Таким образом, на наш взгляд, основными внешними факторами пересмотра стратегических приоритетов НАТО в 90-х годах ХХ века стали:
· распад Советского Союза и окончание «холодной войны» (возникла относительная однополярность мира);
· изменение характера основных угроз международной безопасности;
· увеличение числа локально-региональных конфликтов;
· расширение НАТО на Восток;
· увеличение числа стран, заинтересованных в создании собственных сил «сдерживания» Соединенных Штатов.
На современном этапе военно-политический блок НАТО по определению не приспособлен обеспечить весь комплекс мероприятий, связанных с реализацией мирного урегулирования. Более того, в отдельных случаях вмешательство НАТО в острейшие этнополитические противоречия, в том числе на ранней стадии, оказывает дестабилизирующее влияние и скорее служит средством обострения конфликтов, чем способствует их урегулированию (ярчайший пример тому - косовский кризис 1998-1999 гг. и 17 марта 2004 года, война в Ираке).
В этом смысле фундаментальная для альянса проблема состоит в попытке противостоять угрозам, связанным со сложнейшими этнополитическими конфликтами, урегулирование которых требует международного вмешательства на долговременной или постоянной основе, методами «кризисного реагирования» (использование которых неизбежно характеризуется крайней политизированностью, непропорционально высокой ролью средств массовой информации, и т. п.).
Начиная с 1993 г., расширение Североатлантического альянса на восток образует одну из ведущих сюжетных линий в отношениях между Россией и Западом, в формировании российской внешней политики в целом, в борьбе идей и политических течений по вопросу о военно-стратегической ориентации России и в конечном счете о ее цивилизационной принадлежности. При этом история дискуссий о расширении НАТО свидетельствует о глубоких различиях в восприятии проблемы российскими и западными наблюдателями. В России официальные лица и большинство вовлеченных в «реальную политику» экспертов рассматривали расширение как консолидированную стратегию Запада (или, по крайней мере, американских элит) и пытались либо воздействовать на ситуацию ничем не подкрепленными угрозами, либо ограничить ущерб договоренностями с НАТО по вопросам частного характера - тем самым демонстрируя как сторонникам, так и противникам экспансии на Западе свое фактическое признание ее неотвратимости[16].
В 1990-е годы мир стал свидетелем борьбы между сторонниками и противниками расширения, первый этап которой завершился победой сторонников экспансии, обнажив при этом глубокие противоречия как между Западом и Востоком, изменившими свои геополитические очертания, так и внутри самой западной элиты по вопросу о будущем мироустройстве. 12 марта 1999 г. идея, еще недавно казавшаяся многим на Западе бессмысленной, бесперспективной и опасной осуществилась: бывшие члены Организации Варшавского Договора (ОВД) Польша, Чехия и Венгрия стали членами НАТО. Между тем уже две недели спустя Североатлантический альянс, теперь уже в составе 19 государств, в нарушение Устава ООН и всего международно-правового порядка, совершил нападение на Союзную Республику Югославию (СРЮ). Стало ясно, что российская дипломатия и экспертно-политическое сообщество, до сих пор дебатировавшие частный вопрос расширения альянса, упустили из виду формирование идеологии и стратегических планов куда более обширной и далеко идущей экспансии.
Война на Балканах и принятие Новой стратегической концепции НАТО обозначили коренную перемену в существующей структуре глобальной политики. Впервые за всю постколониальную историю военно-политическая ситуация в мире определяется экспансией военного блока самых богатых и процветающих государств, которому не существует сколь-нибудь значительного противовеса в виде других блоков и организаций. Свое бессилие и все большую маргинальность по отношению к НАТО продемонстрировала Организация Объединенных Наций, не говоря уже о других международных институтах. Утвердилась фактическая монополия НАТО в вопросах европейской безопасности. Наконец, расширение НАТО в сочетании с балканской войной обозначило смену вех в российской внутренней политике: впервые за долгое время оно создало почву для общенационального консенсуса, по крайней мере, по одному стратегическому вопросу, и притом на условиях, приемлемых и благоприятных для правящей элиты.
Следует отметить, что весьма позитивную роль в налаживании взаимоотношений между Россией и НАТО сыграла программа «Партнерство ради мира» (ПРМ). Эта программа, ориентированная на двустороннее сотрудничество между военными ведомствами НАТО и восточноевропейских стран, была разработана осенью 1993 г. сотрудниками Пентагона и Комитета начальников штабов во взаимодействии с государственным секретарем У.Кристофером и его заместителем С.Тэлботтом. Программа ПРМ была политическим ответом американских военных ведомств, в целом не заинтересованных в форсированном расширении НАТО на фоне сокращения оборонных расходов, на ситуацию, создавшуюся после варшавского заявления Б.Ельцина о допустимости вступления Польши в НАТО и начала массовой публичной кампании Польско-американского конгресса совместно с З.Бжезинским и Г.Киссинджером за скорейшее расширение альянса. Принятие программы ПРМ Брюссельским саммитом НАТО в январе 1994 г. давало России дополнительное время для выработки стратегии в отношениях с альянсом[17] (за что ПРМ и его создатели были подвергнуты жесточайшей критике со стороны американских правых и восточноевропейских правительств), при этом не снимая вопроса о расширении альянса с повестки дня. Вместе с тем институциональный переход от структуры, основанной на многостороннем участии, к двусторонним военным контактам с НАТО вносил неблагоприятные для России элементы конкуренции между ней и восточноевропейскими странами в деле сотрудничества с военными структурами альянса.
В России принятие программы ПРМ вызвало прилив эйфории, поскольку она воспринималась как альтернатива расширению НАТО, а не как один из этапов процесса, ход которого отчасти зависел от действий самой России, в том числе и действий упреждающего характера[18]. В конечном счете правы оказались те наблюдатели, которые не разделяли общей эйфории, полагая, что «большая игра вокруг расширения НАТО только начинается»[19].
В 1997-2000 гг. в администрации Клинтона на ключевые посты государственного секретаря и министра обороны были назначены жесткие сторонники расширения М.Олбрайт и У.Коэн, соответственно. Несмотря на это, официальная политика Вашингтона предусматривала одновременное движение «по двум колеям» - в направлении расширения альянса и кодификации «особых отношений» между НАТО и Россией. Инициаторы расширения НАТО намеревались выстроить соглашение с Россией таким образом, чтобы создаваемая на его основе структура (будущий Совместный постоянный совет) ограничивалась информационно-совещательными функциями и исключала какую-либо роль России в принятии решений, находящихся в компетенции альянса. Подобное соглашение было также призвано снять с повестки дня гипотетический вопрос о вступлении России в НАТО, поскольку задача вовлечения России в договорные отношения с альянсом уже была решена.
Некоторые противники расширения НАТО на Западе полагали, что Россия вряд ли пойдет на такое соглашение в существующих обстоятельствах или что ратификация договора парламентами стран НАТО и России может быть затруднена, что, в свою очередь, затормозит расширение альянса. В действительности, российское руководство приняло не только саму идею, но и предложенную Вашингтоном структуру Основополагающего акта как межправительственного соглашения, не подлежащего ратификации, а следовательно, вопреки последующим утверждениям Москвы, не имевшего силы международно-правового обязательства. Ведущие американские газеты писали о том, что Б.Ельцин согласился подписать парижский Акт в обмен на обещание Клинтона помочь Москве в получении нового кредита МВФ и переименовать «Большую семерку» в «Большую восьмерку»[20]. Историческим парадоксом является участие в разработке этого документа Е.Примакова в качестве российского министра иностранных дел, однако следует вспомнить о том, что внешняя политика по Конституции 1993 г. являлась исключительной прерогативой президентской власти, и что находившийся в аналогичном положении министр обороны И.Родионов, выступивший с критикой внешнеполитического курса Кремля, был подвергнут бичеванию перед телекамерами и отправлен на пенсию за несколько дней до отъезда президента в Париж на подписание Основополагающего акта.
Как полагают исследователи[21], образованный в соответствии с актом Совместный постоянный совет (СПС) задал новые институциональные параметры взаимодействия между Россией и НАТО. Как свидетельствует опыт последующих лет, формат двустороннего взаимодействия России с НАТО как единым целым существенно ухудшил позиции России при переговорах с альянсом по сравнению, например, с Советом североатлантического сотрудничества, поскольку в рамках нового форума российские представители имели дело не с представителями индивидуальных членов и кандидатов в члены альянса, а с заранее консолидированной позицией натовской верхушки, которая доводится до сведения России в готовом и не подлежащем модификации виде. К тому же СПС изначально действовал в рамках жестко ограниченной компетенции, исключавшей принятие решений, которые накладывали бы какие бы то ни было ограничения на последующие действия сторон. В этом контексте какая-либо активность СПС и участие в нем России или, наоборот, замораживание его деятельности (как это произошло после нападения НАТО на Югославию) имеют сугубо символическое значение и в лучшем случае выступают как отражение более глубоких тенденций в отношениях между Западом и Россией. Подобная ситуация является неизбежной и легко предсказуемой расплатой российской дипломатии за ее увлечение идеей «особого статуса» России в отношениях с НАТО как целым, которая на деле только способствует возведению институциональных и психологических барьеров между Россией и «малыми» европейскими странами - как членами, так и не членами альянса.