинения человека и общества, на которых веками базировалась западная модель социального устройства.
Сегодня можно без преувеличения утверждать, что проблема человека — наиболее сложная и актуальная во всем комплексе общественных нау - вновь вышла на первый план в теоретической социологии. Нет сомнений, что необходимы новые подходы к ее осмыслению, что одна из настоятельных потребностей обществоведения в XXI в. заключается в творческом пересмотре ряда сложившихся стереотипов, и в этом может сыграть свою положительную роль творческое наследие И.Т. Фролова.
Прежде чем ответить на вопрос, происходит ли "глобализация", хорошо бы понять, чту это такое. Как утверждает один из авторов, исследующих "глобальное управление" (global governance), в дискуссиях на эту тему "за какофонией слов" "скрыты споры о фундаментальных вещах". Но поскольку они скрыты, оценить их "фундаментальность" не так просто.
Тема "глобализации", широко обсуждаемая в политике, науке, средствах массовой информации, стала, с одной стороны, всепроникающей, а с другой - столь расплывчато трактуемой, что это не может не компрометировать сам предмет. Чтобы избежать нечеткости, сначала тезисно изложим позицию.
1. Нельзя сказать что-либо внятное о нашем предмете, игнорируя воздействие, оказанное на мир войной 1999 года на Балканах и явной "глобализацией" Североатлантического союза, особенно с принятием на сессии НАТО в Вашингтоне новой стратегической концепции блока, ориентирующей его на расширение за пределы своей сферы ответственности. После Косова мы имеем другой мир, нежели тот, что существовал до 24 марта 1999 года. Недаром в Концепции национальной безопасности Российской Федерации тенденция к "глобализации" НАТО посредством ее расширения на Восток отнесена к числу основных угроз национальной безопасности нашей страны.
2. Термин "глобализация", когда его употребляют, как часто бывает, абстрактно, без указания на объект глобализации, теряет смысл. Пресловутая "глобализация мира" не только банальность, утверждающая, что мир всемирен и шарообразен, но, увы, еще и мнимая величина, беспредметное ничто. Принуждение к работе с такого рода мнимостями обессиливает ум и обезоруживает современного человека перед лицом угроз, действительно планетарных по своей природе и связанных в первую очередь с глобализацией процессов передачи информации, финансовых рынков и новейших видов оружия массового уничтожения. Все это в полной мере обнаружило себя в последней трети XX столетия.
3. Реально идущие процессы планетарного охвата необходимо отличать от глобализма как идеологии; последняя тоже реальность, но идеального плана. Как и всякая идеология, глобализм - это фальсифицированное мировоззрение. Он имеет свои метафизические корни и выступает ныне главным претендентом на всемирную победу в идеологической борьбе с ослабевшими конкурентами.
4. Образ "открытого общества", пропагандируемого Джорджем Соросом, - характернейший инструмент глобализма. Книжные труды Сороса, фигуры во многих отношениях замечательной, вместе с его деятельностью финансиста позволяют, принимая также во внимание последние попытки Всемирной торговой организации (ВТО) ускорить "глобализацию", лучше увидеть связь между идеологическими схемами глобализма, с одной стороны, и практикой глобализации таких ключевых отраслей, как международные финансы и международная торговля, с другой.